"Мёртвые души - 2"

совсем оно у него, якобы, плохенькое и никудышное. И всё то время, пока он лечился в больнице и в санатории, и потом дома сидел и на даче, он регулярно получал зарплату у нас и премии: хватало ведь наглости так поступать! И никаких заявлений никогда не писал, даже и не помышлял об этом: от Любки Савельевой мы про это отлично знали, с гарантией что называется.
- Танька Куклёнкова, преданная жучка его, ему регулярно деньги прямо на квартиру возила: это и была тогда главная её работа, - новости ему про нас и нам про него приезжала рассказывала. Уверяла всех, что после Нового года Кирилл Павлович придёт и напишет-де заявление на расчёт, что жена его сердобольная ему дальше-де не позволит работать, с таким-то слабеньким сердцем.
- Я когда слушал подобный бред, всегда ухмылялся зло и думал, уверен был процентов на 90, что хитрая бестия Кирилл всех нас за нос водит, что никакого инфаркта у него на самом-то деле нет, и после Нового года он непременно вернётся и будет работать как миленький. Что даже и из начальников не уйдёт, не уступит доходное место тому же Валерке Прошкину по причине своей скаредности…

91

- И так оно всё и случилось, Вить, как я и предполагал. После Нового года Кирилл как ни в чём не бывало вышел на работу: круглый пришёл, румяный, крепкий и гладкий как огурец, и принялся опять с одуревшей от скуки Татьяною псевдонаучный “порожняк гонять”, решать свою нескончаемую задачу. Я понял тогда, окончательно убедился, что никакого инфаркта у него и в помине не было, что он артист и ничтожество, что из своего прошлогоднего обморока выжил по-максимуму: и справку об инвалидности получил, и целый год, считай, просто так задвинул. Поди, плохо…

- Мне так мерзко стало от этого всего, так тошно на душе и на сердце - не передать! С какими же гнидами хитрожопыми, подлыми, подумалось, мне приходится здесь общаться и трудиться бок о бок?! - каких ещё и не в каждом ЖЭКе, поди, найдёшь среди тамошних пьянчужек и забулдыжек, “отбросов общества” так называемых, какими их все считают! А у нас-то - элитарный НИИ, ядрёна мать, космический и оборонный! И люди работают “богоподобные” и как индюки важные, если со стороны на них на всех посмотреть и пять минут пообщаться. А на деле - такое дерьмо скверно-пахнущее и ядовитое, что не приведи Господи рядом остановиться и заговорить про ту же жизнь и погоду! Так провоняешь насквозь после минутной беседы, что век потом не очистишься и не отмоешься!… Сразу же свои три неоплаченные отгула вспомнились, которыми он меня наказал, денежки из моего кармана нагло вытянул. А сам после этого почти целый год гулял за государственный счёт, скотина гнусная и безрогая, восемь месяцев! И посчитал это делом нормальным, заслуженным; посчитал, что он заслужил такое распутство своей “героической” и “неустанной” работой.
- Огородников бы так подло и мерзко ни за что не поступил: если бы захотел отдохнуть даже месяц, здоровье поправить или ещё чего, то обязательно академический отпуск приехал бы и оформил, дармовой то есть, за который ни оклада, ни премий у нас не выплачивали. Поклясться в этом могу за Вадима! всем чем угодно поклясться и поручиться!… А этот - нет. Этот урод недоделанный был из другого теста сляпан - гнилого и особо вонючего…

- После того случая мне с нашим Кириллом до того противно было общаться - не передать! Видеть его не мог, гниду без-совестного, наглого. Когда он после Нового года на работу-то вышел, я, завидев его в коридоре, помнится скривился даже как от зубной боли, поздоровался сухо и холодно - и хотел было мимо пройти, не задерживаться и не точить лясы. Но он, педераст, остановил меня и сделал выговор:
«Чего это, - сказал громко и с вызовом, - проходишь мимо начальника и даже и не поговоришь, не поинтересуешься об моём здоровье?! Я, мол, одной ногой на том свете почти побывал, а тебя что, это совсем не волнует что ли, не трогает?!»
«Преувеличиваете, Кирилл Павлович, лишнего страху на нас напускаете ради жалости к себе, - усмехнувшись натужно, ответил я ему. - С того света не возвращаются».
«То есть ты хочешь сказать, что не веришь мне?! - зло зыркнул на меня Кирилл. - Мне что, умереть надо было бы, да, чтобы ты мне поверил?!»…
Я ничего не ответил и побыстрее ушёл от него - от греха подальше: чтобы гадостей ему не наговорить напоследок. А он после этого затаил на меня злобу лютую, думая, как бы меня за строптивость мою наказать побольней, чтобы я на всю жизнь его, подлеца и хитрюгу, запомнил.
Да только руки коротки оказались. Я через полгода написал заявление на расчёт и уволился из его сектора к лешему. Пусть там теперь Огородникову мозги засерает своими липовыми инфарктами, да Татьяне Куклёнковой. Они-то ему поверят: у них мозгов нет…

92

- Да, “хорошая” у вас там компания подобралась, в этом вашем отделе, знатная, - видя, что напарник устал и хочет передохнуть, сказал я Валерке. - Никогда бы не подумал, что у вас в Москве, да ещё в таких местах умопомрачительных, в космических КБ и НИИ, про которые мы, провинциалы, повторю тебе ещё раз, по телевизору открыв рот всегда фильмы смотрели, - что у вас тут такое дикое непотребство творится в трудовых коллективах в действительности! Прямо-таки и не верится, Валер, честное слово - не верится! Не принимает эти твои рассказы моя голова и душа. Волком выть от них хочется…

Валерка поморщился и ухмыльнулся от моих слов. За очередной сигаретой полез в карман. Закурил, глубоко-глубоко затянулся…
- Я тебя понимаю, Вить, хорошо понимаю, - через минуту, подумав, сказал. - Во всё это поверить и впрямь сложно, когда начинаешь правду рассказывать про мерзость и грязь человеческую, про пороки. Правда-то, она страшна и горька, и нелицеприятна до ужаса, до трясучки. Оптимизма и задора не прибавляет, смысла и радости жизни. Сказки-то слушать лучше, которые нам по телевизору коммунисты последние годы рассказывали и показывали. А мы смотрели на всю эту муть - и только радостно глазами хлопали. А потом и ладошками. И прохлопали всё. И докатились до перестройки.
- Я и сам-то, Витёк, дорогой, рассказываю вот тебе историю своей жизни, и при этом стою и думаю: а было ли со мною всё то, о чём я тебе только что поведал? не страшный ли это сон, приснившийся мне однажды? Ведь если вдуматься - это действительно бред, или умопомешательство натуральное, чтобы в сугубо секретном оборонном столичном НИИ долгое время обитали и до сих пор обитают деятели, от которых совсем нету пользы и толка, ну просто совсем. Только вред один, только одни убытки, только потраты. Я ведь тоже за те 10 лет, что проболтался в нашей конторе, палец об палец не стукнул, фактически, и на копейку не принёс людям и государству пользу - молодой специалист, инженер дипломированный: я с этого и начал, собственно, свой рассказ. Ну и куда такое годилось, куда?! Что за система была у нас в государстве дикая, не пойму? Кто её сотворил и придумал? кто внедрил в производство, вживил в государственное тело страны? какой-такой ушлый и подлый деятель-вредитель?!...

93

- А про Кирилла я тебе всё честно рассказал, поверь. Ни капельки не придумал, ни слова. Его у нас, между прочим, и “старики”-то особо не жаловали: видели, что он - хлыщ и пустозвон, каких мало. И иногда прямо в глаза высказывали ему об этом… Помнится, отмечали мы в 93-м году, в сентябре, юбилей Огородникова: 60 годков ему тогда стукнуло. Он, с нашей помощью, притащил в институт две огромные сумки жратвы, выпивки разной, пива. Молодец, мужик! Угостил нас на славу. Не то что Кирилл, будь он трижды неладен, который на все свои дни рождения и юбилеи, помнится, домашний пирог приносил, который его жена пекла, - пустой абсолютно, дешёвый, невкусный. И самое главное - всегда очень маленький, на двух человек всего. Трём уже было мало. А он таким пирогом весь сектор хотел накормить, в котором, как я уже тебе говорил, в лучшие годы около 25 человек работало. И он такое количество народа своим тощим пирожком кормил. Хватало ведь у мужика совести!…

Но сейчас не об нём, а об Вадиме речь, который так подло не поступал никогда: если уж день рождения - так день рождения. Значит, пей и гуляй весь сектор и весь наш отдел, ешь, пацаны, до отвала.
- Вот и тогда, на 60-летие, он две полные сумки к нам притащил. И мы наелись и напились досыта и допьяна. Тем более, что и молодёжи у нас уже не осталось, которая горазда пить, за которой в питье и жратве не угонишься... И вот, уж я теперь даже и не помню - с чего, но перепившая Светлана Алексеевна на Кирилла буром попёрла. Он и её, видно, чем-то сильно за долгие годы достал. Вот она на него и сорвалась, отвела пьяную душу. Она у нас баба прямая была, решительная, даже и дерзкая где-то: за место своё не сильно боялась. Потому что знала, что некому её заменить, что одна она всё программное обеспечение на себе тащит. Да и по возрасту она была Радимову ровесницей, а может даже и чуть старше: имела право на равных с ним говорить… Вот она на Кирилле и оттянулась по полной на юбилее. Как начала на него прямо за столом при всех орать: да Вы, мол, Кирилл Павлович - мужик непростой, мужик хитрый и подлый; опутали, мол, бедного Вадима, окрутили, прилипли к нему как клещ и кровушку его сосёте; не даёте ему самостоятельно шагу ступить, всё против него интригуете и враждуете! Все беды наши - от Вас, весь бардак! Паразит, дескать, Вы законченный, интриган и паскудина!
- Ну-у-у, короче, сказала лихая баба всё, что про него, козла, думала, что в душе накопилось; и сказала так, что побагровевший Кирилл Павлович из-за стола как пробка из бутылки выскочил - и убежал курить. И больше мы его за столом не видели. Обиделся на Солодову и её слова, гандон старый, расстроился сильно и взъерепенился! И поделом! И не жалко! Мало ему! Побольше надо было бы добавить - для профилактики!... Так что не я один его презирал, Вить, как видишь. И наши “старики” - тоже. Народ-то не проведёшь: народ всё знает, всё видит, всё понимает точно и правильно. И память народная достаточно цепкая, оказывается, выверенная и избирательная. Здесь писатель Шукшин был абсолютно прав. Знатный провидец был Василий Макарович и большой душевед, мир праху его. Как и большая-пребольшая умница…
- А вот про Огородникова я ни от кого плохих слов не слышал ни разу, ни от кого! Говорили, что несдержанный, что взрывной и прямолинейный, да; что плохо разбирается в людях, которых ему с успехом заменяют любимые формулы и теоремы. Поэтому-то, мол, и крутится вокруг него разного рода дрянь, духом и кровью его питается... Но никто на моей памяти не назвал его за глаза прохвостом, бездельником или гнидою, никто не пожелал ему зла! Потому что он гнидою не был, а наоборот - был добрым, работящим и честным, излишне доверчивым даже, через чур!... Ну и чего клеветать-то, небылицы выдумывать непотребные про человека, сказки грязные, пошлые, которым всё равно никто не поверит и не поймёт?!... Вот людишки наши институцкие про него одно хорошее только и говорили всегда! Или просто молчали - из зависти... Однако ж, прилюдно стеснялись его хулить и чернить. Чего не было, того не было...

В этот момент к нам на пост заглянул бригадир - проверить, как мы работаем. Он знал, естественно, что у напарника моего последняя смена была. Вот и пришёл убедиться, что всё в порядке - трезвые мы; что не валяемся в каптёрке