Хоть чьей-нибудь на этом дне Вселенной.
Чтобы в конце концов торжественно остыть.
В заботливых руках любви обыкновенной.
Я сука рыжая с ободранным хвостом.
Мой ужин снег мои щенки на дне канала…
Вован не видел лица полосатого, когда тот говорил. Отброшенный верзилой, он оказался несколько позади своего приятеля, поэтому рассмотреть выражение его лица не мог. Зато он хорошо видел морду бугая в этот момент, как она менялась и трансформировалась. Такой метаморфозы Вован ещё никогда не наблюдал в своей жизни.
Поначалу рожа, да и вся туша верзилы были заполнены до отказа бешенством и дикой силой, его распирало от неё, она просто сочилась из его мощных членов. Однако, по мере того, как полосатый развивал свою мысль, бугай как-будто бы сдувался, съёживался и усыхал прямо на глазах. Он становился меньше в объёме, весе и росте. Вован мог бы поклясться, что так оно и было. Будто спелый сочный плод положили в сильно нагретую духовку и он на глазах превращался в сухо фрукт. Вовану даже показалось, что он видел как из мордоворота выходит пар или какая другая субстанция.
Но больше всего его поразила физиономия верзилы. Из жирной самодовольной хари с наглыми, свирепыми на выкате глазами, которые сверкали вседозволенностью и безнаказанностью, она превращалась в сморщенное, испуганное, подавленное личико с маленькими крысиными глазками, наполненными диким ужасом и паникой. Это был первобытный страх аборигена перед лазерным бластером пришельца из другого мира. И все эти изменения произошли за какие-то пару минут. Невероятно, но так оно и было.
Откровенно говоря, Вован и сам струхнул не на шутку. Даже не видя лица полосатого, а слушая всего лишь этот голос, он чувствовал, как все его члены цепенеют от страха и наполняются неподъёмным, ледяным ужасом. Он застыл в этом состоянии и только липкая струйка пота, бегущая по спине, напоминала, что он ещё жив.
Голос полосатого был негромок, монотонен и смертельно прохладен. Веяло просто ледяной могилой от этого звука. А если к этому прибавить смысл самой речи, тех слов, что он бросал в верзилу, то эффект вышел совершенно грандиозный. Это походило на удары метронома перед казнью, на оглашение страшного приговора, словно неизбежная кара, настигающая медленно, неторопливо, но абсолютно неотвратимо. Было в этом что-то непонятное, неведомое, необъяснимое, а потому пугающее и приводящее в ледяное оцепенение и животный ужас.
Да и то, что произошло дальше, тоже немало озадачило Вована. Этот раздавленный, усохший, как урюк, верзила издал непонятный звук и исчез. Вован потом пытался идентифицировать этот звук, но так ничего и не подобрал для его описания, ни сам звук, ни часть тела, которая его издала. Да, он не убежал, не скрылся, не уполз, он исчез. Ну, конечно, не в прямом смысле исчез, нет, но просто такой стремительности передвижения Вован себе даже представить не мог. Так двигается сильно сжатая, а затем резко отпущенная пружина.
Если бы кто-то замерил ту скорость, с которой скрылся верзила, то он был бы крайне озадачен той неосведомлённостью и даже наивностью авторов известной книги рекордов, особенно в той её части, где указаны максимальные скорости передвижения человека на своих двоих. Все тамошние великие рекордсмены просто сдохли бы от зависти. Однако никого поблизости с секундомером не оказалось. Так что непуганое человечество может и далее пребывать в наивном заблуждении насчёт своих физических возможностей.
Некоторое время полосатый оставался недвижим, а Вован не осмеливался к нему обратиться. Какой-то мистический ужас сковал его тело в ледяном ступоре. Наконец, полосатый подал признаки жизни, он зашевелился и повернулся в сторону Вована. Теперь Вован догадался, почему с верзилой случилась такая удивительная и резкая метаморфоза. Это были глаза. И тут было от чего наделать в штаны. Глядя в данную минуту на лицо полосатого, Вован начал понимать значение выражения «стальной взгляд». Это был пронизывающий, холодный, твёрдый, безжалостный взгляд убийцы. Это был взгляд тигра перед прыжком к глотке своей жертвы. Целеустремлённый, слегка азартный, не оставляющий ни малейшего шанса на спасение взгляд абсолютного высшего хищника, взгляд в дуло винтовки, взгляд самой смерти.
Вован теперь понял, почему полосатый долго не поворачивался к нему. Он приходил в себя, пытаясь придать своему лицу обычное выражение. И, видимо, ему это удалось в какой-то степени, но даже того остаточного эффекта, который сумел уловить Вован, хватило для того, чтобы понять всю опасность и незавидность положения верзилы в момент произнесения полосатым своей речи. Можно было только догадываться, какой взгляд сверлил и испарял всю наглость, хамство и свирепую мощь бугая. Но полосатый практически уже полностью овладел собой и принял свой обычный мягкий, немного насмешливый, но при этом очень деликатный тон.
– Ну, что Вы молчите, что скажете, а? – попытался он расшевелить окаменевшего Вована.
– Вы сегодня на удивление вовремя, – наконец выдавил из себя тот, – ещё бы пару минут и лежать мне в качестве фарша где-нибудь на рынке в мясном ряду.
– Ну, не стоит так сильно преувеличивать, – хмыкнул полосатый, – Вы бы его и сами уделали.
– Как же, уделаешь такого бугая, – засомневался Вован, – а куда он делся то? – спросил он.
– Ушёл, убежал, ретировался, – пожал плечами полосатый.
– Что-то уж сильно быстро, – недоверчиво засомневался Вован.
– Да? Что-то я не заметил, – беспечно отозвался полосатый, – да и хватит уже о нём, тоже мне тема для разговора. Лучше посмотрите, что у меня есть, – с этими словами полосатый взял стоящий неподалёку пакет и раскрыл его.
Там оказалось что-то совершенно сногсшибательное, аппетитное и благоухающее. Какое-то просто тропическое изобилие фруктов подействовало на Вована гипнотически. И чего там только не было: и все виды цитрусовых, и финики, и бананы, и папайи, и ещё множество различных знакомых и совершенно неведомых плодов. И венчало этот букет настоящее чудо – натуральный французский коньяк Martell Chanteloup. Он видел эту бутылку в магазине, но один взгляд на цену совершенно отбил у него всякое желание знакомиться с сим элитным пойлом. И тут вдруг вот такое чудо. Вован с минуту смотрел внутрь пакета и вдыхал фруктовые ароматы.
– Это просто какая-то тысяча вторая ночь Шахерезады, – наконец прохрипел он, сглотнул слюну и потёр глаза руками в опасении оптического обмана.
– Ага, – гыгыкнул полосатый и просиял довольной улыбкой.
– Не нужно было так тратиться, мне в жизни не выплатить свою долю за эту бутылку, – заволновался Вован.
– Не стоит беспокоиться, – поспешил его успокоить полосатый, – этот напиток был мне презентован начальством за отменную работу, так что мы с Вами можем смело приступать к дегустации, – искусительно добавил он.
– Тогда пойдёмте скорее ко мне, хватит на сегодня приключений, – скороговоркой выпалил Вован, подозрительно и опасливо озираясь по сторонам.
– Пошли, – не стал спорить полосатый.
Дома Вован тщательно вымыл все фрукты и разложил этот натюрморт на своё лучшее, самое большое блюдо. Сыр он порезал тоненькими ломтиками и положил на отдельное блюдце. Открыл бутылку, поставил пару рюмашек и наполнил их ароматной жидкостью. Под электрическим светом лампочки фрукты блестели каплями воды, а коньяк сверкал и искрился янтарём в рюмках. Получился прелестнейший натюрморт. Они оба заворожено понаблюдали за этим великолепием некоторое время, затем уселись по табуреткам и начали пир.
Выпив первую рюмку и оценив качество напитка, Вован принялся за дегустацию экзотических фруктов. Они были ему незнакомы до такой степени, что он не знал не только их название, но и не догадывался об их существовании. Хотя на вкус всё оказалось не так необычно, как на глаз. Этот похож на ананас, этот на крыжовник, а тот и вовсе как яблоко.
После второй рюмашки Вован совершенно пришёл в себя от всех сегодняшних стрессов и неприятностей и принялся развлекать гостя приятной светской беседой.
– А что это Вы за стишок сегодня читали? – спросил он.
– Что, понравился? – ответил вопросом на вопрос полосатый.
– Да, сильная вещь, – констатировал тот, – чтобы такое написать, нужно было самому оказаться в шкуре этой самой рыжей суки.
– А Вы полагаете, что это про собаку написано? – недоверчиво осведомился полосатый.
– Да какие там к дьяволу собаки! – после некоторой задумчивости воскликнул Вован, – это же про нас, про человеков! Это же мы все «суки рыжие с ободранными хвостами», и эти «щенки на дне канала» – это же наши мечты, надежды и стремления! Это же обо всём этом! – обвёл он руками окружающее его пространство.
– Точно! Абсолютно верно! Совершенно с Вами согласен, – отозвался полосатый.
– Но кто же это написал, чьи это слова? – спросил Вован.
– Да есть тут у вас один поэт, Дельфином кличут. Знаете такого? – спросил тот.
– Что-то не припоминаю, – сознался Вован.
– Ну он ещё лет двадцать назад пел тут у вас в одном коллективчике про всякую непотребщину.
– А, да! Кажется вспомнил, – Вован сосредоточился, – «он имел её сидя, он имел её лёжа и в раскрытом окне и в форточке тоже» так, кажется, они там пели. Большой шалопай был в своё время.
– Угу, точно, он самый, – хмыкнул полосатый, – а теперь этот шалопай выдаёт вот такую прозу жизни, – сострил он, но даже не улыбнулся.
– Да, вырос мальчик-попрыгайчик, прям настоящий Поэт.
– Совершенно верно, Поэт. А вот Вы знаете, чем отличается поэт от рифмоплёта? Можно ли несколькими словами или фразами объяснить разницу между ними? – оживился полосатый.
– Я думаю, что дело в следующем, – начал Вован своё объяснение после некоторой паузы, вызванной принятием рюмки элитного алкоголя, – поэт пишет не словами, а образами. То есть он описывает предмет не по его наружным признакам, а раскрывает его суть, его внутреннее содержание. Это когда два, три предложения, а то и просто несколько слов, и ты видишь перед собой законченный образ. Ты понимаешь, кто или что перед тобой не по наружному детальному, тщательно подробному и долгому описанию, а по внутреннему, лаконичному и ёмкому содержанию. То, что Поэт может выразить одной строкой, рифмоплёту не хватит и десяти страниц, – закончил он и вытер лоб от натуги мысли.
[justify]– Аыу! – завыл полосатый и аж подскочил от восторга, – ну, конечно же,