— кричал Эдвард, ища отца, как единственного человека, который мог поддержать его в такую минуту.
Карл молчал. На его лице не было эмоций. Он обнял Эдварда, будто был каменной статуей.
"Я опротивел ему из-за такого, недостойного меня, поведения", — подумал Эдвард. — "Он восхищался мной, а сегодня явно нечем было восхищаться"...
— Если ты осуждаешь меня за сегодняшнее поведение, я не держу тебя возле себя, не заставляю себя любить... Если тебе теперь стыдно находиться возле меня — можешь навсегда уйти, я не держу...
Эти слова вернули Карла к жизни. Он пришел в себя.
— Никогда мне этого не говори, слышишь?! Ты — мой сын и останешься им, что бы ни натворил, что бы ни сделал. Ты останешься им независимо от того, восхищаться я буду тобой или стыдиться твоих поступков... Ты — моя кровь...
Эдвард очень крепко обнял Карла.
— Наконец-то я слышу слова настоящего отца! Думаю, что я это заслужил!
6
Эдвард возненавидел этого самовлюбленного юнца (так робко вышедшего на сцену изначально) до такой степени, что ему захотелось его задушить. Это надменное, насмешливое выражение на лице неоперившегося юнца, который еще не вкусил жизни... Эдвард боялся, что в гневе может свершить убийство.
Карл несколько переменился. Стал более задумчивым. Казалось, что душу его что-то гложет. Он был с Эдвардом и, казалось, находится в это время очень далеко. Эдвард пытался расшевелить отца ласками и поцелуями, но ему это не удалось, и молодой певец гневно сверкнул глазами.
Эдвард стал разглядывать себя в зеркале. Он трогал свои губы, щеки, нос, лоб. На лбу появилась маленькая морщинка! Все эти проклятые переживания... Наверное, Пьеро смотрится эффектнее, чем он... Наверное, Пьеро красивее, очаровательнее, моложе... Его голос, возможно, тоньше... Но не лучше! Его голос равен голосу Лабертино, как бы ни было тяжело это осознавать...
Быть может, голос Пьеро для кого-то в зале казался лучшим... Эдвард был весь на эмоциях. Если Карл оставит его, Эдвард больше не захочет петь или убьет его, а может и себя. Он готов сделать что-то ужасное. Эмоции достигали апогея, они переполняли грудь. Эдвард задыхался. Он кинулся к Карлу:
— Тебе понравился голос Пьеро больше, чем мой, ты влюблен в него и целыми днями думаешь о нем?! Признавайся!
Карл долго смотрел на него, а потом разразился хохотом. Этот хохот был похож на взрыв эмоций у сумасшедшего.
— Ты еще смеешь смеяться! — воскликнул Эдвард. — Хорошо, на мое к тебе расположение отныне можешь не рассчитывать!
Эдвард ушел к себе и хлопнул дверью. Образ Пьеро не давал ему покоя. Эта ненавистная красота, этот голос, это насмешливое лицо! Вдруг Карл и правда влюблен в него? Конечно же, мужчины его не интересуют! Но, если он спит с Эдвардом, что мешает ему также "не интересоваться" Пьеро? Черт бы побрал этого выскочку с отменным голосом! Он нарушил с таким трудом восстановившуюся идиллию между ним и Карлом, забрал его душевный покой.
Эдвард уже не мог себя контролировать.
— Если Пьеро прекрасен, я буду еще прекраснее! Если Пьеро хорошо поет, я буду петь еще лучше!
Карл услышал звуки фортепиано и чарующий до мурашек голос:
Капли по стеклам стучат.
Тишина.
Ночь опустила на землю покров.
В тучах задремлет устало луна,
Я тишину понимаю без слов...
Эдвард выглянул из-за двери:
— Тебе все равно, ты даже не станешь пытаться завоевать мое внимание?!
Карл двусмысленно улыбнулся. Эдвард схватил его за руки и потащил в комнату, в порыве эмоций, повалив прямо на фортепиано. Клавиши издали неприятные звуки вразнобой.
— Скажи, что тебе не нравится Пьеро!
Эдвард задыхался. Он очень близко наклонился к лицу Карла.
— Мне не нравятся другие мужчины, я люблю только своего сына, — с какой-то странной улыбкой ответил Карл.
— Хочу тебя прямо здесь, на этом фортепиано! — он стал стаскивать одежду с себя и с Карла. — Да, я мерзкий, злопамятный, эгоистичный, и я себя за это ненавижу! но у меня есть и другое "Я" — чувственное, любящее, страдающее...
— Мальчик мой... — сказал Карл, взяв его лицо в свои ладони. В его глазах почувствовалась такая отеческая теплота, что в глазах Эдварда заблестели слезы.
Он знал о непостоянстве человеческой природы, и с ужасом думал о том, что с ним будет, если в один прекрасный день Карл уйдет от него, если полюбит женщину, если страсть угаснет, как отцветшие лепестки... А если и сам он разлюбит его? Может ли такое быть?! Эта страсть не может иссякнуть... Страсть человека, до безумия любящего своего отца, не просто постороннего человека, а свою родную кровь. Разве это ненормально, любить свою родную душу? Разве не лучше отдать себя ей, чем дарить всего себя совершенно чужому человеку! Он любил отца так, что хотел творить с ним безумства прямо на раскрытом фортепиано. Все, что могло прийти на ум.
— Сделай мне больно, — проговорил Эдвард, — иначе я могу взорваться от переполняющих меня эмоций, от ревности, из-за появления этого проклятого Пьеро, от которого так взбудоражилась душа! Делай со мной, что хочешь, это охладит меня и пойдет мне на пользу. Обессилев, я тихо усну у тебя на плече, затушив внутри себя свой пожар.
7
Эдвард стал появляться в салонах и на приемах. Он хотел вновь завоевать статус единственного и неподражаемого певца. Публика не должна забывать о нем ни на минуту! Он не отдаст венец славы Пьеро.
Разумеется, Пьеро во всех этих салонах был самой популярной личностью. Самым красивым, самым талантливым, самым остроумным. Женщины боялись о нем даже мечтать. Что больше всего неприятно удивило — в окружении Пьеро Эдвард заметил Элеонору. Он встретился с ней взглядом. Взгляд ее глаз был холодный, надменный, насмешливый. Она громко засмеялась. Так ведет себя женщина, уязвленная в чувствах и одержимая местью к обидчику. Эдвард понял, что теперь они смертельные враги. В том же окружении находился его бывший приятель Джакомо, театрально перед ним раскланявшись. Пьеро и Элеонора поддержали его шутовство громким хохотом.
Эдвард знал, что такой человек, как Джакомо, никогда не станет другом таким талантливым людям, как он и Пьеро. Его черная зависть, из-за потери собственного голоса, не позволит зародиться чувству, хоть отдаленно напоминающему дружбу. Разыгрывая лучшего друга Пьеро, Джакомо в любой момент сможет вонзить нож в его спину из-за пожирающей его душу зависти.
Элеонора говорила громко, чтобы Эдвард слышал. Она рассказывала ту самую сцену, когда застала Эдварда на рассвете с мужчиной прямо на кухонном столе.
Ее слова колючими занозами вонзались в душу Эдварда, когда до него доносились обрывки рассказа.
Окружение Пьеро встретило рассказ Элеоноры взрывом хохота. И, главное, что этот рассказ был правдой. Но разве кто-то из присутствующих сможет понять Эдварда?
Элеонора стала в шутку пугать Пьеро, что раз Эдвард спит с мужчинами, то, возможно наметил в свои любовники и его. Пьеро наигранно перекрестился, подняв глаза к небу, и бросил реплику о том, что в таком случае, ему придется повеситься. В это время самовлюблённый юнец заметил, что Эдвард смотрит на него и спрятался за Элеонору, наигранно делая вид, будто бы боится. Все дружно захохотали.
Эдвард отвернулся.
Здесь он был чужим. Публика нашла нового кумира. Хотя здесь, конечно же, многие, очень многие, скрыто ненавидели и Пьеро. А причина была лишь одна — зависть.
К Эдварду подошел преклонных лет мужчина. Он сказал, что был большим почитателем голоса Лабертино, посещал все его концерты и очень опечалился, когда певец внезапно пропал. О его внезапном исчезновении уже слагали легенды.
Эдвард ответил, что путешествовал по Англии и ему нужно было уладить многие дела. Он не стал уточнять, что на самом деле, ему нужно было разобраться с самим собой.
Мужчина осведомился, планирует ли Лабертино вернуться на сцену, и очень обрадовался, услышав утвердительный ответ.
Люди начали подходить к Лабертино. Многие еще помнили его незабываемые концерты или были наслышаны о них и мечтали встретиться с легендой.
Эдвард познакомился с молодой женщиной. Нарочно пройдя мимо Элеоноры и Пьеро, он громко и весело рассказывал компаньонке о том типе женщин, которые вместо того, чтобы растить детей, волочатся за сопливыми мальчиками.
Удар достиг цели. Элеонора была задета за живое, а Пьеро подвела собственная вспыльчивость. Он кинулся к Лабертино едва ли не с кулаками, сыпля обвинениями, что тот обидел его даму.
Эдвард недоуменно развел руками.
— Молодой человек, вы говорите просто абсурдные вещи! — сказал он, разыгрывая, что ничего не понимает. — Я не называл никаких имен! Я рассказывал своей спутнице о том типе женщин, которые не нравятся мне. Если ваша дама узнала в этом образе себя, то это уже ее дело, а никак не мое!
Эдвард сделал театральный поклон и ушел под ручку с красивой женщиной, выставив Пьеро полным дураком. Он даже чувствовал на себе его испепеляющий взгляд в спину. Вражда между ними обострялась с каждой минутой. Когда она достигнет апогея, им будет наплевать на правила и этикет — они просто убьют друг друга.
Карл отказался ходить в салоны и появляться на публике вообще. Он посещал только концертные залы. Эдвард услышал, что сзади выкрикивали имя Лабертино.
— Не соизволите ли для нас спеть? — спросил Джакомо с ехидной улыбкой. — Находясь в окружении таких талантов, как вы и Пьеро, и не слыша ваших голосов, мы просто тратим время попусту!
Пьеро со злой иронией смотрел на Эдварда. Это был вызов.
Джакомо в душе ненавидел их обоих и Эдвард отлично знал это. А Пьеро уж точно попадет в льстивые сети этого мерзкого человека.
— Охотно, господа! — сказал Эдвард с таким же вызовом смотря на Пьеро.
Все смолкли.
— Дадим же слово ветеранам сцены! — насмешливо сказал Пьеро. Как он был красив! Невозможно было отвести глаз!
— С удовольствием, — с видимой любезностью ответил Лабертино. — Как писал Петрарка: "Слава — лишь дуновение ветерка".
Лабертино запел:
Печален мир, унынья шепот опустевший.
Из каждой щели здесь безумием разит.
Искра в душе, еще не полностью истлевшей,
То загорается, то гаснет, то чадит...
Голос Лабертино набирал силу, вздымался ввысь, лаская слушателей — доброжелателей и недругов...
Эдвард случайно посмотрел на громадное зеркало. В нем отражался он сам, Пьеро и стоящая рядом толпа. Он смог сравнить Пьеро с собою самим. Его отражение было красивым. Отражение Пьеро было таким же прекрасным. Элегантным, очаровательным. К себе он слишком привык... Пьеро действительно был очень красив. Если голос Эдварда поражал своей силой и мощью, то голос Пьеро был легким, воздушным, казалось, что для него не существует преград, он парил в воздухе, набирая все более высокую ноту:
Безмолвен лик твой,
Взор погасший погребен навеки.
Из подземелья донесли
Прощальный стон забвенья реки...
— Ах, как прекрасно! — воскликнула в зале какая-то дама и во всеуслышание пустила слезу. Этой дамой была Элеонора. Она из кожи вон лезла, чтобы хоть как-то уязвить Эдварда, и поэтому пела дифирамбы Пьеро.
Но, как не прискорбно было Эдварду это осознавать, Пьеро пел
