друга,- влезла Моника в их разговор. Макс закрыл ее собой, словно боялся, что мать набросится на нее.
-Это еще что за глупости?! У нее есть жених! Моника, ты забыла?
Женщина обернулась к дочери, и Макс уловил, как гневный взгляд ее расплавился и стал растерянным.
-Мама!- воскликнула Моника.
-Это ты забыла: мне на днях исполнилось восемнадцать. И теперь я его жена.
Макс не успел зажать ей рот рукой, и увидел, как побледнела Хелен.
-Что ты сказала?- произнесла она, губы ее задрожали, и вся она вдруг сжалась, точно от холода.
-Что слышала,- заплакала Моника, а Хелен без сил закрыла лицо руками и обреченно произнесла:
-Ты все испортила.
Но Моника из кухни, куда Макс вытолкал ее, крикнула:
-Мне наплевать на это наследство, не хочу слышать ни о нем, ни о вас с папой! Он меня за своего Федора замуж хотел отдать, так же как ты – за Генриха! А я ненавижу и Федора, и Генриха, и вас обоих! Макс увези меня отсюда!
В машине Моника плакала навзрыд:
-Это все из-за наследства. По нему мне полагается дом где-то в пригороде Мюнхена, поэтому мама так хотела, чтобы я вышла за Генриха. Мы этнические немцы, наши предки жили в России с петровских времен, так что с переездом на жительство в Германию, в отличие от депортированных, возникло бы много проблем, а мое замужество могло их быстро решить. Даже не знаю толком, что прабабушка мне завещала кроме дома. В глаза ее никогда не видела и не хочу уезжать.
А вот Макс был бы не прочь увезти ее сейчас куда-нибудь подальше. Провожая Додика в аэропорту, он не мог скрыть своей неясной тревоги, в сердце его шевелился страх за Монику, которую – он чувствовал кожей – подстерегала опасность. Заботливый Додик на всякий случай дал ему телефон надежного верного человека, мужа Алины, имевшего связи и деньги, и почему-то Макс был уверен, что очень скоро воспользуется заветным номером…
***10
Всему приходит конец, закончился и контракт, по которому Кирилл работал в спасотряде. Перед расставанием они братались и пили за то, что удалось спасти троих незадачливых райдеров-сноубордистов, искавших экстрима и попавших в небольшую лавину. Он отыскал и тащил на себе одного из них по глубокому снегу почти километр, пока их не забрали "бураны". Но даже тогда, смертельно усталый, ни на минуту не забывал о жене.
Дорога домой показалась бесконечной, хотя Кирилл летел самолетом. Мысли терзали его, он метался, точно в кошмарном сне, но вновь и вновь возвращался к любимому образу, и снова надежда посещала его. Перед самой дверью тело его напряглось и дрогнуло, ведь именно в этой квартире он был безумно счастлив и здесь узнал об измене жены, но молчал. Да, он боялся ее потерять, и страх этот, сродни животному, парализовал его волю. Ничто и никогда в жизни не овладевало его душой с такой силой.
Когда-то давно, в детстве, он испытал нечто подобное обвалу в горах, услышав ссору родителей и слова матери, что даже ребенок ее не остановит. Она хотела уйти и бросить его! В тот раз она не ушла, а через месяц его отправили на спортивные сборы, но та бессонная ночь, открывшая ему бездну одиночества, навсегда изменила его жизнь.
Память болезненно развернула картинку из прошлого: затравленный взгляд жены, изменившей ему с другим. Ее следовало бы убить, но у Кирилла не находилось для этого гнева, напротив, его мучило то, что Алина мечется и не может разобраться в себе, ведь несмотря ни на что, ему было с ней хорошо до помутнения рассудка. Иногда он даже улавливал незнакомый запах и знал, что это шлейф от ее любовника, однако при этом занимался с ней любовью с еще более изощренной нежностью: этот запах вызывал в нем странное возбуждение.
Кирилл выследил их без труда. Парень был его антиподом: светловолосый, несколько женственный, с нагловатой улыбкой на порочных губах. Но Кирилл оценил его утонченность с удивительной для себя благосклонностью. "Он хорош собой, а она слишком доверчива",- оправдывал он Алину и никак не мог представить их вместе в постели. Именно женственность соперника останавливала в нем любые фантазии на эту тему, не позволяя им развиться, и ревность его гасла в зачатке. Наверное, если бы он смог это представить, убил бы обоих. Все в нем подспудно искало выхода, однако он привычно сдерживал свою силу, к чему приучил его отец.
С юности в общении с женщинами его останавливало нечто, не позволившее возникнуть ни единой романтической истории. Кирилл трезво оценивал внешность и ум каждой избранницы, но быстро убеждался в очередной ошибке и уже не повторял ее, а выяснения отношений – со слезами и упреками – хладнокровно пресекал. Приоритет для него имели друзья, спорт и горные восхождения. Встреча с Алиной изменила его жизнь как взрыв, хотя внешне он старался соответствовать прежнему своему образу.
Удивительно, но вовсе не женское, а нечто детско-животное в ней точно пресс, диктующий форму расплавленному металлу, безжалостно деформировало его волю. Любил ли он это существо или испытывал к нему чисто физиологическое притяжение – Кирилл не желал различать. Он принял бы от нее все. Даже измена жены сама по себе почти не коснулась его сознания: он терзался невозможностью устранить страдания Алины, ибо знал, что она не может любить никого кроме него, поэтому и уехала, убежала в муках совести, чтобы избавиться от ненавистного красавчика и ситуации, в которую попала.
Кирилл помнил каждую родинку на ее теле, знал, что у нее есть маленький шрамчик на запястье: он сотни раз целовал его, боясь сдавить тонкую кисть руки посильнее, чтобы не дай бог не хрустнула. В памяти мелькали сонные глаза жены, ее уютные ладошки, сложенные лодочкой под щекой, и разметавшиеся по подушке волосы. Их цвет Алина меняла так часто, что он уже не помнил, какой она была последний раз – платиновой блондинкой, а может, коньячной шатенкой. Впрочем, он знал природный цвет ее волос: когда-то они были огненно рыжими, о чем напоминали нежные веснушки на ее лице, которые ранили Кирилла в самое сердце.
В квартире поддерживался порядок: приходящая горничная знала свое дело. Не хватало только пьянящего, родного, живого запаха жены, ее голоса, смеха и визга, всех ее расчесок, заколок и косметики, а также раскиданных по креслам трогательных женских вещиц,– она всегда относилась к ним без особого почтения. Только подруги могли заставить ее купить какой-либо новый наряд, к которому она тут же охладевала. Джинсы и майка так и остались любимой ее одеждой.
Чтобы унять боль Кирилл принялся разбирать свой походный скарб, привычный по многочисленным альпинистским вылазкам и горным восхождениям: карабины – отдельно в пакет, "кошки" и ледоруб – в чехлы, тросики и шлем – в сумку. Раньше горы поглощали все свободное время, являлись его жизнью. Сейчас, без Алины, даже они казались ему каким-то миражом, точно не он сам только что вернулся после многотрудной работы, а его мужественный старший брат, который взирал на Кирилла со снисхождением и жалостью.
Более всего в дороге он оберегал большую коробку с подарками, и вот теперь любовно поставил ее на самое видное место. Какая-то тайная надежда на то, что Алина прямо сейчас войдет, открыв дверь своим ключом, все еще теплилась в нем, но никто не входил, сколько бы времени ни проходило.
Он заснул и неожиданно проснулся – с мыслью, что она придет, а он еще даже не принял душ. Как любил он залезать к Алине под струи воды, правда, так заниматься любовью было не очень удобно, но ему нравилось прижиматься к ее мокрому гладкому телу и пить его вместе с водой. Выражение ее лица при этом становилось каким-то бессознательно жадным, как мордочка у волчонка, ждущего, что матерый волк, наевшись, оставит кусок. Для нее секс и был лакомым куском, съедая который, она как звереныш урчала от наслаждения. А он, слыша эти звуки, готов был терпеть любую боль.
Выйдя из ванной, он решил позвонить теще, и как бы та ни упиралась, вытрясти из нее местоположение Алины.
-Кирюша, это ты? Как дела, хорошо ли добрался?- залепетала теща и вдруг сказала:
-А Ляля оставила для тебя телефон. Только… ведь она в Сан-Франциско. Они с Додей уехали туда еще три месяца назад, теперь у них все условия для работы. Он нашел одного американца,– у него своя лаборатория. Мы видели его: приличный человек…
Кирилл мучительно соображал, что скажет жене – на том конце провода. Алина с Додиком всегда были увлечены искусственным интеллектом, правда, он относился к занятиям жены как к чему-то, что сродни компьютерным играм. А на одной из хакерских тусовок, куда она притащила его однажды, его "коробило" и "плющило" от жаргона и внешнего вида ее друзей. Возможно, ей все еще хотелось ощущать себя студенткой, ведь в университете Алину превозносили до небес. Он знал о ее красном дипломе и блистательной защите, однако не находил жену слишком уж интеллектуальной, сомневался даже в том, что она способна понимать некоторые достаточно простые вещи, касательные практической жизни,– она вечно витала в облаках. Да и в литературе вкусы их резко отличались: он ценил идею и содержание, Алина предпочитала изощренную форму. Конечно, Кирилл знал, что жена стремится самоутвердиться в том, чему училась и весьма успешно, но увлечения ее ума никак не связывались в его мозгу с чувственным нежным телом, которое он так любил обнимать и которое так желал.
Коньяк помог Кириллу унять противную внутреннюю дрожь, чтобы набрать заветный номер. В трубке долго слышались гудки, но вдруг совсем близко сонный голос Алины ответил:
-Да… господи, три часа ночи.
Все закружилось у него перед глазами, в горле пересохло, и он поперхнулся, когда сказал:
-Аля, это я.
-Кирилл?! Ты вернулся?
-Алечка, почему ты бросила меня?
Она сбивчиво заговорила:
-Кира, я не могу всего тебе объяснить по телефону. Мы с Додиком работаем, у нас уже есть результаты, применимые в цифровых технологиях. Джеф нашел несколько грантов, и теперь я могу претворить все свои идеи и задумки. Понимаешь, как мы с тобой жили – мне так жить нельзя, я становлюсь… знаешь, у некоторых людей полушария мозга как бы не сообщаются, словно мозолистое тело рассечено. Так вот таким юродивым необходимы затворничество и аскеза, иначе у них отказывают тормоза.
Он не мог понять, о чем она говорит.
-Аля, я хочу тебя видеть, нам необходимо встретиться.
-Это невозможно, ты ведь знаешь, где я сейчас. Визу больше месяца выбивать.
-Все равно, скажи, как тебя найти!
-Не нужно, прошу тебя! Я хочу работать, а рядом с тобой не смогу…
-Ты разлюбила меня?- спросил он и ужаснулся этой мысли.
-Почему ты молчишь? Дай свой адрес!
В горах он подолгу смотрел на ее фотографии, даже засыпал с ними. Окончательно раскисать ему не давал Женька, да и среди французов у Кирилла появился приятель по имени Андрэ, с которым в свободное время он качался в тренажерном зале. Остальные мужики отрывались с пришлыми женщинами, атаковавшими их отряд вечерами. На пару с Женькой Кирилл иногда заходил к медикам – двум русским девчонкам, которые наливали им спирта. С ними можно было разговаривать по-человечески. Друг, однако, всегда удирал развлекаться в бар, куда наведывались дамы "облегченного" поведения – не проститутки, а просто любительницы. Он оставлял
