растерянно пожала плечами.
— Теперь вот вы…
— Лейтенант, принимай под своё командование санинструктора, — усмехнулся майор. — Похоже, завтра она тебе понадобится. Точнее, твоей роте.
Майор оценил ладную фигурку санинструктора, задержался взглядом, вытянув губы, на весьма выпуклой груди, хмыкнул и ушёл к начальским палаткам.
Танкистами уже занимались бойцы, устраивали места под елями, где можно удобно прилечь, предлагали попить.
— Ты при танкистах санинструктором, что-ли? — спросил Говорков.
— Да нет, я случайно на них вышла, — по-мальчишески отмахнулась санинструктор. — Я в своей роте, пехотной, была.
Девушка совсем опечалилась, всхлипнула и утёрла слёзы рукавом.
— Все поги-ибли-и… — окончательно разревелась санинструктор.
— Война, сестрёнка. Хорошие люди тоже гибнут. Тебя как зовут-то?
Говорков помрачнел. Его испугали девичьи слёзы. За время войны он ни разу не разговаривал с девушками, тем более, с плачущими.
— Ка-атя-а-а… — сквозь плач выдавила девушка.
— Это про тебя, что-ли, песня, что ты выходила на берег? — серьёзно пошутил Говорков.
— Не-ет, — улыбнулась Катя и шмыгнула носом.
— Ну не плачь, и так тяжело, — попросил Говорков.
— Да я не плачу, я расстраиваюсь, — шмыгала носом и растирала грязь по лицу Катя.
— Вон, грязищу развела, — упрекнул её Говорков.
— А здесь какая-нибудь речка или ручей есть? — спросила Катя. — Я бы умылась и… вымылась. Грязная, как свинюшка.
— Не знаю. Мы сами только что подошли.
Говорков почесал затылок, понимая, что девчонке вода нужна больше, чем ему.
— Ты посиди здесь, я у начальников спрошу, они до нас здесь обосновались.
Он быстрым шагом отправился к палаткам, подошёл к автоматчику, стоявшему у входа палатки поменьше. Автоматчик указал ему рукой в сторону. Говорков вернулся к Кате.
— Вон там ручей есть. И вода, боец сказал, не холодная.
— Товарищ лейтенант… — смущённо попросила Катя. — А вы не могли бы меня проводить и покараулить. Народу вон сколько… Мне так хочется искупаться…
— Пойдём, — снисходительно согласился Говорков.
Пошли в указанном автоматчиком направлении и через узкую прогалину между кустами вышли к ручью. Катя оглянулась, выбрала место, где густые кусты закрывали берег ручья.
— Я за теми кустами искупаюсь, а вы здесь покараульте меня. Пожалуйста…
— Покараулю.
Катя убежала за кусты. Говорков повернулся спиной к ручью, грустно улыбнулся. Совсем девчонка! И повадки девчоночьи! Не место таким на войне.
Говорков услышал хруст сухих веток под тяжёлыми ногами. В прогалину ступил майор.
— Товарищ майор, там санинструктор купается, не ходите туда, — попросил Говорков.
— Отлично! — обрадовался майор и ухмыльнулся. — Я тоже искупаюсь. С санинструктором. А ты, лейтенант, посторожи, чтобы нам никто не помешал.
Остановившийся было майор двинулся в сторону Говоркова.
Говорков стал на его пути, мешая движению. От майора пахнуло водочным перегаром.
— Товарищ майор, санинструктор моется не из удовольствия, а потому что ей это необходимо из гигиенических соображений.
— Вот и хорошо. А я ей ещё и удовольствие доставлю. Посторонись-ка, лейтенант.
Говорков стоял на пути майора, обойти его можно было, только продираясь по чаще.
— С дороги, лейтенант! — разозлился майор. — И стань по стойке смирно, когда мимо майор идёт!
— Майор, ты в женский туалет тоже как танк прёшь? — набычившись и всем видом показывая, что с дороги не уйдёт, выдавил сквозь зубы Говорков.
— Ты-ы… Ты кто такой! — взорвался презрением майор. — Лейтенантишко! Расходный материал! Ванька-ротный! А я начальник тыла!.. Я с генералом…
Из-за кустов вышла Катя. Заканчивая отжимать волосы на голове, подошла к мужчинам, стала навытяжку за спиной у Говоркова. По выражениям лиц мужчин она поняла, что настроены они не дружески. Радостное после купания выражение стекло с лица, заменилось бесстрастным.
— Не забудь, лейтенант, — усмехнулся майор, — завтра тебе деревню брать. Перед околицей поле. Скажу тебе по секрету, у них там на околице MG стоит. Встретят, как героя. Так что, готовься совершить подвиг. Получишь орден и внеочередное звание. Посмертно, если о подвиге родина узнает.
Майор победно ухмыльнулся, повернулся не по-военному, ушёл.
Говорков помрачнел. Станковый MG, «бензопила Гитлера», как его называли бойцы, это плохо. Больше десятка выстрелов в секунду выплёвывает. Он не то, что тридцать бойцов его роты выкосит. Он несколько рот к себе не подпустит. Тут пушка нужна. А пушки нету.
— Ну, вот почему они, начальники… такие? — негромко возмутилась Катя.
— Начальники, потому и «такие»… — как ребёнку, ответил Говорков.
— Эх, поесть бы сейчас! — помечтала Катя, тут же отвлёкшись от мужского конфликта.
— Поесть нечего, Катюш, — вздохнул Говорков. — Ели мы последний раз вчера. В обед. Пойдём, ребята кипятком угостят.
— Пойдёмте, — коротко и беззаботно вздохнув, с удовольствием согласилась Катя.
Красноармейцы на костерках, разведённых в укрытых местах, чтобы не было видно со стороны, грели в котелках воду.
— Бойцы, угостите санинструктора кипяточком, — попросил Говорков.
— Да с удовольствием! И вы садитесь, товарищ лейтенант. Воду нынче из речки без нормы выдают.
— Садись, сестрёнка. Тебя как зовут-то?
— Катей.
— Садись, Катюша. Вот тут, на шинель. Попьём чайку, животы погреем, — добродушно ворчал старшина Семёнов. — Но пожевать, извиняй, нечего. По этой части у нас старшина Хватов.
Повернувшись к Хватову, старшина ехидно спросил:
— Извините за выражение, дозвольте вас спросить, товарищ старшина Хватов, по причине каких препятствий брошены мы без полного предписания насчет распоряжения касательно срочной раздачи каши согласно положенному довольствию? Почему служба у вас продовольственная, прямо скажем, сильно в последние дни не клеится?
— Извините за выражение, товарищ старшина Семёнов, как говорится, чёрт его знает, ежли он есть, когда нечего есть, — с таким же ехидством ответил Хватов. — Не из чего службу клеить: печки нету, харча нету, где батальон — неизвестно.
— Неизвестно ему, — беззлобно донимал хозяйственника Семёнов. — Нам это без интереса. Ты на должность поставлен? Поставлен. Вот и обязан свою должность справлять…
— Старшина, ну что ты Хватова донимаешь! — остановил Семёнова младший лейтенант Васин. — Он же не виноват, что обоз с провизией от нас отстал. Верно, Хватов?
— Точно, товарищ младший лейтенант. А то бы я вас и щами наваристыми, и картошечкой жареной со шкварками…
— Хватов, изверг! Умолкни! — возмутился старшина Семёнов.
— Я вот на Катюшу посмотрел, — мечтательно закатил глаза к небу младший лейтенант, — и Лизоньку свою вспомнил. Эх, ребятки… Видели бы вы её, верную-манерную! На Катюшу похожа, только повыше росточком. Причёска «ролл», платье «под морячку» со сводным блузоном и пояском на бёдрах, туфли-боты высоченные, до середины икр… Ох и ножки были у моей Лизоньки! — Васин закатил глаза и застонал, будто съел что-то вкусное. — Ножки богини судьбы! Я, конечно, тоже — «первый парень на деревне».
— Представляю, как вы, товарищ младший лейтенант, кобелировали на гражданке, палкой не отгонишь! — улыбнулся старшина Семёнов.
— Послал бы я вас к той-то гитлеровской маме, товарищ старшина, ежели б не мой молодой возраст! Что вы можете в любви понимать?
— Жеребец…
Младший лейтенант презрительно фыркнул и продолжил рассказ:
— Видели бы вы меня в то время! Обмундировочка на заказ. Гимнастёрка длинная, ниже ремня на подоле вот здесь, — Васин хлопнул по бедру, — огромный карманище полторы на две четверти, с клапаном. Галифе — шире плеч! Хромовые сапоги до колен… Бывало, гуляем по бульвару — конечно, под крендель идём, чинно, благородно — народ на нас засматривается!
Васин оттопырил локоть «кренделем», повёл плечами, изображая «благородную» походку, расстроено махнул рукой, тяжело вздохнул.
— Ну и? — спросил Семёнов.
— Что, «ну и»?
— С Лизаветой-то, что? Ждать обещала?
— А… Разошлись, как в море корабли, перед самой войной. Не разглядела она во мне будущего генерала. А лейтенант для неё... Какая бы сладкая любовь ни была, говорит, из неё даже простого компота не сваришь.
— Практичная девка.
— Как из окружения выйдем, ты ей напиши, — посоветовал Семёнов. — Война бабам мозги на место ставит. Мужиков-то мало остаётся.
— Или напрочь сносит, — буркнул кто-то. — Тыловых командиров при бабах много вьётся…
— В точку, — Васин лениво шевельнул рукой. — Моя с пожилым майором-тыловиком связалась. Видел я его… Я-то «Шипром» одеколонился, а он «Красной Москвой»… Но воняло от него деньгами и благополучием. Сидит ныне тот майор, коровья морда, в тылу на своем котле и челюстями, старый сортир, храбро пожёвывает, рассказывая страдания про нас, окопников. Так что, поздняк метаться: сдохла Жучка — Шарик холостой.
— Н-да-а… Холеру с тифом пережили, голодный год пережили, а с любовь, братцы, это проблема… — проворчал Семёнов.
— Ты как в санинструкторы попала? — спросил Говорков Катю, уводя разговор от нерадостной темы тыловых жён. — Для службы, вроде, молодая.
— Да случайно попала, — радостно ответила Катя. — Я первый курс мединститута закончила. Каникулы у нас были. Мама работала в военной части поваром. А у них в медпункте военфельдшер уволился… Вот она меня туда временно и устроила на лето. И стала я вольнонаёмным санинструктором в гимнастёрке и сапогах. А как война началась, так при части и осталась. Красноармейцам без санинструктора нельзя.
— Сколько ж лет тебе, боец в сапогах? — сочувственно спросил Семёнов.
— Семнадцать, восемнадцатый, скоро девятнадцать! — пошутила Катя.
— Ай, молодец, девка! — похвалил Катю боец. — За словом в карман не лезет.
К сидящим подошёл автоматчик.
— Санинструктора генерал приглашает на ужин, — сказал снисходительно, не спросив разрешения обратиться у лейтенанта.
Радость, удовольствие, смущение, растерянность мелькнули на лице Кати. Она вопросительно посмотрела на Говоркова.
— Иди, конечно, — кивнул Говорков. — Чего не подхарчиться, если приглашают. Только… аккуратнее там. Ну… ты понимаешь. Ежели что, мы рядом.
Катя ушла вслед за автоматчиком. Семёнов крякнул, неодобрительно повертел головой.
— Чего не поесть, коли приглашают? — оправдал Говорков девушку.
— Да я не про то…
— Я понял. Мы ж рядом.
Катя вошла в палатку. Генерал с майором сидели на земле. Между ними на расстелённой плащ-палатке лежали консервы, колбаса, хлеб, стояла ополовиненная бутылка водки.
Сильно наклонив голову под низким сводом, Катя приложила руку к пилотке, доложила:
— Товарищ генерал, сан…
Генерал пренебрежительно махнул рукой, указал на «стол»:
— Садись, ешь.
Катя быстренько уселась на край плащ-палатки, подвернув коленки на сторону и обтянув их юбкой.
Майор подпихнул в её сторону початую банку мясных консервов, подбросил ложку, которой, похоже, он до этого ел.
Катя не побрезговала, взяла кусок хлеба и набросилась на консервы.
Майор усмехнулся. Налил полкружки водки, протянул Кате:
— Выпей за здоровье хозяев.
Проглотив первые куски тушёнки с хлебом, Катя как бы очнулась и взглянула на «хозяев». Оба были в подпитии. Генерал смотрел на неё снисходительно и как бы оценивающе. Майор откровенно
