будущее наших детей. Спорила, доказывала, кричала, ругалась на них, и ждала, когда они поддержат меня, скажут, что я должна это сделать. Сейчас я понимаю, что требовала от них разделить со мной ответственность, а они не должны были этого делать. На самом деле я спорила сама с собой, металась из стороны в сторону, не зная, что делать. От моей былой решимости не осталось ни следа.
Молчал только Дамир, он всё это время что-то читал, листал папку с моим личным делом, там были все мои суды, решения, апелляции и другие документы,¬ всего и не знаю, он вёл эту папку для себя, чтобы не забыть, а я уже всё и забыла. Наконец, он глухо рассмеялся и, подмигнув мне, уверенно сказал, чтобы я подписывала и ни о чём не думала. Я так и сделала. Вот, что мне сейчас было надо, чтобы мне точно сказали, а лучше приказали! Я подписала, и стало гораздо легче. Будь, что будет. На экране красовалась поздравление, пожелания удачи на новом общественно-значимом поприще и тому подобное. Я не сразу заметила, что статус заявления был «проверка», не придала этому значения, пока Дамир не ткнул пальцем в экран ноутбука, продолжая гаденько хихикать. Он так ничего и не сказал, ушёл с мамой довольный, оставив нас в некотором недоумении.
Я проснулась слишком рано и села поработать, разобрать почту хосписа. Просидев так до будильника, я вспомнила про заявление, открыла личный кабинет и стала кричать от радости. Ко мне прибежал взволнованный Серёжа, я так кричала, что ему показалось, что мне плохо, а я просто так радовалась. Вскочила, взяла его за руки и пустилась в пляс, как малыши на детской площадке, неумело переставляя ноги, хохоча, сталкиваясь. Никогда, никогда ещё в своей жизни я так не радовалась статусу «Отказано». Отказано! Отказано!
Серёжа вырвался из моих рук, несколько раз обновил страницу, полез в справочник, уточнить, что значит этот статус, а мне было всё и так понятно – отказано! Бросилась будить Дамира, долго звонила ему, он не хотел брать трубку, взяла мама, я стала кричать, что он знал, он знал ещё вчера и молчал, как партизан! Я включила громкую связь, и в комнате заскрежетал сонный голос Дамира, ничуть не скрывавшего этого, да, он всё знал заранее. Несмотря на ранний час, он, что меня очень удивило, без запинки называл положения законов, которые препятствовали моей политической карьере. У меня было слишком много судимостей, причём две уголовные, которые можно было бы рассмотреть «как покушение на экстремизм», интересный термин, я такого не знала. Дамир объяснил, что система считает по совокупности отрицательных баллов социального рейтинга и, если бы не одно обстоятельство, их можно было списать за давностью лет по решению куратора, но я была до сих пор иностранным агентом. Вот где мне пригодилась эта позорная метка! Но как они могли мне это предлагать, настаивать на этом? Неужели они всё забыли?
Наша квартира загудела, мы громко и рьяно гадали, как такое могло случиться, ни Дамир, ни я, ни Серёжа не понимали этого. И тут в спор вступила мама, вспомнив свою прошлую работу. Вся наша жизнь описана базами данных, каждый наш шаг, проступок, выигрыш, доход фиксируется, и это и есть главное заблуждение, что вся эта информация верно сохранятся, верно интерпретируется, верно считывается. На прошлой работе, до того, как стать кондитером, мама работала с началом этих баз, размещала информацию о маркировках, продажах, возвратах, заменах и так далее, сверяла реестры, и постоянно вносила изменения, так как данные то сохранялись не туда, то пропадали, а через месяц всплывали и дублировались. Торжество гения искусственного интеллекта трещало под натиском безмозглости операторов.
Разрешение выдали, а вместе с ним прислали и повестку в суд, из которой мы узнали, что было заведено два уголовных дела по факту смерти добровольцев первой и второй фазы. Я проходила по делу свидетелем, что де-факто равнялось обвиняемому. В подтверждении этого на следующий день, в пять часов утра, в нашу дверь забарабанили. Открыл Серёжа, его прижали к стене автоматчики в балаклавах, странно, что ещё со щитами не пришли, им же должны были оказать сопротивление.
Мне не дали одеться, я закуталась в простынь, как древнегреческая богиня. Я привыкла спать голой, Серёжа предусмотрительно закрыл дверь в комнату, и я успела обмотаться, по первым звукам поняв всё. Когда они ворвались в комнату, я уже стояла и поправляла волосы у зеркала. Какие же у них были обиженные лица. Серёжу так и держали прижатым к стене, а я снимала их на видео, разговаривала с Дамиром по громкой связи. Следователи пытались вырвать у меня телефон, я истошно кричала, а Дамир, уже из машины, требовал соблюдения моих прав, затыкая им рот цитатами, номерами статей и прочим юридическим мусором, который, как ни странно, ненадолго останавливал правоохренительную машину.
Квартиру перевернули вверх дном, особенно долго копались в моём белье, демонстративно выкладывая трусы и лифчики на кровать, а я с горечью думала о том, что ведь только что всё постирала и опять всё стирать! Изъяли мой старый ноутбук, телефон не посмели, успел явиться Дамир, зачем-то забрали телевизор, который был в кладовке, ноутбук Серёжи не тронули. Это было унизительно, Серёжа возмущался, пытал Дамира после того, как ушли погромщики, что мы можем им предъявить. Дамир пожимал плечами, коротко сказав, что если опираться на текущую судебную практику, то ничего сделать не сможем.
Вру, сама себе нагло вру – не ожидала я этого, и в мыслях не было. Тем более не стоит строить из себя стойкую, как скала, женщину, которая всё перенесёт, вытерпит, выстоит. Дома я шарахалась как привидение, хотела спрятаться, руки тряслись, запихивая одежду и бельё в мешки, чтобы всё разом отдать в стирку в прачечную в соседнем доме. Это предложил Серёжа, как-то поняв, что я не надену это, пока не выстираю, не ошпарю паром, а я ему об этом не говорила. Странно, что они не выпотрошили мою сумку, рабочую сумку, как называла её Марина за размер, по крайней мере у меня был комплект чистого белья и ещё два комплекта в хосписе, переживу, как-нибудь. Он помогал мне, складывал вещи, в какой-то момент я поймала себя на мысли, что просто сижу на полу в простыне и смотрю на свои руки. Хорошо, что Дамир ушёл, не стал напрашиваться на помощь, тоже всё понял. Я бы точно не выдержала, если бы он стал помогать уборке, сбежала бы из дома в этой простыне, а на улице – начало мая, забрали бы в психушку. Может там моё место, и всё, что происходит со мной лишь плоды моего бреда? Может я так и не вырвалась из коматозного сна и брожу по Изумрудному городу?
Прорвало меня на работе, под вечер, когда надо было заполнять карты наших детей, смотреть вчерашние анализы, которые запоздали… всё было не так, валилось из рук, а ещё я сижу и реву за столом, ничего не могу делать. Меня никто не трогал, несколько раз пытались успокаивать, те, кто ещё не знал, что было утром, а потом уходили или их уводили. Прошла уже неделя после обыска, а я никак не могу придти в себя, боюсь, я очень сильно боюсь. Они достигли своего результата, но не победили, пока не победили.
Был суд, ничем особо не примечательный, кроме длительности ¬–10 минут. Нам не дали слова, не дали даже пикнуть, судья сразу зачитал приговор, точнее постановление об ограничении некоторых моих действий. По сути меня практически заперли под домашний арест, с той лишь разницей, что я могла ходить на работу в хоспис, больницу и научный центр, и никуда больше. А, забыла, ещё можно было в продовольственный магазин, но не более 200 метров от дома, я в него всегда и ходила, как он переехал с другой улицы, меня там все знали, когда Серёжа был в командировках, помогали дотащить пакеты до подъезда. Это удивительно, но они знали, чем я занимаюсь! Никто не кидал мне в спину, что я убийца или «доктор Смерть», такие люди встречались в метро, на котором я больше не ездила, старалась передвигаться на такси, в отдельном загоне, с браслетом на ноге, как заключённая. Этот мерзкий браслет натёр мне ногу, а снять его я не имела права, да и не могла, разве что перекусить ножницами по металлу, у папы в инструментах были такие. У меня были такие мысли, я даже примерялась, как это ловчее сделать, но Дамир убедил меня, что будет гораздо хуже, меня посадят в СИЗО, как склонную к побегу.
К побегу? А я даже не обвиняемая! Мне нельзя выходить в интернет, можно пользоваться только рабочей почтой, нельзя писать в мессенджеры, только звонить, чтобы они могли без проблем это слушать. А ещё мне нельзя уезжать из города, нельзя уезжать даже в другие районы города, кроме тех, где находятся хоспис, и больница. Нельзя участвовать в публичных мероприятиях, нельзя давать интервью, писать статьи, обращаться в СМИ, а следователь угрожает, что скоро отстранит меня от работы и запрёт навсегда дома. А за что? Обоснование элементарное и лживое от начала до конца – я могу повлиять на свидетелей и ход следствия. Из источников информации мне разрешено смотреть телевизор с его видеохостингами в стандартном пакете, а телевизор-то забрали. Это похоже на интернирование, как в последние годы СССР, в Польше, когда всех противников власти заперли по домам, заточили в их же домах. Но почему я вдруг стала противником власти, противником этого режима? Как моя работа мешает им?! Дамир считает, что мне кто-то мстит и, и это только начало. Мне очень страшно, не за себя, за других, за моих детей, за то, что не успею, и меня законопатят раньше. Это самоуверенно, думать, что без меня Серёжа и его команда не доведут дело до конца, но он сам так считает, все так считают. Марина от всего этого слегла в больницу с нервным срывом, в нашем научном центре больше никто не смеётся, даже биофизики и программисты, не улыбается, кроме частых гостей из фармгиганта,¬ они теперь хозяева и ждут, не дождутся, когда мы передадим им нашу модель действия препарата, нашу программу, которую пишут и переписывают каждый день, усложняя алгоритм, вводя новые данные, стирая прошлые заблуждения, недочёты. Серёжа отбивается, но это неизбежно, как закончим третью фазу… не хочу об этом думать, страшно и тошно.
Начали третью фазу. Уже лето, 20 июня. Как быстро летит время, когда занята работой, нет времени думать о плохом, про уродов, пусть они сами подумают. Снова пишу на бумаге, карандашом, есть в этом особое удовольствие, как древние моряки, жившие в прошлом веке, о-о-очень древние! Ха-ха, пока никто не видит, не следит, надо успеть записать. Это весело, как в детстве, игра в тайну, да это и есть моя маленькая тайна, о ней знает Серёжа, мама, Дамир и Оля. Я передала Серёже свои записи, весь дневник, так долго не решалась это сделать, всё откладывала, чего-то боялась. Наверное, так и должно было в итоге случиться, кто-то должен был меня принудить это сделать. И нет, я не боялась, что мой бред, заключённый в куче файлов, испугает его, или он меня бросит, но что-то всё время останавливало, а потом я стала думать, что и не до этого, так много всего случилось за последние годы, нет времени на мои глупости. Серёжа меня удивил, он за два дня и две ночи всё прочитал, не спал, сидел и читал на кухне, не подпуская меня к себе. Странно, что я совершенно не нервничала, спокойно шла спать, а утром он долго смотрел мне в глаза, целовал и молчал,
