им бы наживаться на детях, на больных. Признаюсь, я совершенно не думала о том, сколько будет стоит наш препарат. Эти мысли мне и в голову не приходили, а как поняла, то взбесилась. Наверное, я в душе настоящая коммунистка, не те неофиты и некрофилы, которые салютуют под знамёнами со Сталиным, а идейная коммунистка. Если хотите, то я за коммунизм во всей Вселенной, но только в области медицины. Понимаю, что глупо, что это нереализуемо, что слишком много заинтересованных лиц, мы иногда рассуждаем с Серёжей перед сном об этом, он, и это меня сильно удивляет, не считает идею бесплатной медицины для всех на Земле утопической, его теория кажется мне реальной, что так и будет, как и безусловный доход, но взамен люди отдадут свою волю властям. Речь не идёт о государстве в нашем понимании, оно слишком мало и несовершенно. Мы как-то разговорились до того, что люди и есть основной ресурс будущего. Как сейчас захват территории не имеет главенствующего значения,¬ важно захватить умы и волю населения, а территория идёт в комплекте.
Опять заболталась, тянет меня в политику, точнее тянут меня в политику.
Серёжа вывел меня в коридор, мы прошлись до окна, я открыла его, впуская прохладу середины осени. Когда солнце приглядывает за землей в полглаза, немного устало, но пока ещё с интересом, пройдёт неделя, две, и солнце спрячется, забудет про нас на долгие месяцы. Я дышала этим последним воздухом ушедшего тепла, вспоминала пролетевшее мимо лето, вспоминала себя в детстве, так захотелось на дачу к бабушке, погулять в лесу, ничего не собирая, впустую, как говорили соседи, побегать за бабочками, покувыркаться на поляне, поймать большого жука и отпустить его на свободу. Жук жужжит, щекочет ладони, волнуется, боится, воспоминания, как вспышка электрической дуги, которую я видела недавно в лаборатории биофизиков. У них сгорел какой-то аппарат, очень яркая вспышка, а потом чёрный дым! Сердце заколотилось, как тогда, в детстве, я протянула руки к окну, будто бы у меня был в ладонях этот жук, расцепила пальцы, раскрыла ладони, и он вылетел, радостно жужжа, облетая на прощание, чуть касаясь моих волос, а внутри меня взрывается радость за него, и неважно, что это я его поймала, схватила, заточила. Я засмеялась, заново переживая эту детскую радость, и пускай за окном была промозглая осень, начинался мелкий дождь, а небо затянулось невидящими тучами – сейчас это было неважно! Я посмотрела на Серёжу, он улыбнулся мне в ответ, ловя моё настроение, как и я, вырываясь на несколько минут из нашей подлой реальности. Я хотела ему рассказать о жуке, о моём воспоминании из детства, он любит это слушать, задаёт много вопросов, и я вспоминаю чётче, объемнее, глубже. У воспоминаний есть объем, есть и четвёртое измерение – это ваши чувства, переживания, вы сами!
Нас позвали обратно в переговорную. Я нахмурилась, и он прижал меня к себе, уткнулся лицом мне в голову, как же хорошо, что я успела утром помыть голову, а то часто хожу как замарашка.
«Знаешь, как они меня достали?» – прошептал он с такой болью в голосе, что я чуть не расплакалась: «Как же я их всех ненавижу, а придётся работать, придётся уступать и договариваться. Не смотри на меня, я буду терять человеческий облик, превращаться в машину, в менеджера. Будет непросто».
Я царапнула его ладони, он засмеялся, и мы пошли обратно в переговорную, где стоял душный смрад, хотелось проветрить, выветрить всех отсюда.
Вторая фаза началась, и слава всем богам, что ещё остались на нашей планете. Если бы имело смысл зарезать барашка или в полнолуние пустить кровь чёрному петуху на кладбище, я бы сделала это, не моргнув и глазом. Я поняла в себе то, что готова идти на любые уступки, унижения, готова побороть свою волю, побороть себя, небездумно, не ради денег, не ради мифического чувства гордости за прах Империи, животворные кости, которые достали из склепа и носят по стране, заставляя кланяться, целовать, верить, что она ещё жива. Надо будет, и сама встану в шеренгу, поведу за собой «просветлённых». Мы много спорим об этом с Олей, она тверда в своей позиции, что нельзя кланяться этим, нельзя им уступать, нельзя на них работать и так далее. А у меня нет понятий можно или нельзя, у меня есть цель, и её достижение зависит от них, значит, если понадобится, то я поклонюсь, могу в ноги упасть, лишь бы не мешали, можно и не помогать, но хотя бы не мешайте!
Это бахвальство, самоуничтожение, и правда. Всё правда и всё ложь, одновременно, сталкиваются, выдавая в итоге ничто, пустоту. Вот она у меня и образовалась, заполнила всю. Опустошила, выкинув наружу все мои заблуждения, мои принципы, мой идеализм, который кажется сейчас кретинизмом в зачаточной стадии. Нас пригласили на встречу с президентом, на комиссию по инновационным проектам в области медицины. Никак они не могут избавиться от этого старого и затёртого до бессмыслицы термина – инновации. Я хотела отказаться, но из администрации президента настойчиво приглашали, а потом предупредили, что моё решение должно быть положительным, иначе могут быть проблемы. А проблемы итак есть, куча, большая вонючая куча! Кто-то привёз её к нам ночью и вывалил перед входом.
Пришлось согласиться. И, как по мановению волшебной палочки, нашу больницу перестали атаковать религиозные активисты, требовавшие привлечь меня к церковному суду, как дочь Антихриста, не больше и не меньше. Серёжа считает, что это успех, признание, Марина говорит, что пиар хорош любой, а раз за нас уже взялись эти фанатики, значит, дело стоящее. Я сначала не понимала их логику, но недавно въехала: вся эта шумиха отвлекает, уводит фокус внимания в сторону, министерство вынуждено отвечать, тратить время и трудодни, а мы можем спокойно завершить вторую фазу, без дополнительных внезапных проверок, которые в основном перечитывают электронные журналы учёта расхода наркотических средств, сверяя данные с рукописным журналом, с живыми подписями. Это мешает работать. Приходится уделять им время, а могли бы заняться обработкой данных.
На самом деле повод для истерики религиозных фанатиков есть, повод весомый, для обыкновенного человека, не понимающего сути исследования, роли подопытных, по сути смертников, результаты ужасающие. Больше половины наших добровольцев умерли, с этим никто и не спорит, а вот дальше начинаются детали. Если открыть заголовки, то умерли после введения нашего препарата, а если открыть отчёты, протоколы, решения, то нет, от других причин.
Это началось через неделю, после инъекции препарата в поражённый орган. Мне ещё на опыте с обезьянами думалось, что процесс идёт слишком быстро, и его стоит затормозить, дать возможность организму отдышаться, время на восстановление. Обезьянки были молодые, по-нашему подростки, и они выжили. Наши добровольцы в основном люди старше 63 лет, слабые и больные, измученные болезнью и лечением, уж не знаю, чем больше. Иногда лечение убивает человека гораздо быстрее страшного заболевания. Как показало вскрытие, рак мы победили, как и у обезьянок, но у кого-то не выдерживало сердце, случались инфаркты, аневризмы, тромбы и инсульты ¬ это если вкратце. Организм, получивший свободу от болезни, впадал в истерику, пытаясь наверстать упущенное время, росло кровяное давление, иммунная система сходила с ума, как и эндокринная, больных лихорадило, а мы не знали от чего, и ничего не помогало, ни один из препаратов. Если подскакивало давление, то его невозможно было сбить, одному больному пришлось по старинке пустить кровь, чтобы сосуды не взорвались внутри, конечно же, это невозможно, так, для острастки нагнетаю. Это была безумная и страшная неделя –¬ вторая неделя второй фазы испытаний. Мы не спали, забывали о еде, помыться, приходили писать отчёты и засыпали на стуле за столом, раз и отключилась.
К концу второй недели я настояла на том, чтобы всех подопытных ввести в медикаментозную кому. И так мы спасли меньше половины, пока спасли. Это люди, для кого-то близкие, дорогие, а для меня это подопытные, добровольцы, смертники. Они уже дали нужный нам результат, те, кто умерли первыми,¬ препарат работает, некроза нет! НЕТ! Надо теперь понять, как унять растревоженный организм, как успокоить его, чтобы он не убил сам себя, как лошадь, запряжённая в телегу в ночном лесу. Её обступили волки, кусают за ноги, прыгают на спину, хватают за шею, пытаются вгрызться в брюхо, а она мечется, не может выпрячься, освободиться, рвётся, а телега не пускает. И вот возница или неизвестно кто, срезает ремни, лошадь скидывает оглобли и несётся вон отсюда, безумная от страха, не видя дороги, не понимая, что бежит прямо в овраг, что упадёт, сломает ноги, и тогда её точно сожрут! Я перечитала старых книг, ищу ответы и нахожу их в глупых метафорах, но так проще понять самой, что происходит. Это так кажется, что мы все умные, опытные, у нас туча всяких приборов, делаем сложные анализы, строим умные лица, а в действительности слепы, бредём на ощупь, хватаем что-то и пытаемся понять, почувствовать пальцами, понюхать, укусить, понять вкус и сделать вывод, часто неверный. А из цепи неверных выводов может родиться логика, методика, которую потом не перешибёшь.
Каждый день думаю о том, верный ли мы выбрали путь, не идём ли по ложному следу. Пока всё складывается так, как я прогнозировала, или факты ложатся внахлёст, перекрывая незаметные детали, чтобы нам было сподручнее и удобнее подтвердить свою гипотезу, вывести подходящую закономерность и упаковать её в приличный отчёт. Я стала сомневаться, возможно, на меня действуют обвинения в убийствах, что я, почему-то всегда одна я, использую больных людей в качестве подопытных кроликов, как материал для испытаний. В этом есть своя правда, и я об этом стараюсь не думать, не запоминать наших добровольцев, но они всё чаще задерживают меня разговорами, расспрашивают, интересуются всем подряд,¬ ещё бы! Мы их постепенно выводим из медикаментозной комы, а для них это как новое рождение. Новый мир, в котором больше нет боли, голова настолько чиста, что слышно, как скрипят старые мозги, обрадованные забытой свободой мысли, свободой воли и желания жить. Я чувствую, что начинаю таять, терять защитную корку льда, и мне очень грустно, я ведь я знаю, что они все умрут, причём, довольно скоро, вопрос полугода, не больше. Я вижу, как смерть ходит среди них, как они тоже видят её и не боятся, как наши дети. Мне кажется, что они знают, что я вижу их смерть. Один больной мне вчера сказал, чтобы я не переживала, он никогда ещё не был готов к смерти. Именно готов, а не как раньше, желал смерти, не в силах выдерживать ежедневные боли, они сломают любого, даже самого сильного человека. Многие больные не верят врачам, особенно тем, кто заявляет, что понимает проблемы больного. И правильно не верят, нельзя понять болезнь, если сам ею не переболел или не болеешь до конца жизни. Правда лечения в том, что уметь услышать больного, отсеять в ворохе страхов и заблуждений крупицы, собрать их вместе и понять, что действительно происходит с человеком. Мы сами вынудили больных заняться своим образованием, выучиться на диагностов в интернете, так поступает наша медицина, усиливая недоверие к врачам, недоверие к системе, к методикам, схемам лечения, и
