Анамнезис1

научился мысленно подчиняться ритмике фразы, петь в уме. Хотя главным помощником доморощенной терапии служила раскованность друга в моем присутствии. Мы разыгрывали целые театральные действа, рядом со мной он забывал обо всем, поскольку даже его мама, в отличие от меня, знала о сыне слишком мало, ибо стремилась понимать в нем совсем не то, что было ему самому в себе важно.
    В детстве нас одолевало множество монстров, о которых невозможно было рассказать родителям. Мы и друг другу открывались с трудом, благо очень рано нашлась литература, смягчившая своими научными объяснениями наши сомнения по поводу "нормальности" отклонений, которые мы постоянно в себе обнаруживали. Это касалось в первую очередь развития сексуальности и, разумеется, являлось жгучей тайной от внешнего мира. И хотя я также подвергался природным трансформациям становления, но ощущал себя способным защитить Малыша. Даже дрался с одним старшим мальчиком, склонившим Олега к взаимной мастурбации, ибо друг мой, причислив себя после такого "позора" к гомосексуалистам, чуть не наглотался пятновыводителя. Мало того, дуэли эти впоследствии повторялись, поскольку "зараза" от полученного острого удовольствия все же проникла в Малыша и заставляла его вновь и вновь поддаваться своему "искусителю", чтобы потом страдать от собственной "неполноценности" и "порочности".
    На удивление роль защитника приносила мне наслаждений не меньше, чем Малышу действия "насильника", поэтому придираться я могу к кому угодно кроме него. Однако даже мои инквизиторски-интеллигентские взбучки вовсе не означают, что я импульсивен по натуре и самодурствую: меня легко убедить вескими аргументами. И в остальном я демократичен, по крайней мере, шутки и приколы сотрудников воспринимаю адекватно. Отношусь спокойно даже к критическим замечаниям в адрес администрации. Правда, в один из последующих дней за подобные вольности можно получить парочку практически невыполнимых заданий от "главного", так что рискуют немногие. В основном же, по сведениям близкого окружения, коллектив любит своего шефа и не считает злопамятным тираном.
    Мой день расписан поминутно, но бывают моменты, когда время, притормозив, позволяет рассмотреть лица вплотную. И тогда краем глаза замечаешь родинки, завиток за ухом, ресницы, бисер пота на лбу, морщинки, щеку Фила, порезанную при бритье. Та-ак … значит, он принял вчера лишнего и теперь наверняка мучается головной болью. Следовательно, внимание его к моим словам – дутое, на самом деле он мечтает похмелиться и в перерыве нальет себе в кофе грамм пятьдесят коньяку – излюбленный маскировочный коктейль моих журналистов. И Валентина где-то витает, думая о своем сынишке-шалопае, небось, получившем вчера двойку. Я как начальник волную ее намного меньше, ведь Костик прекрасный, умный мальчик, но ленится иногда, а кроме самой Валентины воспитывать его некому. И как не закрыть глаза на то, что с работы она уходит раньше положенного,– более надежного товарища со времен нашей совместной учебы мне не сыскать.
  Цитов молодец – носится по делам редакции весь в мыле, лишь изредка жалобно взвывает и требует компенсации. Надо бы ненадолго уехать с ним, чтобы дать ему выпить пива. И вообще уже обед, сотрудники разбежались, а Олег как всегда целуется со своей женой, закрывшись в кабинете, и я по особым причинам очень рад, что Малыш так любит ее.
    Ну, а целоваться…я и сам не прочь заняться этим с Даной, чьи губы напоминают прикосновения легкого перышка, а рот неимоверно притягателен своим вкусом. Но она ни за что не позволит подобного на людях, никто не знает о нашей с ней связи. Да и вообще Дана скрытна до чрезмерности: никогда нельзя сказать определенно, о чем она думает.
    Фил зашел уже почти в "форме", из чего следовало, что кофейно-алкогольная смесь подействовала. Мы взялись обсуждать материалы для нового раздела, он предложил интересную рубрику и с нарастающим жаром стал описывать пару своих задумок.
-Что у тебя стряслось?- мимоходом спросил я, на что Фил, раскладывая бумаги, в тон мне ответил:
-Какие же бабы стервы.
Я не знал девушку Фила, зато сам он обычно являл верх спокойствия, и услышать от него подобное… Это как нужно было довести человека?! А чему удивляться, разве меня Дана не доводила до бешенства, до белого каления и праведного гнева! Хотя на досуге я всякий раз приходил к выводу, что сам не сдержался. Стоило лучше промолчать и дать ей выпустить пар. Но женщины могут выбить из колеи любого, даже такого как Фил.
    Сергей – вот кто оставался невозмутимым, вполне резонно воспринимая их существами иной природы. Несомненно, мы с ними – два разных биологических вида. Враждуют ли одноплеменники, имеющие единые цели? Кому же не хочется внимания, любви и уважения, но этому всегда мешает неистребимая тяга к свободе, которую мужчины и женщины понимают каждый по-своему, объединяясь в кланы в поисках независимости, мести и планов порабощения. И нет конца этим войнам по закону талиона. Ни одна из сторон не желает замечать собственных враждебных побуждений и под давлением бессознательного чувства вины приписывает их противнику. Именно эти взаимные претензии разверзают пропасть непонимания, закономерно порождая неверие в искренность и доброту другого, а соединению всегда препятствует нарциссичный страх мужчины перед женщиной, убегающей от него, как от предполагаемого источника боли. И каждый подчиняется инстинкту самосохранения, опасаясь потерять себя в другом человеке. Хотя все наши подсознательные стремления, противоречивые по природе и безграничные по содержанию, ждут своего исполнения по большому счету только в любви.
    Но женщины требуют действительно невозможного: мужчина им нужен сильный и вместе с тем беспомощный, ведущий, но и ведомый, аскетичный и одновременно чувственный. Он должен преклоняться перед избранницей в романтическом порыве, быть нежным, однако брать ее силой; всячески выражать ей свою преданность, доходя до самоотречения, но, не дай бог, не выглядеть тряпкой; посвящать своей возлюбленной всего себя, не теряя при этом достоинства и оставаясь самодостаточным. А заодно так, между прочим, напряженно заниматься творческим трудом, блистать эрудицией и глубиной интеллекта; быть удачливым, веселым и в то же время спокойным – эдаким многоликим и многоруким Шивой.
    Мой друг поступал мудро и, дабы не выслушивать претензий от этих капризных созданий, не связывал себя отношениями с ними. Вот только куда он запропастился…

***10

    Тогда ни в среду, ни в четверг, ни в пятницу Сергей не появился и не позвонил. Думая о себе в третьем лице и пребывая в каком-то полусне, я рассуждала, что глупо ждать продолжения, а, вспоминая внешность своего мучителя, никак не могла свести его черты в единый образ. На передний план вылезали отдельные детали,– помнились мне, к примеру, разных оттенков щетинки на его щеках, пробившиеся к вечеру. Мысли мои жили в двух плоскостях. Раньше я обычно прикидывала, подходит мне парень или нет: смогу ли я принять его манеру есть, садиться, говорить. И также пыталась рассмотреть теперешнюю ситуацию, но неуклонно сползала на зеркальную плоскость, отражавшую глаза и губы из иной реальности, где растворялись доводы рассудка. Сергей относился к типу мужчин, который при здравом рассуждении мне никогда не нравился,– я не выносила в людях высокомерия; хотя именно надменность придавала его облику удивительную утонченность.
    Силы покинули меня, настолько изнуряло желание раствориться в водных просторах. По утрам мне не хватало воздуха, точно рыбе выброшенной на берег. В тягучем дне ходила я как тень, почти не воспринимая внешнего мира. Мысль сконцентрировалась в одной точке, сделав все вокруг второстепенным по сравнению с миром моих страданий. Глубины окружающего больше не существовало,– его поглотил некий плоский экран, чтобы стеклянно отражать замедленное движение ирреальных предметов. Сознание сосредоточилось на Сергее, я не ощущала ни холода, ни тепла, ни запахов, ни боли от укола иглой. Меня преследовала виртуальная надменная улыбка, к которой я жаждала припасть в поцелуе, чтобы за ее чертой проникнуть в таинственный манящий мир.

    Директор фирмы, вызвав меня, с тревогой в голосе спросил:
-Лена, ты как себя чувствуешь? Не отвечаешь на мои вопросы и смотришь куда-то, точно не слышишь. Кстати, ходишь непричесанная.
Я разрыдалась, вынудив Евгения Ивановича подскочить ко мне с утешениями. Он хорошо знал моих родителей, и стоило ожидать, что им незамедлительно сообщат о моем состоянии, поэтому, с целью упредить Евгения Ивановича, я отправилась к ним сама.
    Мама, увидев меня, только всплеснула руками:
-На тебе лица нет! Не доведут до добра ночные тусовки. Ты хоть питаешься нормально? И перестань пить пиво. Это вульгарно, от женщины ни при каких условиях не может пахнуть пойлом и рыбой, лучше пригубить мартини или коньяк! И уделяй волосам больше внимания. Все что угодно, но прическа и обувь должны быть безупречными.
-Да-да, помню, плюс обязательный маникюр, здоровые зубы и не материться.
-Господи, неужели ты позволяешь себе материться?- ужаснулась мама, а я тоскливо на нее взглянула и подумала:- "Да, мама, а еще я переспала с мужчиной, которого видела первый раз в жизни".
    Я твердо решила взять себя в руки, и все же, проезжая мимо спорткомплекса, не выдержала, вышла из троллейбуса, и ноги сами принесли меня туда, где я впервые встретила Сергея. В тайной надежде смотрела я по сторонам, пытаясь ухватить некое свежее веяние, нечто, напоминавшее волну. Но со всех сторон ко мне подступал город, и его звуки врывались в сознание равнодушным будничным фоном. Откуда-то, как из другого мира, со мной здоровались люди, кто-то делал вид, что рад встрече, слышались голоса знакомых ребят, шедших на тренировку:
-Элен, кого ждешь? Может, и мы сгодимся?
    Как привязанная стояла я на холодном ветру, и тут к ступенькам подъехал "сааб". Сумасшедшее сердцебиение лишило меня способности управлять своим телом, но Сергей вышел сам – стремительный и элегантный – схватил меня за руку и затолкал в салон на заднее сиденье, точно я была каким-то податливым куском теста.
    Его поцелуи покрывали мое лицо, а я пыталась высвободиться из собственной аморфной оболочки, выкруглиться и оформиться в нечто идентичное себе самой.
-Ты бросил меня… Я чуть не умерла… Как ты мог?!
Вцепившись в него, я едва сдерживалась, чтобы не кусаться. Он наблюдал мою борьбу с напряженной нежностью и проговаривал слова четко, медленней обычного. Так объясняются с иностранцами, плохо знающими язык,– вероятно, выглядела я не вполне нормальной, а ему настоятельно требовалось донести до меня смысл произносимых фраз.
-Пришлось экстренно уехать по очень важному делу,– решался вопрос расширения моего бизнеса. Думал – позвоню, но ты забыла отдать мне листок, где написала свои телефоны. Пытался связаться с тренером – и оказалось, что не знаю ни твоей фамилии, ни имени, которым называют тебя твои друзья! 
    В каждом звуке его голоса я выискивала коварство, а он, войдя в квартиру, в нетерпении