Сиротская Ойкумена

вирус я ничего не знаю! - вдруг отчаянно выкрикнул сержант.
- Ты вот что осознай лучше, - рассудительно советовал ему Лофтус. – Вся твоя группа погибла, техника уничтожена, а через час здесь будет вся полиция Западной равнины. Ты в натовской форме, один, без оружия, потому что ствол я тебе не верну, без средств связи – даже маячок твой я спорол с одежды ночью. Ты, конечно, можешь идти куда глаза глядят – но я гарантирую, что тебя или прирежут, или еще что похуже сделают в первой же деревне. Отсюда вывод: можешь пойти с нами, расстанемся в безопасном месте, - или отправляться одному.
- Я с вами, - тихо сказал сержант. – Здесь оставаться я не стану.
- Ну так быстро в лес, оба! - скомандовал Лофтус. – Я замету следы, а то чертов снег и к вечеру, похоже, не растает.
12 глава
- Вы оба никуда не дойдете и навеки останетесь в торфянике, если не начнете смотреть себе под ноги! Сержант, вы только что едва не грохнулись в самую топь! Видите – это не дерн и не зеленая полянка, а сфагнум, болотный мох. Если подсушить – хорошая штука заживления ран.
Сержант замер на полушаге и заозирался, а Постников удивленно уставился на Лофтуса, тычущего длинной палкой в темную жижу под густым болотным ковром:
- Какие еще болота? Дубов Град ведь не близко?
- Еще чего! Да это разве болото? – с презрением высказал проводник. – Настоящих болот вы еще не видали!
- А какого черта вы с ним разговариваете? – обронил Лыцусь. - Вы же человек из свободной страны – зачем вы с русским связались?
- Вы бы остыли малость, - холодно ответил Лофтус. - Ведете себя очень нервно - и лучше бы вам включить голову. Повторять не стану.
- Что вы вообще забыли на болоте? – не унимался Лыцусь. Он был красный и распаренный, словно после бани.
И в самом деле, ему было отчего упариться - на сержантском загривке и груди были навьючены два рюкзака, спереди и сзади. Еще отмахали они по лесу километров пятнадцать, а то и больше.
- Пора сделать ночевку, - сказал Постников. – Темнеет.
- Заберемся на тот лесистый холм - там сухо и мы будем не на виду, - ответил проводник.
Под пригорком шумел и волочил сухие листья и травинки холодный и очень прозрачный ручей. Постников уже не чувствовал ног из-за усталости и в апатии сидел на толстом дубовом корне. Возле воды его охватила истома, невыносимо захотелось скинуть ботинки и лечь в траву, чтобы дать отдых избитым ногам.
- Займитесь костром! Не сидите! – крикнул ему из кустов Лофтус и тут же пропал. Он, похоже, оказался двужильный.
Лыцусь перескочил через ручей и в два счета наломал гору сушняка, Постников сложил шалашик из веток, сунул под него пучок сухого дерна и с первой спички зажег трескучий и живой огонь.
Внезапно в густеющих сумерках не очень далеко по-сорочьи треснула короткая очередь. Постников замер с мешком в руке, Лыцусь вскочил и тревожно вертел головой.
- Шухер! – зашипел он, словно встревоженный гусак. - Ну все – точно кранты!
- Может, медведь или волки? – предположил Постников. – Лисы здесь точно есть.
- Волки!.. – с пламенной обидой воскликнул сержант. - Какие волки! Тикать треба до лису, пока живы!
- Ну, как хотите, - ответил Постников. – А я слишком устал, чтобы скакать по лесу, да еще и впотьмах. Неохота ноги ломать. И потом, если это военные или полиция – то у них биосканеры точно есть, и бежать в кусты нет смысла.
Лыцусь упал на рюкзак и принялся крутить стриженой головой, напряженно вслушиваясь. Треск более не повторялся, и понемногу вернулось мирное шуршание леса, а шум ручья говорил о сне. Прошло с четверть часа, прежде чем из-за кустов сказали:
- Эй, помогите...
В темных зарослях черемухи отыскался не только проводник. Возле него была тушка косули или некрупного оленя. Пятнистый лесной зверь распластался на боку, подогнув тонкие ноги под светлое подбрюшье.
- Из травмата подстрелил, - пояснил Брендан. - Если не ошибаюсь, сержант, вы замечательный мясник? Значит, вам и освежевать и разделать. Сегодня к ужину жаркое.
- Легко! – отрапортовал сержант. Постников вынул из ножен армейский штык и подал ему. Лыцусь покрутил штык и вернул, сказав, что нож туповат. Брендан достал из мешка кривой складной нож и разрешил сержанту пользоваться также и туристическим топориком. Лыцусь подвесил косулю за задние ноги на сук, весьма ловко стянул с нее шкуру и принялся за разделку туши. Лофтус вынул из мешка несколько одеял и спальный мешок, и пока Постников набирал в ручье свежую воду, наломал лапника и устроил лежанки возле костра, еще одно из одеял расстелил вместо скатерти. На этом походном столе появились ложки, кружки, галеты и соль. Расторопный Лыцусь приволок в окрепший свет костра прутья с плотно нанизанными кусками мяса, и началось священнодействие.
Чертовски вкусен бывает хлеб свежий, хрустящий, поедаемый ломтями и запиваемый горячим и сладким чаем походной крепости - да только где взять в лесу свежий хлеб? Но ничто на свете не может быть прекраснее горячего куска мяса, только что запеченного на серовато-багровых углях, тем более если вы с утра отмахали километров двадцать пешком. Из тихо шипящей свежатины капал сок в самый жар и отлетал косвенными струйками дыма, аромат шел неописуемый. Обжарить верхний слой в золотистую, румяную корочку крайне важно – только тогда внутри сохраняется сочная и отдающая дымком мякоть.
Лофтус порылся в своих пожитках и вынул здоровенную бутыль виски Jameson.
- Дети мои! Вода жизни прямо с Боу-стрит – триумфально провозгласил он и помахал бутылью.
- Пить не стану! – хмуро бросил сержант, поворачивая прутья-шампуры над углями.
- Вам жизнь досталась сегодня, сержант. Выиграли в рулетку самый дорогой приз на свете. Глупо теперь не пропустить стаканчик.
- Черт с вами, - безнадежно сказал Лыцусь. – Наливайте!
- Ну, и я грамм сто, - сказал Постников. – За компанию.
- А места-то здесь какие, а? – отхлебнув, радостно заговорил Лофтус. – Вот он – истинный рай без всякой фальши!
Через минуту он уже сидел на толстой ветке дуба и утверждал, что оттуда, примерно с трехметровой высоты, был виден закат.
Хмель тянулся теплой рукой к сердцу и напряжение, прежде крепко утрамбованное в нем этими безумными днями, плавилось и помалу отпускало. Огонь, искры, дым и колючая трава плавали в блаженном мареве. А главное - сытость, блаженная сытость... Великое дело вкусная еда, мясо, что ни говорите.
- Никогда не понимал любителей поддавать втихомолку, – крикнул Лофтус из дубовой кроны. – Песни сегодня петь не время, это верно. Но речь сказать необходимо, так принято в приличном обществе. От сердца, для душевного подъема.
- Я не знаю речей, - отозвался Постников.
Лыцусь добавил, что и он тоже не умеет.
- Не тот достоин, кто много говорит – а тот, кто вовремя говорит. А еще говорят: кто расскажет историю, тот услышит две. Стало быть, мне и начинать.
Молодцевато соскочив с ветки, Лофтус уселся на взбитой перине из лапника и мха, почесал в макушке и не без важности заговорил, живописно освещаемый слабым пламенем:
- Ну конечно же - город Финистер Пойнт. Видывали что-то подобное? Даже не трудитесь отвечать – я говорю вам: не видели и не могли.
Если вы хотите вдохнуть запах настоящего океана и ощутить, как его волны бьют в каменное сердце земли - поезжайте, говорю вам, в город Финистер Пойнт, что на самом краю географии. Но вы ничего не смыслите в жизни, если войдете в город Финистер Пойнт с материковой стороны. Убедительно прошу так ни в коем случае не делать. Ни под каким предлогом не следует ехать туда сушей. Вы помрете со скуки! Бурые холмистые равнины, поросшие вереском, пыреем и подорожником, усыпят кого угодно.
Вместо этого сделайте по-другому. Сядьте на морской паром в приморской деревне немного поодаль. И под крики ревнивых чаек, в запахе морской соли и в качке отправляйтесь от старой, обточенной волнами бетонной пристани. Не пожалейте трех часов вашей жизни, чтобы мимо скалистых берегов, обогнув каменистый мыс Чертова Башка, на закате подойти и впервые в жизни разглядеть прекрасный город со стороны океана. Чтобы из вечернего тумана первым делом проглянула слепящая глаза раскаленным золотом игла шпиля Святой Анны, а потом вы разглядите зеленые городские крыши и верхушки городского сада, мачты рыбацких суденышек и яхт в порту. Пахнет морем и домашним очагом. А дальше по берегу – убегающие к северо-западу те же бурые холмы до горизонта. Ей богу, это стоит увидеть. А лучше стоило жить.
– А вы непростой тип, Брендан,- весело сказал Постников. – И сказали очень хорошо.
- Но-но, не увиливайте, сэр, теперь ваша очередь!
- Сидим, как три тополя на Плющихе, - начал Постников. Лыцусь громко хохотнул, а Брендан спросил:
- Простите, как кто?
- Это из русского фольклора и к делу не относится, – пояснил Постников. – Итак, господа, моя лучшая подруга – блудница.
Но не в том приниженном, расхожем смысле, который искажает истинный смысл этого слова. Правда заключается в том, что и я сам, и очень многие люди – в точности такие же. Значение тут не в телесном или умственном разврате, а в том, что отыскать настоящее в жизни бывает непросто. Вот и мыкается человек, не находит себе места, мучается и других мучает. И как не натягивай улыбку до ушей, как ни уверяй каждого, что у тебя все прекрасно – остаемся теми же слепыми пешеходами, зачастую до самого конца своих дней.
Жизнь любой женщины вообще полна сложностей. Ей приходится куда труднее, чем мужчине. И конечно, необходимо признать: мужчины сплошь и рядом ведут себя отвратительно. Мы страшные хитрецы, такие хищники, когда гормон бьет в голову... Но не о том речь. Легкая жизнь, скажете вы? Выбрала где проще? Вот уж не знаю. Мы живем в век, когда мутировала сама идея семьи. Во что сейчас верить? И как, на что жить, когда работы нет? Как, на что помогать родным? Муж или жена мановением руки не сотворяются.
И не живет она одним кошельком – ей нужно общение, как и всем нам, чтобы с ней говорили, чтобы видели человека. Она не производит впечатление циничной особы, скорее наоборот. В ней живет свирепейшая тоска по другой, высшей жизни, как во всякой русской женщине. Она с полуслова видит, какого рода интерес имеет к ней собеседник. Звериный инстинкт... Я привязался к ней, потому что на свете вообще очень мало женщин, с которыми можно просто сидеть рядом и говорить. С ней можно - она по-женски умна. И еще у нее волшебный голос, он дарит покой. Спокойствие поверх вечного стресса – как станция над планетой Солярис. Говорит, что если не спится, то нужно пить такую-то траву. Название запамятовал.
В моей жизни мало таких дорогих мне людей. Секса не было ни разу, если что. Да и оплаты тоже не требовали.
Наступила короткая тишина, нарушаемая лишь костром. А потом Лофтус сказал:
- Вы правы, мой друг. Высокомерие – большой грех. Но все же я думаю, что вы, может, немного слишком строги к людям. А теперь послушаем вас, господин Лисий.
- Я не Лисий, а Лыцусь, - недовольно буркнул сержант. – Это что – допрос? Да идите вы...
- Ваши славянские фамилии и трезвый не сразу выговорит, - примирительно сказал Лофтус. – Ну же, не нарушайте правил нашего клуба, тем более что мы оба уже высказались, и вы не можете игнорировать интересы большинства!
Лыцусь скупо сообщил, что его родители хотели, чтобы он выучился на зоотехника. Но вместо того он остался на сверхсрочную службу и