Следов животных, знаков разорения и обветшания тем не менее не было. Даже лиственничная кора, уложенная косыми рядами по ходу солнца на стенах чума, не имела прорех. Добротно сделано. Но где люди?
– Эй, хозяева, мир вашему дому! – на всякий случай сказал Михаил, наклонившись и открывая полог. Вход был невысоким и Михаил на коленях забрался вовнутрь. Внутри было темно и гость, откинув полог, старался рассмотреть, что там внутри? Чум, хотя и был покинут, но в нём было всё для жизни – от очага, со сложенными в нём дровами, находившегося посередине, до рогатины и лука со стрелами, висевшими на стене вместе с охотничьим ружьем. Весь чум был услан оленьими и волчьими шкурами. А напротив входа, у противоположной стены, часть его была отгорожена большой медвежьей шкурой.
Михаил встал и обойдя очаг, подошёл к медвежьей шкуре. Отодвинув её, вздрогнул. На низкой кровати, представлявшей из себя уложенные в ряд тонкие бревна, покрытые шкурами, лежало мёртвое женское тело. Михаилу было не привыкать к смерти, в лагере каждый день кто-то умирал, и ему доводилось выносить трупы бывших товарищей по несчастью и предавать их земле. Хоронили без гроба, почестей, в безымянной могиле. Быть похороненным самому в этой могиле хотелось меньше всего. Сейчас он видел не труп зека, не мужской труп, и поймал себя на мысли, что на воле тоже умирают и в том числе молодые, полные сил и жизни. Когда глаза привыкли к полутьме, увидел палку, которой открывался дымоход. Открыть его не стоило труда и пролившийся сверху свет теперь позволил рассмотреть детали.
Тело девушки, а теперь Михаилу было очевидно, что это девушка, он скорее догадался об этом по ярким рисункам на одежде и двум толстым косам, чем по искажённому смертью лицу, лежало на спине. Предположить, когда наступила её смерть, было трудно, но тело не сгнило, видимо чум был прекрасным местом для сохранения от тлена, и не было повреждено ни зверьём, ни птицами, ни насекомыми, последнее показалось Михаилу весьма странным. Отдав всю влагу, тело мумифицировалась и сейчас на него смотрели чуть приоткрытые высохшие глаза и оскаленный рот.
– Что ж с тобой случилось, страдалица? – спросил он, осматривая труп. Трагедия мертвой девушки наполнила сердце Михаила давно забытым состраданием к мёртвым. Следов насильственной смерти он не обнаружил. – С голоду ты помереть не могла, в доме есть припасы – мешочки с крупой, сахаром, солью, чаем. - Болезнь? Но почему одна? Остальные умерли и ты их похоронила? И потом сама? Простуда или что пострашнее?
Михаил слышал и про чуму, и про сибирскую язву, хотя на открытых частях тела не было видно их знаков. Он осторожно завернул тело девушки в медвежью шкуру, на которой оно лежало, и вынес легкое тело – кожа, да кости в полном смысле этого слова, наружу. Полог оставил открытым, чтобы проветрить жилище. Хотя чум не имел никакого запаха, кроме лесного, гость хотел выветрить запах смерти, который казалось присутствовал здесь. Лучше тело сжечь, но тогда поляна может пропитаться запахом горелого человеческого мяса. Да и большой огонь может привлечь внимание. Проще закопать поглубже. Лопата нашлась в чуме. Посмотрел на покойницу.
– Ладно, пойдём искать погост. Чтобы тебя похоронить рядом с сородичами. По-людски. Если, конечно они здесь похоронены.
Обошел вокруг чума, ища подобие могилы. Внезапно Михаила привлекло странное сооружение, на которое он раньше не обратил внимание, хотя оно находилось всего метрах в пятидесяти от чума. В землю были врыты четыре высоких столба. На этих столбах, на поперечных жердях, на высоте примерно в два метра, находилось что-то похожее на продолговатый деревянный ящик.
– Что они тут хранят? Продукты? Высоко, чтобы звери не залезли? Ну-ка, посмотрим, – Михаил обошел вокруг, зашёл под него – ящик располагался прямо над его головой. Но снизу, сквозь плотно пригнанные доски, ничего разглядеть не удалось. Подпрыгнул – ничего не видно. Тем более, что ящик был закрыт сверху широкой доской. Тронул березовые столбы. Они оказались достаточно прочно вкопаны. Подтянувшись на жердях, ему удалось сесть на одну из них, она вполне держала его вес. Приподнял доску.
– Вот где тунгусы зарыты!
Ящик был гробом. И в нём лежали останки двух человек.
Это было кладбище. Место захоронения, хотя слово захоронение или погребение здесь как раз не очень подходило. Михаил вспомнил, что читал о том, как некоторые североамериканские индейцы не хоронят и не сжигают своих умерших, а вот так привязывают к ветвям деревьев. И птицы или животные устраивают тризну – поминальный пир.
Но здесь был расчет на то, что тела сохранятся, их могут тронуть только насекомые, которые и обглодали тела до белых костей. Скелеты были одеты в тунгусскую одежду, а кто еще мог здесь оказаться? Они уже рассыпались на кости, два черепа лежали рядом.
Внимательно изучив находку, Михаил пришёл к выводу, что смерть этих людей наступила в разное время, возможно с интервалами больше года, о чём говорила степень ветхости одежды и костей. Один покойник был мужчина, его кости и череп покрупнее. Мужские останки были самыми старыми – начали темнеть и лежали внизу. Другим покойником была женщина, её кости и череп помельче. И конечно, мужская одежда отличалась от женской. Кроме того, в гробу лежали нож, бубен и колотушка к нему.
– Шаман что ли? Впрочем, извини, нож тебе уже не пригодится. – Михаил вытащил из ветхих ножен потемневший, но не тронутый ржавчиной клинок. Хорошая работа.
– Да, – сказал он, спрыгивая на землю, – моя покойница могла умереть только от тоски. Или от горя. Что почти одно и то же. Возможно, она была их дочерью. Или сестрой. Теперь мой долг дополнить семейный склеп.
Михаил, осторожно стараясь не уронить, поднял легкое тело покойницы в шкуре, и немного повозившись, положил сверху останков, закрыв, как и полагалось, доской. Медвежью шкуру, на которой лежала мумия, он решил сохранить и бросил её на чум с солнечной стороны, чтобы проветрилась. После этого долго мыл руки в реке, думаю о странностях человеческой жизни, а вернее о ее конце.
В чуме было всё, что сейчас было так необходимо беглецу: от продуктов – помимо крупы на стенах висели даже вяленые мясо и рыба, до лука со стрелами и охотничьим ружьём системы Бердана с патронами.
Сундуков было два. В первом лежала одежда – мужская. Как сшитая из выделанных кож, так и из хлопка и шерсти. Михаил разжёг очаг, благо были дрова, вышел из чума к реке и разделся догола. Прыгнул в холодную воду и скрёб тело песком, пока совсем не замёрз, быстро побежал в чум греться.
– Странно, ни женских, ни детских вещей нет. Значит, тунгус жил один. Без вариантов. А бабы сюда умирать, что ли, приходили? – удивился Михаил, выбирая из сундука приглянувшиеся вещи. Одежда была немного коротковата, но это пустяки.
Неожиданную радость Михаилу доставила найденная во втором сундуке вместе с крупами, сахаром и солью бутылка, на этикетке которой было написано «Спирт питьевой, 96 градусов» – живём! Сорвал заводскую сургучную пробку, плеснул на руки и стал их протирать. В нос ударил спиртовой запах. Плеснул для верности ещё раз на руки. Хороший. Крепкий. Поднёс горлышко к носу, ощущая густой, резкий запах алкоголя. – Будет чем помянуть покойников.
Конечно, хотелось взять винтовку и пойти на зверя. Но это требует времени, да и шуметь не стоит. Повертел в руках ружьё – исправно, вздохнув, отложил. В чуме была настоящая острога, но Михаил предпочёл сеть, острога надоела. Пошел ловить рыбу. Поймав несколько хариусов, сварил настоящую уху с крупами в котле, висевшем на крюке в чуме. Перед трапезой достал кружку и налил в неё на четверть спирта. Столько же развел водой. Хотел уже пить, но вспомнил шаманский обычай – угощать духов.
– Спасибо, Великие духи этих мест, за кров и еду. – Наклонил кружку, чуть вылив спирта на лежащие на полу шкуры. – Пусть души хозяев приобретут покой в шаманском раю. – Поднял кружку со спиртом.
– Двум смертям не бывать, а одной не миновать! – вспомнилось почему-то. Не спеша принялся за уху. Наевшись, развалился на шкурах, подмяв под себя подушки и одеяло, валявшиеся тут же, на полу. Сытость и алкоголь, разлившийся в крови, делали своё дело. Истома завладела его телом. – А посуду я помою завтра, – пробормотал он себе под нос, проваливаясь в глубокий сон.
***
– Спасибо, Надаур. – Шаман старался не смотреть в глаза старейшине и остальным тунгусам. – Твоё слово и вправду как кремень. Пойдем, Халанго. – Он крепко, до боли схватил девушку за руку. Та вскрикнула, как раненая чайка. Шаман не стал поднимать невесту с земли, а потащил за собой, как тащат убитого зверя.
– Нет, нет! Не хочу, не хочу, – билась в истерике бедняжка, она не могла встать, ноги её не держали. Шаман остановился, чтобы дать возможность ей подняться. Старейшина отвернулся, чтобы не видеть унижения дочери и собственного позора. Из-за своего болтливого языка он обрёк свою любимую дочь на несчастье. Вокруг собралась уже толпа, все были поражены подлостью шамана, упрямством и несправедливостью отца.
– Теперь ты моя! Вставай, нам надо идти.
Шаман нагнулся и ударил девушку по щеке. Ему хотелось поскорее уйти, пока что-нибудь не случилось. Но девушка по-прежнему лежала на земле, протяжно воя: «А-а-а». Ну, что ж, тем лучше, шаман сейчас схватит свою жертву и взвалит на плечо, как взваливают убитую важенку, самку оленя, и потащит.
– Стой, подлая душа! – За руку шамана, державшую девушку, схватил жених Халанго. – Стой и не смей бить!
– Кто ты такой, щенок? – зло посмотрел на юношу шаман. – Отойди, а то я превращу тебя в лягушку. Будешь прыгать по болоту. Она моя!
– Будет твоей, если победишь меня в борьбе! – Хадиуль был сама отвага и решимость.
– Борьба, борьба, борьба! – хором повторяла толпа.
– Хорошо! – сквозь зубы проговорил шаман, снимая с себя рубашку. – Ты пожалеешь об этом.
Вот два противника, раздетых до пояса, стоят друг против друга, выставив вперед руки и согнув ноги – борьба без крови, кто сумеет прижать противника к земле, тот и победит. Шаман – грузный, уже заплывший жиром мужчина, значительно тяжелее своего соперника, если он навалится всем телом – то юноше не вырваться. Юноша – строен и жилист, мышцы играют на его горячем теле. Победу ему может принести быстрота и ловкость.
Шаман бросается всем телом на соперника с широко расставленными руками, стараясь захватить юношу. Но тот поворачивается боком, и двумя руками схватив правую руку противника, усиливает его движение вперед, отчего тот летит вперед и падает. Толпа радостно кричит и смеется.
Рассерженный шаман встаёт и теперь осторожно приближается к юноше, стараясь его схватить. Тот уходит от рук противника, кружась вокруг него, не давая сделать захват.
Наконец, шаману удается схватить юношу за руку. Юноша упирается в его грудь локтем и не дает себя свалить. Противники, тяжело дыша от натуги, борются стоя. Шаман падает, увлекая противника. Однако, то падает на бок. Борцы катаются, переваливаясь друг через друга. Шаман пытается подмять под себя соперника. И это ему почти удаётся. Но юноша переворачивается и оказывается лежащим грудью на земле. Из этого положения он начинает медленно вставать на четвереньки, поднимая висящее на нем
