Отречение

словами он оправдывал очень многие собственные действия. Этому и учил.
–Зачем? – спросил ангел с искренним любопытством. – Если оно удобнее человеку, это не означает, что человек выходит из-под власти бога, поскольку бог это не свет. Это сила, которая рождает и то, и другое. Он и есть то, что вы называете дьяволом. Он и есть то, что вы называете адом. И одновременно – раем. И также одновременно спасителем. Он – это всё.
Если бы Абрахам был бы на земле, в людском мире, он бы, наверное, потерял сознание. Ему – фанатику, услышать такое было уже чересчур. Все слова ангела выворачивали, будь они правдой, всю его жизнь до нуля. Они низводили её, и самого Абрахама превращали в посмешище.
Но Абрахам не был в людском мире. Он был нигде. И одновременно он был всюду. Однако это привилегированное для смертного положение означало то, что упасть в спасительный обморок он не сможет.
А жаль. Было бы очень удобно потерять сознание, затем прийти в себя, и решить, что всё просто привиделось.
–Непонятно, да? – посочувствовал ангел. Или не посочувствовал. В лице его было не только сочувственное смирение, но и что-то ехидное. А может быть Абрахам просто начал проникаться идеей двойственности одной силы и начал сходить с ума.
–Я не знаю, – честно ответил Абрахам. Он прислушался к себе. В этом его состоянии, которое одновременно было никаким и абсолютным, он чувствовал умиротворение. А ещё…он понимал. Понимал, что ему не солгали.
И даже почувствовал в этом логику. Всё мироустройство стало Абрахаму вдруг понятным. И магия, и Цитадель, и люди, и церковь, и предательства, и верность, и клятвы, и даже Писания, в которых, как сейчас очень ярко чувствовал Абрахам, не было и слова правды – всё вдруг стало логичным.
Он даже порадовался тому, что умер, потому жить с таким знанием и ощущением точно было не под силу. Абрахам осознал сейчас, как никогда прежде не осознавал, что глупость и невежество – дары высших сил.
К сожалению, его никто не спросил насчёт его желания. Ангел глянул на Абрахама с усмешкой, и попытался объяснить:
–Вы сами себе выдумали неприятности. Развязали войны… а могли бы и знать, что сын бога сам имел магию, и нёс её. 
–Значит, церковники не правы? – Абрахам хотел возмутиться, хотел накричать на ангела, объяснить, что тот не прав, и ничего смыслить не может, но в нём проявилась неожиданная сдержанность.
–Никто не прав. И все правы, – ангел пожал плечами. – Мы не лезем. Вы не лезьте к нам. Всё просто. Это абсолют, это истина и суть мироздания. Вы сами решите, кто прав, а кто виноват. Вы сами решите, а потом расскажете нам.
Абрахам мотнул головой – слова ангела ему категорически не нравились.
–Значит, я умер и теперь…– Абрахам попытался отойти от земного. Ему казалось, что у него должно быть новое положение и новая ответственность. И никакого назначения, кроме высшего, не должно тревожить Абрахама.
–Кто тебе сказал, что ты умер? – поинтересовался ангел.
Пришла пора Абрахама изумляться и хохотать:
–Я сгорел!
–Ну и что? – ангел вскинул брови. – Это плоть. А плоть легко восстанавливается. Мы подумали…
–Мы?! – Абрахам перестал ощущать в себе смирение. Сдержанность магическим образом покинула его.
–Мы, – ангел же напротив стал спокойнее, и даже насмешливость свою отставил. – Какая тебе разница, смертный? Ты всё ещё смертный. Ты можешь сгореть хоть тысячу раз, хоть две тысячи раз – мы тебя пока не желаем видеть. Но зато даём тебе…
–Хватит! – громыхнул Абрахам, но его голос не набрал ощутимой силы, напротив, он утонул в глухоте. Абрахам хватанул ртом воздух, попытался найти звук, но слова не звучали.
–Брань оставь для земных, – посоветовал ангел. – Мы давно за тобой наблюдали, но не решали… недавно, лишь недавно за тебя попросили. Попросили поднять к нам, попросили дать тебе путь, ибо ты свой уже потерял.
Попросили? Потерял путь?
Допустим про путь – правда. Но «попросили»?
–Кто? – звук появился. Абрахам неожиданно охрип. Он не мог понять, кто и зачем мог за него попросить? За него никто и никогда не просил! Его презирали. Его ненавидели. Его боялись. Кто мог…
–Здравствуй, Абрахам, – ответ пришёл из-за спины. Абрахам круто повернулся, боясь взглянуть в лицо той, кого уже узнал по голосу.
Он не хотел видеть этого лица, но в то же время он очень надеялся, что хотя бы похоронить её смогли по-человечески. И всё же…
–Стефания? – верить не хотелось. Но это её лицо, не изуродованное смертью, нетронутое гниением, не задетое обидой, кровью и бледностью. И облачённая в такую же молочно-белую одежду, также в пол, также скрывающую фигуру.
Она улыбалась. Но не радостно, а с грустью, со светлой, но всё-таки с грустью.
Абрахам не выдержал, отшатнулся. И тут же испугался, что задел первого ангела, который как раз должен стоять позади него, обернулся в испуге, но никого не увидел. ангела не было. Он обернулся опять…Стефания осталась.
–Боже…– не выдержал Абрахам. – Это ты?
–Я, – Стефания виновато улыбнулась. – Всё ещё я. Всё ещё на свету.
–Стефания! – Абрахам не знал, что сказать. Извиниться? Так она сама виновата. Она же его вынудила себя убить! Накричать? Так она уже искупила свою вину. Что с нею сделать? Что сделать с собою?! – Это ты попросила за меня?
–Я…– Стефания потупилась на мгновение, – всё так. Надеюсь, ты не будешь в ярости за это? Ярость тебе не поможет, а они…
Она сделала неопределённый жест головою, видимо, пытаясь обозначить какое-то направление. Абрахам, однако, понял её.
–Ты предала меня! – злость на короткое мгновение полыхнула в нём, но тут же угасла, словно спичку затушило дуновение нервного ветерка. – Ты вынудила меня поступить так, как я поступить не хотел. Но я поклялся бороться с…
–Со всеми, – кивнула Стефания. – Я не снимаю своей вины. Но ты здесь не по этой причине. Как, впрочем, и я.
Она вдруг невесело усмехнулась, но не успел Абрахам уточнить, что она имела в виду, как Стефания зачастила, словно спешила сказать всё, чтобы ничего не забыть:
–Но ты отрёкся от любого пути! Ты выбрал смерть, смерть! Это очень легко – умирать. Но жить? Ох, попробуй жить. Ты здесь, потому что я просила – да, это правда, ненавидь меня ещё сильнее, но я просила за тебя. Я думала, что они не услышат, но они услышали, и почему-то позволили… да, позволили!
Стефания вдруг осеклась и уже тихо, с расстановкой, очень ясно закончила:
–Ты здесь потому что ты должен пройти путь. Любой путь. Ты имел идею служить Цитадели, что ж, ты разочаровался, имел право. Пришёл в Церковь, но отошёл от неё, потом убил меня… и попытался умереть сам. Абрахам, так нельзя. Ты не представляешь, какая это ловушка, на вечность ловушка! Пройди хотя бы один путь до конца. Хотя бы одну борьбу, Абрахам! Ради себя и своей души. Нельзя метаться так, как ты. Найди покой в людском мире и тогда сможешь уйти.
Абрахам молчал. Время слов кончилось. Он, решивший однажды за неё, теперь сам попал в свою же ловушку – она отплатила ему тем же. В этом не надо было сомневаться, учитывая происходящее.
–Твоим именем пользовались после твоей смерти! – Абрахам сказал это, надеясь уязвить её больше, чем она уязвила его самого.
–Знаю, – вздохнула Стефания, – я видела её мельком. И Вильгельма.
–Мельком? Вильгельма? – Абрахам встрепенулся. – А что…
Он не знал, имеет ли право он задавать такие вопросы, а учитывая всё, что ему сказал ангел, не знал, хочет ли вообще знать. Похоже, правда колется куда больнее, чем он предполагал.
–Что с ними? –  Абрахам решил закончить свой вопрос максимально безобидно.
–Они пошли дальше, – отозвалась Стефания неожиданно мрачно. Её взгляд прошёл куда-то сквозь Абрахама, но она вынырнула из задумчивости, спохватилась. – Услышь меня, и можешь мне поверить! Ты не пойдёшь в смерть, пока не дойдёшь до конца, до логического итога своего пути. Ты всегда говорил, что отдаёшь свою жизнь силам, только менял их имена…так вот, силы приняли твою жертву и не позволяют тебе решать о своей жизни. Ты жив, и будешь жить. Но не медли, послушай моего совета!
–Почему же? – Абрахаму вдруг стало весело. Всё происходящее напоминало собою жесточайший абсурд и самый сумасшедший розыгрыш. Впрочем, Абрахама никогда не разыгрывали. В детстве у него не было друзей, в юности компании, а потом грозная слава сберегла его от людского.
–Ты далёк от тела, – просто ответила Стефания. Её насмешливость Абрахама ничуть не трогала. –  Знаешь… ты можешь мне не верить, но чем дольше ты здесь, тем будет больнее возвращаться. А возвращаться придётся, потому не медли, Абрахам. Всем, что было во мне хорошего молю.
Он её убил, а она…
Нет. Не так. Она вынудила его себя убить, а он теперь слушал её мольбы? Бред. Милосердие? Совесть? Боль?
–Почему? – спросил Абрахам и вдруг сделал шажок к Стефании. Очень маленький, словно просто с ноги на ногу переступил, но её черты тотчас же стали словно бы расплываться. Абрахам понял, отошёл назад, черты Стефании мгновенно прояснились, стали чёткими.
Стефания снова ничего не сказала на этот счёт, и сказала как ни в чём небывало:
–Бог считает тело  величайшим даром душе. Поэтому младенцы появляются в этом мире с криком – им больно. Поэтому и ты вернёшься с болью, но ты с болью знаком, значит, не испугаешься.
–Даром? А как же…– Абрахам хотел съехидничать, припомнить из Писания, что вообще-то завещано было заботиться прежде о душе, а только потом о теле и доме своём.
Но почему-то промолчал. Какой смысл было говорить, если слова, смысл, суть и логика всё равно были не на его стороне? С таким же успехом человек, получив козьим копытом на пасеке, мог бы возмущаться, что он не так планировал получить увечья, что ждал он пчелиных укусов и прочее…
–Я могу вообразить здесь всё, – Стефания обвела рукою молочно-белое пространство. – Особенно люблю представлять рисовую кашу.
Она что-то сделала, как-то повела пальцами, словно бы вытаскивая из молочного пространства какой-то комок, мгновение…и словно бы невидимая рука удержала услужливо между Стефанией и Абрахамом металлическую чашку, полную густой, тёплой рисовой каши.
–На молоке, – грустно сказала Стефания, – с кусочком сливочного масла и сахаром… ещё тёплая, не подгорелая.
Абрахам покосился на тарелку. Он пока не очень понимал, но ощущал подступление трагедии.
–Никогда не любила рисовую кашу, – призналась Стефания, не отрывая взгляда от тарелки. – Но сейчас мне нравится на неё смотреть. Именно смотреть. Большего мне не дано. Я даже запаха не чую.
Вот она – трагедия. Только сейчас Абрахам почувствовал запах рисовой каши, и молока, и масла…
–Это всё для тела, –  продолжала Стефания. – И вкус, и запах. Понимаешь?
Казалось, она готова была заплакать, но, надо признать, Абрахам, прочувствовав в одно мгновение эту трагедию, настоящую трагедию, не мог бы её винить за слабость, хотя вообще не любил слёз.
–Стефа…– Абрахам шагнул к ней, не задумываясь, и, о чудо, черты её остались чёткими, – Стефа, зачем ты заступаешься за мою душу? Зачем ищешь мне спасения? Ведь я…
Он сглотнул.
–Ведь ты…
–Это неважно. Со мной всё кончено, я пропала, – Стефания смотрела внимательно, словно искала какого-то ответа в глазах или в лице Абрахама, а может быть, и видела уже что-то? По факту, Абрахам уже решил, только нужно было это довести до конца. – Но я пропала, а ты ещё нет.