каши и супы, мне было некогда. Кстати, твое замужество убило его, Моника, он плакал. Позвони ему, ведь ты знаешь, как он любит тебя.
Когда Макс выразил желание вернуть деньги Генриху, Хелен смутилась, но быстро пришла в себя и сказала небрежным тоном:
-Деньги? Хорошо, я сообщу Генриху об этом. Удивительно, как одинаково мы с Терентием мыслим.
После этого она села в машину и больше не взглянула на Макса, а почти сразу после ее отъезда позвонил Терентий, видно получивший от нее номер телефона. Он тут же набросился на Макса с обвинениями:
-Как вы могли?! Влезли в чужую жизнь, разбили все планы. Что теперь будет, не знаю.
Голос его истерично, с оттенком желчи, взвизгивал, но последние слова прозвучали с непонятным отчаянием.
-Вы не понимаете, я попал в очень затруднительную ситуацию... мне пришлось, в связи с некоторыми обстоятельствами... Господи, Федор меня убьет, ведь он уже считал Монику своей.
-С какой стати! И в чем конкретно ваша вина?
Терентий горестно зашептал:
-Да… Я такое натворил по недомыслию… Но если вы поможете мне, весь удар я приму на себя, только спрячьте Монечку, увезите куда-нибудь мою мэдхен.
-Так вы хотели отдать ее в жены этому влиятельному ублюдку за какие-то свои грешки?
-Он очень богат,– ей было бы хорошо с ним.
-Вы хоть понимаете, о чем говорите? Моника его терпеть не может.
-Она не какая-нибудь избалованная девица и смогла бы полюбить его за заботу о себе. Федор ведь, в сущности, неплохой человек.
-Мне противно разговаривать с торговцем падчерицей.
-Вы не смеете! Я Монечку люблю как дочь! Я ей жизнь посвятил, родная мать столько для нее не сделала! С серебряной ложечки ее кормил, а ведь мы так бедствовали, и Моня столько болела. Но я делал все возможное: и первую клубничку, и молочко, и творожок – самое лучшее, самое свежее с рынка, и одежду, и обувь – только ей. Себе во всем отказывал, а репетиторы сколько денег вытянули, но мне ничего не было жаль для моей девочки. Она свободно владеет немецким и английским, а точные науки – ее призвание. И я горжусь тем, что развил ее ум и дал ей максимум знаний. Федор увез бы Монику за границу, оплатил бы ее лечение и образование в европейском вузе. А что вы способны ей дать? Хелен сказала, вы бизнесом занимаетесь. И что, доходы у вас большие, или как?
-Я достаточно зарабатываю!- ответил Макс.
-Ладно, чего уж теперь. Только бы Монечку спрятать, увезти. Ведь Федор Георгиевич шутить не станет, он меня как муху прихлопнет, только бы ее не тронул. Как все получилось… как получилось.
Макс пытался оценить ситуацию. Интересно, о каком это лечении говорил Терентий? Этот человек растил Монику и как профессионал дал ей образование, на какое самые обеспеченные родители не всегда способны. Он заботился о ней, отрывал от себя последний кусок, но хотел отдать замуж без ее желания. Правда, любой творящий зло верит, что служит добру: тут у каждого своя правда.
Макс решил для начала обратиться за помощью к приятелю, ныне следователю, Кузьмину – с которым вместе заканчивал юрфак. Сложность состояла в том, что Федор не совершил ничего противоправного. Но Макс твердо вознамерился вернуть ему все перечисленные на счет Моники деньги, а если потребуется, то и долги Терентия погасить.
Кузьмин между тем разузнал, что Федор Кравцов достаточно сильный делец, имеет свои заправки, но в основном занимается оптовыми поставками топлива. Впрочем, Максу было не до этих подробностей,– мысли его занимала Моника. Когда они приехали в офис к Кравцову, он представился своему противнику подчеркнуто официально.
Сидящий перед ним человек – упитанный, бритый, но вполне респектабельный на вид – наметанным взглядом окинул Кузьмина, выслушал Макса, раскрыл свидетельство о браке, предъявленное ему для пущей убедительности, и молча принял деньги.
Выйдя от него, Макс облегченно вздохнул, но когда позвонил Кузьмину в шесть вечера, тот угрюмо сообщил, что Терентий найден убитым в своей квартире. Макс был поражен:
-Неужели Федор способен так нагло действовать после того, как мы были у него, и ты предъявлял ему свое удостоверение?
Кузьмин вздохнул:
-Я каждый день и не такое вижу!
Хелен была страшно напугана известием, спазмы в горле мешали ей говорить:
-Терентий намекал на какие-то неприятности… Но я не придавала значения его словам. Вы думаете, все это из-за Моники?
-Он говорил, что ее нужно спрятать. Скажите, у вас ведь есть знакомые в Германии?
-Да, конечно, моя подруга Ильзе, это она познакомила меня с Генрихом.
-Я еще должен деньги вернуть этому господину,- заметил Макс.- Не будет ли и он претендовать на Монику подобно Федору?
-Генрих – уважаемый юрист банка, он цивилизованный человек.
-И жену себе хотел купить вполне цивилизованно – накопительным инвестированием. Есть ли у Моники загранпаспорт и виза?
-Да, я сама оформляла ей "шенген".
В аэропорту Макс сразу увидел Хелен, взволнованную и очень красивую. Моника в отличие от нее была заплакана, с красными пятнами на лице, ее покачивало, ночь накануне она не спала. Хелен судорожно перепроверяла в сумке бумаги и документы, пока Макс давал наставления Монике, а потом отвела его в сторону и сказала:
-А вдруг Терентия из-за книги убили?
-Что за книга?
-Старинная и очень ценная. В наследство мне досталась от родителей первого мужа. Впрочем, она больше двух недель как пропала, Терентий сам говорил. Я значения не придала – пропала и пропала, думала – сам засунул куда-нибудь, тем более что библиотека у него была отменная. Он для Моники ее собирал.
Время поджимало, требовалось идти на посадку, Хелен хотела сказать что-то еще, но в этот момент их нагнал какой-то господин,– как понял Макс,– ее любовник. Мужчина что-то говорил, засовывал в сумку Хелен пакеты, целовал ей руки, а она все бросала взгляды на Макса.
Сев в самолет, Хелен успокоилась. Ей вдруг пришло на ум, что убийство это – нелепая ошибка, и Терентия с кем-то перепутали. Про книгу ведь никто не знал, разве что одна Грета. А с бизнесом Терентий не был напрямую связан, и ее любовник Руслан больше рисковал, чем скромный преподаватель, подрабатывающий переводчиком. Конечно, она давно ничего не знала о делах Терентия, но видела его жизнь, внешне оставшуюся прежней: скромный быт, заботы о Монике и собственный аскетизм Терентия во всем. Хелен уважала его и даже по-своему любила, по крайней мере, была ему благодарна за то, что когда-то он взял ее с ребенком и привел в свой дом. При всей его занудливости ей нравились чистоплотность и нарочитая порядочность Терентия. А, кроме того, ее странно привлекало его лицо с тонкими, выбритыми до синевы щеками, и сухощавое тело с мужским запахом, пробуждавшим в ней смутные желания.
Терентий не прикасался к ней, пока она сама не затащила его в постель: ей казалось нелепым жить вместе и спать порознь. Его неопытность смешила ее; вероятно, женщин у него не было вовсе или очень мало, но ей хватило ума не высказывать этого вслух. После того, как они переспали, Терентий просто трепетал перед ней и готов был для нее на все, хотя она видела, как ему трудно соединять в себе природную гордость и это животное раболепие. Если сравнивать с Паулем, Терентий был сильным по-мужски, в нем сидела нерастраченная сексуальная энергия, однако он стыдился ее и загонял внутрь. А Хелен закрывала глаза и неистовствовала в постели, получая то, чего не имела с первым мужем. Тем не менее Терентий довольно быстро остыл и даже частенько избегал спать с ней.
-Я боюсь, что Моника может стать такой же,- сказал он ей однажды, и Хелен спросила его с ненавистью:
-Спать со мной тебе нравится, а своего ангелочка увидеть женщиной ты не хочешь. Кого ты из нее делаешь, кого растишь?
Когда она встретила своего первого любовника, ей даже показалось, что Терентий обрадовался, ведь он тут же все свое внимание переключил на Монику, оставив Хелен со смутным чувством ревности. Долгое время она не могла избавиться от какой-то глухой обиды на него за то, что он так легко отказался от нее. Но надо отдать ему должное – и словом не попрекнул за измены. Их жизнь продолжалась как и прежде: по утрам они встречались в кухне за завтраком, а потом он шел во двор прогревать мотор своей старенькой шестерки, чтобы по пути на работу завезти Монику в школу. Странным он был, однако коллеги по институту его любили и уважали. Видно, на службе он становился не таким, как дома.
Даже появление в жизни Хелен Руслана Терентий оценил с точки зрения пользы для Моники. Без лишних сантиментов он требовал от Хелен определенной суммы на содержание дочери, ведь своей зарплаты на репетиторов ему явно не хватало. Впрочем, очень скоро Руслан и сам стал давать ему денег, избавив от этого свою пассию.
Именно Руслан теперь был союзником Макса во всем, что касалось Хелен и Моники. Мужчины обсудили ситуацию, когда покидали аэропорт, и договорились сотрудничать. Руслан взялся по своим каналам выйти на Федора, хотя тот, узнав о смерти Терентия, опешил. Но Макс не верил ему и ждал результатов расследования по уголовному делу, а для ускорения решил и сам не сидеть, сложа руки. Он обратился к жене Додика, и миниатюрная Соня связалась с каким-то своим дальним родственником, который обещал защиту Монике в Германии. К тому же Соня заручилась обещанием и поддержкой мужа Алины, имевшего очень влиятельных друзей…
***17
Мне ли было не знать, что Кирилл не станет ждать и дня, а бросится оформлять визу. Какое-то время ему, конечно, потребуется для этого, но все равно, когда он появится, предстоит как-то выдержать все это. Я чувствовала слабость в ногах и противную похотливую дрожь только при одной мысли о нем, а когда услышала его голос, до утра металась, изнывая от невозможности получить сексуальное удовлетворение.
Додик, узнав о скором приезде Кирилла, обрадовался нашему примирению, но мне пришлось ему кое в чем признаться:
-Я ведь изменила мужу – там, в Москве.
Это крайне удивило моего друга:
-А я думал, что Кирилл виноват в чем-то перед тобой. Но почему ты уехала?
-Не могла смотреть ему в глаза.
-Он обо всем знает?
-Думаю, догадывается, хотя мы не говорили об этом.
Додик смотрел на меня с пониманием, правда, несколько испуганными глазами.
-Господи, Аля, какие сложности, а ведь я думал, ты к сексу достаточно равнодушна.
-Так и есть, но рядом с Кирой моя жизнь превращается в какой-то кошмар. Когда мы жили в Москве, я совершенно не могла думать о работе. Его присутствие превращает меня в какое-то животное. Он влияет на меня, как бы тебе сказать… патологически: я ощущаю зависимость от нашей с ним близости. Вот и теперь, стоило ему позвонить… вдобавок, я так виновата перед ним. Но сейчас… пусть он приедет, увидит нашу с тобой жизнь и работу,– только это искупление моих грехов.
Додик слушал мои признания в тупом изумлении, ведь он не знал меня с этой стороны. Однако здоровая разумность в нем возобладала: меня требовалось успокоить, и он рассудительным тоном веско произнес:
-Что ж, с природой не поспоришь. "Дано мне тело – что мне делать с ним, таким единым и таким моим?"1
Встречать Кирилла он поехал один: меня трясло, и мы решили, что я буду ждать их в лаборатории. Джеф знал о приезде моего мужа, и ему это, естественно, не нравилось. С
