откинул в сторону пальто и, удерживая меня, зашептал:
-Бросай все, я больше не в силах ждать.
Так вот чего он хочет: воспользоваться мной! И, страстно желая отомстить своему обидчику за перенесенные мучения, я боролась с собственным нарастающим вожделением, трепеща от каждого касания его горячих губ.
Отчетливо, правда, как бы со стороны, слышала я свои животные стоны, иронично и трезво оценивая собственное состояние, и все же была не способна управлять собой. Кто-то незримый заставлял мое тело попеременно напрягаться и расслабляться, в награду за эту работу окатывая меня волнами наслаждения. Но в безудержном биенье я сразу потеряла силы, будто неслась в гору – в беспамятстве, походившем на мучительный сон: когда бежишь и не можешь догнать, кричишь и не слышишь себя.
Но стоило мне открыть глаза, я тотчас ощутила опасность:
-Ты опять уедешь и бросишь меня?
Вновь ожили предположения: почему он пропал без объяснений. Сергей затих, выжатый как лимон, я же ощущала нарастающее возбуждение, которое безжалостно закручивало мои мысли в слепую ревность к сотням красавиц, способным на улицах, в офисах, троллейбусах и "мерседесах" его соблазнить. Я не могла с ними сравниться, я им в подметки не годилась.
Кровь, остро пульсируя в моем теле, приносила боль сердцу и заставляла его сжиматься в мучительный комок. Мне сдавливало грудь: разум не желал мириться с несправедливостью и обреченностью на судьбу несчастного существа, вымаливающего любви, точно милостыни, как нищий – куска хлеба. Ведь моя личность развивалась вовсе не для этого: я ждала от Встречи восторгов, удовлетворения амбиций своего интеллекта и признания его сверкающих граней, а, оказалось, страстно желаю того, чтобы тело мое обожали, и жажду плотского соединения, без которого уже не представляю своей жизни.
-Я никуда теперь не денусь,- между тем пытался успокоить меня мой страстный любовник,- давай, в конце концов, познакомимся. Должен же я хоть что-нибудь знать о своей женщине.
-Но ты не уйдешь, не оставишь меня?
-Что за глупости? Не собираюсь и тебе не позволю. Я едва вынес нашу разлуку, думал: убью кого-нибудь.
-А сам хладнокровно занимался делами, когда я умирала здесь!
Никогда бы не подумала, что способна так визжать, но цель была достигнута,– Сергей зажал меня, перекрывая мне дыхание поцелуями и неумолимо отключая способность моего сознания нормально функционировать. Это не походило на секс, да и не было им, являясь, по сути, слиянием и превращением в единое существо, которое наконец-то обретало потерянные части, находившие свое место на нашем общем теле. Оно пульсировало чувственными волнами и страшно сопротивлялось любой попытке разделения надвое.
Мы упорно боролись с чем-то, желавшим убить новорожденное двуполое создание, бьющееся как сердце; и на самом пределе дыхания внезапно происходил микровзрыв, уносящий мою жизнь, перекачивая ее в моего возлюбленного и включая в его кровоток. У нас не хватало сил для разъединения, мы проваливались в темноту, но это небытие каждый раз оказывалось иллюзорным: вновь и вновь еле журчащий ручеек набирал силу и вливал в наши тела энергию.
Трудно было уловить последовательность в происходящем: виток за витком все кружилось, возвращаясь к началу, и горячие губы вновь касались меня. Страстно хотелось узнать мысли их владельца, этого непостижимого существа, ведь себя я ощущала лишь инструментом его переживаний: он проник мне в душу и, овладев моими памятью и волей, теперь направлял их по собственному усмотрению, точно вычислил мой алгоритм и перестроил его под себя. Мои желания сделались пропорциональными приближению или удалению Сергея, и сопротивление на данном этапе казалось совершенно бесполезным: я попала в сферу, где все подчинялось определенным законам, связывающим нас в единое целое.
Разговоры наши звучали бессвязно, но мы странным образом легко понимали друг друга. Я стремилась, торопясь и сбиваясь, рассказать ему чуть ли не всю свою жизнь, выхватывая из памяти отрывочные яркие моменты. Они могли показаться стороннему слушателю нелепыми вне контекста, однако Сергей лишь изредка переспрашивал, вернее, уточнял детали и согласно кивал, приняв куда-то внутрь себя очередную мою частицу. Я ощущала, что переливаю свои мысли в его голову, где они очищаются от мусора, каким, безусловно, изобиловали,– он цепко вытаскивал самое ядро каждой из них, легко отшелушивая от бесполезностей.
И, поведав своему новому хранителю очередное сокровенное наблюдение или размышление, я успокаивалась, будто уложила драгоценности в сейф на мягкие бархатные ложа, откуда их уж никто не похитит, ведь всегда боялась забыть что-либо из этих залежей, накопившихся в памяти бессистемно, но дорогих сердцу каждой крупицей. И мой всё понимающий возлюбленный убеждал: ничто из доверенного не пропадет, а даже приумножится. Он наслаждался, развивая недодуманные мной мысли и зачатки идей, как бы соединяя отдельные бриллианты в бесценное ожерелье, и называл меня умным глупышом, ибо нередко я переворачивала истину с ног на голову и путалась в трех соснах логики, но признавал оригинальность моих подходов ко многим понятиям.
-У тебя свежий и непредвзятый взгляд на вещи,- не раз говорил мой строгий судья, правда, не объяснял – хорошо это или плохо.
В свой круг Сергей ввел меня не сразу, зато, когда познакомил с друзьями и, особенно с Никитой, чьим мнением весьма дорожил, я ощутила, что попала в мир, о котором давно мечтала. Здесь интересовались искусством, литературой и культурой как явлением, и главное, обсуждали все горячо и умно. С восторгом впитывала я новые веяния, спорила и отстаивала свою точку зрения перед искренне заинтересованными собеседниками. Новые лица кружили калейдоскопом, вызывая в моей душе всплески волнений, опрокидывая меня и подбрасывая, точно воздушный шар. Но Сергей, естественно и органично сливаясь с этим разноголосьем, натягивал прочную нить, связующую нас, и я не боялась оторваться от земли, ощущая его поддержку. Напротив, с голодной радостью вклинивалась то в один, то в другой разговор. Сергей тактично приостанавливал меня, пытаясь удерживать в рамках реальности, однако явно наслаждался моим энтузиазмом. А послушать здесь было кого, и было с кем поспорить: я окунулась в атмосферу, где наконец-то смогла сравнить свои воззрения с мыслями профессионалов.
Сергей с удовлетворением принимал мою горячность и не переставал удивляться моей начитанности. Не пропали даром уроки дяди Севы, убеждавшего меня возвращаться к пройденному, развивать себя от ступени к ступени, чтобы с каждым разом подниматься на уровень выше. С какой радостью я обнаружила целый пласт людей, интересующихся тем, что было мне близко. Правда, на первой же вечеринке присутствовало несколько хорошеньких и две очень красивых женщины, но Сережа быстро успокоил мою ревность. А рядом, в плотном человеческом кольце складывались и рушились, завязывались и развязывались сцепления. Взгляды вспыхивали и гасли, лаская друг друга и уничтожая. Явственно слышала я на фоне ровного гула голосов, смеха и шуток звуки тайной жизни, ее молчание, вздохи и шорохи.
Никогда не встречалось мне сразу столько интересных личностей и каждого из собеседников не терпелось послушать и рассмотреть. Охваченная эйфорией, я не могла успокоиться, ведь даже не предполагала оказаться в сообществе, где ценится высокий стиль. И все мои фантазии на тему абстрактных участников незримого дискурса вдруг стали обретать очертания живых людей. Но в этой компании присутствовала одна девушка, отделенная от других неким экраном. Сама я чересчур прямолинейна и открыта, за что крестный ругал меня немилосердно, упорно обучая разным степеням защиты. А на Дану мне хотелось походить. В ней все привлекало: облик, движения, голос, манеры, но особо – замечания, изумлявшие меня неожиданным ракурсом и глубиной взгляда на вещи. Всегда крайне странно слышать зрелые суждения из уст красивых девочек, хотя Дану нельзя было причислить к ним напрямую – с ее притягательной, но несколько необычной внешностью, рождавшей у меня восторг, равно как и неожиданно непристойные мысли: я отчетливо представляла интимные изгибы ее тела и тут же непроизвольно изгибалась сама. Удивительно, как это Никита с его отменным вкусом не очаровался ею. Он сдержанно прислушивался, однако усиленно избегал споров с ее участием. Хотелось выведать все у Сергея, но своим любопытством к данному вопросу я боялась выдать чувственный импульс, полученный мной от Даны. Оставалось лишь отметить изысканность своей новой знакомой, с чем он не мог не согласиться.
Ночью в моем сне Дана позвала меня, и мы скользили куда-то по траве среди ночных отблесков. Ресницы ее взлетали точно бархатнокрылые мотыльки и касались моего лица. На душе было радостно,– Дана смеялась, увлекая меня по тропинке, струящейся сквозь обильно цветущих кустов. Я боялась уколоться о шипы, обнаруживая их тут и там, а изящная гибкая фигурка уже мелькала в темноте ночи и манила за собой. Она светящимся лучом возникала и гасла впереди, вынуждая меня больно царапаться, спотыкаться, плакать и просить пощады – подожди, Дана, Дана!..
***11
Где найти силы, чтобы назло Никите уехать из Москвы навсегда? Покинуть этот гудящий людской рой и шумные проспекты, похожие на грохочущие селевые лавины. Хотя даже тишина Ботанического сада не удержала бы меня, имей я волю распоряжаться собой в полной мере. Но, как ни беги с многолюдных улиц, как ни прячься в переулках, скверах и дворах – все метания в поисках укрытия напрасны: город цепко держит тебя в человеческом кольце, и в самом центре его – Никита.
Сердце сжимала тоска, хотелось брести по великолепным вечерним аллеям в безликой толпе, только чтобы никто не посчитал своим долгом предложить себя в провожатые. Не ходить бы домой, ведь по всем подсчетам сегодня Никита обязательно явится,– откроет дверь ключом, который я сама дала ему, и все опять покатится по единому для нас сценарию. Никакие предваряющие ссоры никогда не принимались им в расчет,– перемолов в своих жерновах мою ярость, он превращал ее в пыль, и, отряхнувшись, вновь представал передо мной – элегантный, лощеный и полностью освобожденный от бремени уничтожающих эпитетов, полученных от меня накануне. Мое искреннее презрение к себе и к этому ужасающему эгоисту – самовлюбленному, прагматичному и совершенно дубовому в плане чувств,– не имело значения: я не могла сопротивляться. До сих пор не понимаю, почему его холодно-равнодушное лицо, его невероятное занудство и чистоплюйство не научили меня стойкости. Почему всякий раз я не в силах оттолкнуть своего противника, хотя страстно желаю этого? Воспитание диктует быть гордой и неприступной, но Кит всякий раз вваливается ко мне без предупреждения и словно включает безудержный бег карусели, затягивая все мое существо в вихрь ощущений.
Несоответствия облика и внутренней сущности Никиты воздействовали на меня магическим образом: в изумлении я до последнего мига перед его прикосновеньем не могла поверить, что этот внешне изысканный интеллигент вот сейчас, сию
