крайне мало эффективны, если мы имеем дело с детьми и подростками.
-И что же вы, в таком случае, предлагаете?
-Это не я предлагаю, а Наталья Николаевна Гончарова.
-Так что же она предлагает?
-Она предлагает реформировать всю систему общего среднего образования таким образом, чтобы ввести в процесс обучения механизмы, которые воздействовали бы, в первую очередь, на ощущения, желания и чувства человека. А самым простым, действенным и, самое главное, доступным таким механизмом, по мнению Натальи Николаевны, являются искусства. Мы должны поднять статус искусств во всех школах до уровня наиболее значимых дисциплин и значительно увеличить их количество часов в сетке учебного плана. Но и это еще не все. По мнению Натальи Николаевны, в учебный план необходимо ввести культурологический предмет, который координировал бы содержание программ всех остальных предметов.
-Вы это серьезно, Михаил Борисович?
-Абсолютно.
-И вы ничего здесь не перепутали?
-Нет. Я очень внимательно изучил все материалы в работе Натальи Николаевны.
-Тогда, будьте добры, вернитесь к началу и передайте мне всю информацию несколько подробнее. По-моему, я не совсем что-то понял. Кроме того, что наши традиционные методы обучения и воспитания, работают из рук вон плохо.
-Да. И это факт бесспорный. Вот, к примеру, скажите, обладают ли младенцы от рождения до полутора-двух лет мышлением и разумом?
-Ну, я полагаю, что у них есть необходимые для этого задатки, которые требуют развития.
-Вот именно. Обучая младенцев и маленьких детей, мы не можем воздействовать на те стороны души, которые у них еще не развиты. В процессе обучения мы обращаемся к тому, что у них уже есть: инстинкты, ощущения, желания и, наконец, чувства. И получаем поразительные результаты. За два-три года жизни ребенок усваивает такой объем знаний, какой не может вобрать ни в какие другие периоды. Любая новая информация и любой навык сначала находят отклик в душе. «Я хочу, мне нравится, мне это любопытно, меня тянет, мне нужно, я это люблю» - вот, что привлекает человека, побуждает к познанию, к действию, к получению желаемого во что бы то ни стало. И, наоборот, когда человеку что-то не нравится, когда ему ненавистно, всякие нравоучения и призывы к его разуму будут иметь ничтожный результат. Когда нет отзыва в душе, когда не разбужено вдохновение и отсутствует желание, то ум бездействует, а память почиет беспробудным сном.
-В этих рассуждениях, несомненно, есть рациональное зерно. Но мне не совсем понятно то, что касается преподавания искусства? У нас в школах, насколько я знаю, преподаются музыка и рисование. Разве эти предметы каким-нибудь образом дискриминированы в ряду других? По-моему, никаким образом. Как и остальные предметы, пение и рисование ведут педагоги-специалисты, которые получают такую же зарплату, как и все учителя. О чем речь? Какой еще статус нужен?
-В том-то и дело, что искусство в наших школах присутствует только на уроках музыки и рисования. Да и то там, где эти предметы преподаются. Нам нужно изменить отношение к искусству и внедрить принципиально новую методику обучения всему с помощью искусства, которое способно напрямую воздействовать на чувства и желания.
-Гм, уж не предлагаете ли вы устроить танцы на уроках математики? Или театральную постановку на уроке физкультуры?
-Об этом пока еще никакой речи нет. А, вот, наоборот – вполне было бы приемлемо.
-То есть, как это?
-Ну, скажем, почему бы на уроках математики не придумать какое-нибудь действо с участием цифр и формул? Это ж как интересно было бы ученикам! Особенно в младших классах. А на уроке физкультуры вместо традиционно скучной спортивной разминки неплохо было бы внедрить разнообразные модные ритмические танцы под музыку. И вообще, используют же музыку и танцы в цирке. А в цирке физкультуры не меньше, чем в школе.
-Ну-у, Михаил Борисович! Раз уж дело дошло до цирка в школах, то, вижу я, что этими оригинальными идеями Натальи Николаевны вы сами заразились основательно! Но вот еще в чем вопрос: вы уверены, что ваше искусство найдет понимание в среде учащейся молодежи? А то искусство, которое станет востребованным подрастающим поколением, поведет ли наших учащихся в нужном нам направлении? Вам не меньше, чем мне, известны примеры, когда искусство порождало не только возвышенные чувства, но и самые низкие инстинкты. Обратите внимание, как тлетворно влияет современное искусство на западную молодежь. То, что творят у них там, за кордоном, и до нас, к сожалению, долетает, невозможно уложить ни в какие рамки дозволенного. И вся эта их муть под видом искусства несознательной частью молодежи воспринимается «на ура» и распространяется в массы. И входит в моду.
-Тем более, Игорь Константинович, мы должны противопоставить всему этому засилью западной культуры тщательно отобранное собрание настоящего искусства.
-И кто этим, по-вашему, будет заниматься? Кто, по-вашему, действительно способен отличить зерна от плевел?
- Ну, по-моему, с цензурой у нас всегда было все в порядке.
-Ладно. Что вы собираетесь делать со всем этим?
- С чем?
- Я говорю о Наталье Николаевне и ее работе. Вы ведь сами сказали, что идеи Гончаровой гениальны. И если они таковы, какими вы их мне представили, то я тоже думаю, что они заслуживают такой оценки. Но вы еще считаете, что внедрить эти идеи, во всяком случае, в ближайшем будущем, будет весьма проблематично. Поэтому я и спрашиваю вас как руководителя кафедры: вы собираетесь дать Гончаровой зеленый свет, или закрыть тему?
-Зеленый свет я уже дал. И не только потому, что Гончарова – дочь Николая Васильевича.
-Это разумно с вашей стороны. Мы должны предпринять все, чтобы Наталья Николаевна спокойно работала, и чтобы диссертация была написана. Но, коль скоро речь идет не только о диссертации, но и о создании принципиально новой методики, то, я полагаю, необходимы время и условия для исследования проблемы, разработки теории…
-У нас на факультете уже создана творческая лаборатория из числа студентов и преподавателей базовой школы. Наталья Николаевна там, кстати, уже имеет часы в двух классах.
- Кто у нее научный руководитель?
- Петракова.
- Это хорошо! Ольга Васильевна – прекрасный педагог. А по времени как планируете уложиться?
- Думаю, что на разработку программы и методики и на проведение экспериментальных работ хватит двух лет. Ну, и год отведем для работы над диссертацией.
- Наталья Николаевна у нас в аспирантуре уже сколько?
- Около года.
-Тогда на все про все даю вам два года. Укладывайтесь, как хотите. Я не могу перспективного молодого ученого четыре года держать в аспирантах.
-А потом?
-Что, потом?
-Ну, что мы будем делать со всеми разработками, с исследованиями и с диссертацией, когда Гончарова защитится? Надо же будет все куда-то девать или внедрять в школы?
-Давайте, Михаил Борисович, будем решать проблемы по мере их поступления. Я не думаю, что скоро мы будем что-нибудь внедрять. Да и вообще, внедрение и пропаганда – это не наша компетенция. Пускай всем этим занимаются другие организации. Мы должны поторопиться с диссертацией. Чтоб нам с вами здесь спокойно работалось, Гончарова должна защититься. Это Вам понятно?
- Да уж куда понятнее?
- Кстати, вот эту самую, там, экспериментальную площадку не худо было бы прикрыть. Идеи, знаете ли, хороши на бумаге, а не в массах. Пусть себе наша красавица защищается и вынашивает идеи, а мы эти идеи постараемся слегка попридержать.
- Да как же я закрою, когда лаборатория вовсю функционирует? Мы же в нее уже средства вложили.
-Не сейчас закрывать. На следующий год. А к тарификации постарайтесь создать атмосферу. У Гончаровой, как я понимаю, на кафедре есть противники?
- А где их нет? Понятное дело, что людям трудно согласиться с тем, что ей все, а им ничего.
-Ну вот! С этими противниками и следует поработать на предмет того, что и они нуждаются в экспериментальных лабораториях. Ну, Михаил Борисович, не мне вам объяснять, как все это делается. Я же вам сказал, что нужна атмосфера. А инициатива должна исходить снизу. Надо сделать так, чтобы Гончарова сама отказалась от экспериментов. Эксперименты потом, а сейчас только диссертация – вот, что она должна понять.
- И как это, по-вашему, я должен ей объяснять?
- А никак. Коллеги сами ей все растолкуют. Главное, чтобы она спокойно работала над диссертацией и вынашивала новые идеи. Ну, а что будет потом - посмотрим. Жизнь покажет.
7 сентября 1974 года.
N-ск, университет, кафедра русской филологии
- Вы мне можете толком разъяснить, что это такое, Наталья Николаевна?
- Вы же сами видите: заявление.
- Ну, я это уже понял, что это заявление. Только я никак не могу уразуметь, с какой стати вы его написали? Вас что-то не устраивает в вашей работе?
- В моей работе, Михаил Борисович, меня все устраивает. Меня не устраивает ваша работа. И поэтому мы с вами в дальнейшем не сможем сотрудничать. Но вы, как я понимаю, не собираетесь увольняться. Поэтому уволиться следует мне.
- Наталья Николаевна, голубушка, объясните мне, что вы такое говорите? Ну, согласен, согласен: я бездарный руководитель. Я вообще никакой не руководитель. Я ученый, Наталья Николаевна. Я мечтаю о научной деятельности, а вынужден заниматься всякими дрязгами, которые, черт знает, откуда появляются у нас на кафедре. Вы думаете, мне все это нравится? Я делаю все, что могу. А вы вместо того, чтобы помочь мне, бежать настроились.
- Чем я могла бы вам помочь?
- Ну-у, пришли бы хотя бы поговорить, так, мол, и так: вот это хорошо, а это плохо.
- А то вы сами не знаете, что хорошо, а что плохо.
- Не знаю! Что для одного хорошо, то для другого может быть плохо! Это во-первых. А во-вторых, рассказывайте, какая вас там муха укусила! В конце концов, я имею право знать, по какой причине у меня сотрудник увольняться вздумал? Только не надо мне всей этой демагогии насчет недовольства моей работой. Я это уже услышал.
- Михаил Борисович, почему вы закрыли экспериментальную площадку?
- Вы прекрасно знаете, что это не мое было решение. Это было решение ученого совета по той простой причине, что университету урезали бюджет. Вместе с вашей лабораторией в этом году закрыли еще четыре экспериментальные лаборатории. Что касается ваших часов в базовой школе, то в связи с закрытием экспериментальной базы вполне естественно необходимо было свернуть весь эксперимент.
- Но меня можно было бы оставить в школе просто учителем. Обычным учителем.
- Какого предмета, позвольте полюбопытствовать?
- Русского языка и литературы. Какого же еще?
- И чем бы вы там занимались на уроках русского языка и литературы? Продолжали бы внедрять свою программу? Кто вам позволил бы? Вы знаете, что такое учебный план и учебная программа, утвержденная Министерством образования СССР? Это в рамках экспериментальной программы вы могли творить на уроках все, что вам вздумается. А в системе единого всеобщего образования вы запятую лишнюю не имеете право поставить в утвержденных свыше планах и программах. А вам диссертацию нужно закончить, чтобы в будущем вы могли хотя бы что-то изменить в этой системе.
- Михаил
