видеть всего этого безобразия. А когда он построит на участке дом, то заберет нас с Лизой туда. А пока он будет давать мне деньги, чтоб мы с Лизой могли нормально питаться. Бедный папа! Как плохо ему, если он вынужден бежать из дому. Я и сама убежала бы хоть куда, но на кого я брошу Лизу? Да и куда я убегу? Я ж не могу оставить школу. Это мать у меня свободная личность, которая может позволить себе не работать и шляться с любовниками неизвестно где. Где она деньги, интересно, достает? Неужели, папа ей дает?»
2 апреля.
«На каникулах мы с Лизой были у папы на участке. Там такая стройка! Правда, еще только стены ставят. А мы с Лизой и папой 3 дня пожили во времянке, а потом поехали к дяде Ване на дачу. Дядя Ваня скоро отправится в плаванье. Он служит на большом корабле штурманом. Сейчас его корабль стоит в порту, в городе Новороссийске. Еще дядя Ваня собирается жениться. Сказал, что скоро познакомит нас со своей невестой. Ой, лучше бы он не женился! Если ему достанется такая жена, как моя мама, то ничего хорошего от этой женитьбы».
Пришла мать и стала требовать у меня денег. Я сказала, что у меня нет. Она принялась орать и заявлять, что заберет Лизу с собой. Я отдала ей четвертную. А то у нее хватит ума, действительно, Лизу забрать. Пропадет с ней Лиза».
19 апреля.
«Квартиру нашу у нас забирают. Пришли люди и заявили, что квартира принадлежит горкому партии. А поскольку папа теперь никто, то квартиру нам следует сдать. И дали три дня для того, чтобы мы освободили помещение. Мама принялась жутко ругаться, обвинять вовсю отца. Потом заявила, что будет продавать мебель. Нас с Лизой отвезла к своей сестре, тетке нашей, то есть. Тетка характером ничуть не уступает маме, только еще ворчливее. Жадная до безумия. Живет одна в своем доме. Муж у нее недавно умер, а взрослые дети разъехались, кто куда. Нас приняла со скрипом. Но мама попросила приютить нас всего на несколько дней, пока она найдет какую-нибудь квартиру. Так что сейчас мы с Лизой у тетки. Я езжу в школу за тридевять земель, а Лизонька остается одна в доме. Большей частью играет во дворе. Продукты на пропитание я покупаю сама, когда возвращаюсь из школы. Тетка выделила мне посуду, в которой я готовлю для себя и Лизы еду. Надеюсь, что такая жизнь у нас продлится недолго».
25 апреля.
«Вчера я ездила к отцу на участок, чтобы взять у него денег. Стройка там прекратилась. Пусто и тихо, как на кладбище. Отец пьянствует в гордом одиночестве во времянке. Я выругала его и сказала ему, что он безответственный слабак, если не может взять себя в руки. А если он опустился до такой жизни, то, значит, правильно его скинули. Доказывать свою правоту следует не с бутылкой в кармане, а делом. Потом я забрала у него все деньги, какие нашла, и поехала к Лизе. Лизонька плакала. Думала, что я тоже бросила ее. Я сказала ей, что никогда и ни за что я не брошу ее».
26 апреля.
«Приехала мать. Сказала, что продала всю мебель и все ненужные вещи и что приличной квартиры не нашла, зато выходит замуж за приличного и обеспеченного человека. Я говорю: «Этого самовлюбленного идиота разве можно считать приличным человеком?» Мать сказала, что с «этим идиотом» она порвала раз и навсегда. А замуж она выходит за другого. Ну, она в своем репертуаре. Потом мать заявила, что намерена взять Лизу с собой, а мне придется пожить пока у тетки. «И как долго будет длиться это «пока»?» - спросила я. «Тетя согласилась, чтобы ты пожила у нее, - ответила мать, - если, конечно, ты будешь ее слушаться и помогать ей по хозяйству». Так вот и получилось, что Лиза уехала с матерью, а я осталась у тетки».
4 мая.
«Тетка обращается со мной, как с рабыней. Называет меня не иначе, как «Подкидышем». Я должна каждое утро вставать в пять и бежать в огород поливать грядки. Затем я убираю в комнатах и отправляюсь в школу. В дни Первомайских праздников я занималась тем, что с утра до вечера поливала и полола грядки, приводила в порядок двор и стирала постельное белье. Тетка в это время ездила в город, потом к родственникам, побывала на базаре, сидела возле дома на лавочке со своими подружками. Короче, отдыхала от всяких трудов.
Сегодня я опоздала на первый урок. Классная вызверилась на меня. Она и без того издевается по полной программе и придирается по всякому поводу и без повода. Еще заявила мне сегодня, что я должна сдать ей в порядке зачета несколько дополнительных заданий, с которыми я будто бы не справилась дома. Ума не приложу, когда она давала мне на дом эти задания? Да и давала ли она их кому-нибудь вообще? В общем, у меня на шее теперь еще восемь теорем по геометрии и пятнадцать задач да пять номеров примеров по алгебре. Пригрозила, что если не сдам, то не поставит мне положительные оценки по математике. Этого мне еще не хватало!»
14 мая.
«На заседании Совета дружины обсуждался вопрос о моем аморальном образе жизни. Оказывается, я занимаюсь бродяжничеством, поэтому не слежу за своим внешним видом. Я пропускаю уроки, опаздываю на уроки и не выполняю домашние задания. Еще поступил сигнал от моей квартирной хозяйки (оказывается, моя родная тетка представилась в моей школе квартирной хозяйкой), что я украла у нее ценные вещи, которые потом продала на рынке. Совет дружины принял решение исключить меня из пионеров. Но в связи с наступающим Днем пионерии исключение перенести на конец года. Мне всю эту ахинею пришлось выслушать. Затем я должна была сказать что-то в свое оправдание, покаяться и попросить у всех прощения и дать слово о том, что все свои прегрешения непременно исправлю, а убытки, причиненные «квартирной хозяйке», возмещу полностью своим плодотворным трудом. Конечно, ничего этого я делать не стала. Я заявила Совету, что все они уроды, и Совет их уродский. А от меня никто не дождется никаких признаний и покаяний. И пусть меня хоть сто раз исключают от всего на свете. Хлопнула дверью и убежала. Чихать я хотела на этот Совет и на школу, и на всех вместе взятых. Я решила поехать к Мусеньке. Только она на всем белом свете человек. А остальные – кретины».
26
«Бедная, бедная моя Наталья Николаевна! Сколько она, выходит, пережила в жизни! А ведь ей было тогда столько, сколько мне сейчас. И я еще что-то там хныкать пытаюсь! Да моя теперешняя жизнь против ее – просто райская идиллия. Моя мать хотя бы не издевается надо мной. Да и голодом не мучила никогда. И последние деньги не отнимала. Да вообще, моя мама обращается со мной хорошо: не кричит, не бьет, не мешает уроки делать, подружек не выгоняет. А в школе разве со мной так обращаются, как с Натальей Николаевной обращались? Да все только и делали, что старались помочь. Одна только Наталья Николаевна сколько много добра для меня сделала. Я еще выкаблучиваюсь чего-то. Я вообще счастливая, если мне довелось встретить в жизни такого замечательного человека.
А ведь и у Натальи Николаевны оказалась в жизни Муся. Она же ей тоже, по сути, совершенно чужая. А вот ведь как жизнь соединила. Может, и у меня так с Натальей Николаевной будет?»
27
-Ты ешь, ешь, голубушка! Что-то ты квелая какая-то? Уж не заболела ли, часом? Может, пошла бы куда погулять? А то все сидишь и сидишь в комнате, как привязанная.
«А я и вправду привязанная. Мне кажется, что в комнате Натальи Николаевны я, словно с ней»
-Ну, так что? Пойдешь куда? Я Лизоньке скажу. Так она с превеликим удовольствием с тобой пойдет.
-Марья Степановна, расскажите мне что-нибудь о Наталье Николаевне!
-Скучаешь без ней-то? Да, уж, и я все время скучаю! Только привыкла теперь-то. А раньше, бывало, места не находила, когда она без меня оставалась. Все думала, что с ней да как?
-А вы разве расставались? Сами же говорили, что все время здесь живете.
-Ну, я-то здесь. Да она часто уезжала. Как пошла в свой университет учиться, так и стала уезжать. В первый год их послали в колхоз на виноградники. Целый месяц там работала. Приехала и тут же в больницу загремела. Они там виноград прямо с ветки ели. А он отравой опрыскан. Ну, вот, наелись! Неделю живот промывали в больнице, да капельницы делали. А я все моталась между домом и больницей. Другой год она поехала со стройотрядом. Птицеферму строили где-то на Ставрополье. Она там поварихой была. Тоже целый месяц не была дома. Правда, приехала очень довольная. Загоревшая, повзрослевшая. Прямо настоящая барышня. До этого она, ведь, этакой прозрачной пичужкой выглядела. А потом, как окончила университет, послали ее в аспирантуру. Ну, она тогда в Москву зачастила. Уедет на неделю, а возвращается – словно пахали на ней. Спрашиваю, чем ты там, в Москве, занимаешься? Говорит, что все время в библиотеке сидит. А чего в Москву ехать в библиотеку, когда и у нас в городе их достаточно? Ну, а потом, вот, в Сибирь полетела? Что она в этой Сибири не видела?
-Да у нас там хорошо. Наталья Николаевна с нами на лыжах в лес ходила.
-Ишь, ты, чего! На лыжах. Видать, интересно. У нас тут на лыжах не находишься.
-А когда она девочкой была, вы расставались?
-Да было дело. В аккурат, когда Николай Василича сняли с работы. Ну, потом, правда, назад возвратили в должность. Ну, вот, его сняли, а мать Наташина, ну, Полина Львовна то есть, шибко тогда загуляла. Прямо, вроде, как бес в нее тогда вселился. Про детей и думать не хотела. Деньги все на кавалеров уходили. А я их, то есть деньги, припрятывала, чтоб не все, значит, она забирала. Кормить-то надо было семью. Ну, вот, тогда она меня и прогнала. Объявила меня воровкой и выставила вон из дому. Даже на дорогу денег не дала. Хорошо, Наташенька свои дала, да и проводила меня. Ох, и наплакались мы с нею тогда! Думали, что не свидимся больше. Ну, вот, в конце зимы Полина меня выставила, значит, а в конце мая Наташенька-то ко мне в станицу и пришла. Я как увидела ее, так и обомлела! Одна кожа да кости! А тут еще дождичек прошел, когда она пришла. Так вся в грязи, мокрая, словно курица.
-А почему пришла, вы говорите?
-Да потому, что пешком и шла всю дорогу. Представляешь, 30 километров от города. Сутки добиралась.
-А где же она спала?
-Да говорит, на остановке какой-то ночевала. Прямо на лавочке. Дрожала, говорит, всю ночь. Не столько от холода, сколько от страха.
-А что же она никого не попросила подвезти? Она ж по дороге, наверное, шла? Машины же по дороге ходят, автобусы.
-Так денег-то у нее на автобус не было. А в попутную садиться опасно. Тут на дорогах всякое бывало. Сядет, этак, в машину какая-нибудь, а шофер – в посадку, да и надругается. Боялась Наташенька всяких машин.
-Как же она вас нашла? Она, что ли, адрес знала?
-Да как не знать? Маленькая когда была, я ее чуть не каждое лето в станицу к себе забирала. Ей у меня нравилось. А почему не нравиться? Воля! И настоящая природа.
-Ну, а когда пришла к вам, что сказала?
-А ничего. Плачет и дрожит. Ну, я скорей воды нагрела, да в бочку ее. Там она отпарилась, отмылась, ожила малость, тогда и сказала, что будет со мной жить.
-И вы с ней в станице жили?
-Да совсем немного. Потом, летом, Николай Василич, отец ее, приехал на машине, да и говорит мне: «Христом Богом, дорогая Марья Степановна, умоляю! Возвращайтесь к нам в дом вместе с Наташей. Никто вам впредь слова худого не скажет». А я говорю: «Вы-то не скажете, да Ваша супруга шибко на язык несдержанна. А Наташу одну я не отпущу от себя.
