подозрением следя за пекинесом Вольдемаром.
– От самого себя… – угрюмо молвил актёр, обречённо уставясь в пыльный пол, – и… от своих наследников… которые готовы спровадить меня на тот свет, лишь бы добраться до моих капиталов…
Мирон Прибавкин с пониманием посмотрел на его дорогущий красный изумруд редчайшей породы, добываемой где-то там в тридесятом царстве, типа Мадагаскара.
– Так… может, обратиться в полицию?.. – осторожно спросил он и отвлёкся на одно единственное мгновение.
Пекинес Вольдемар только этого и ждал: он, как бы ненароком, пробегая мимо и волоча за собой гриву рыжих волос, поднял лапу и окропил итальянскую штанину Мирону Прибавкину.
– О, чёрт! – Мирон Прибавкин отпрыгнул и подёргал ногой.
– Иногда у нас такое случается, – философски заметил актёр. – Вольдемар, ты что?.. – укорил он его. – Это свои! Нельзя! Нельзя! – погрозил он пальцем с холёным ногтём.
Пекинес Вольдемар с угрюмым видом посмотрел на него, и Мирон Прибавкин мог поклясться, улыбнулся во все свои сто двадцать пять острейших, как иголки, зубов.
– Так что там полиция? – напомнил Мирон Прибавкин, делая вид, что он привык, что ему каждый день помечают брюки парадно-выходного костюма. С кем не бывает.
– Обращался… бесполезно, – деловито тряхнул седой головой актёр. – Нет преступления, нет дела!
– Понимаю, тогда вы пришли по адресу, – кивнул Мирон Прибавкин и подумал, вот он – полный репассаж жизни даже с учётом наглого пекинеса Вольдемара.
И тоже выпроводил актёра под надуманным предлогом, и только третьим явилась девица-подросток в кедах, в мини юбке и с порога заявила:
– А где он, чёрт возьми!.. – оглядела она пыльные углы, словно в них кто-то мог забиться исключительно с перепугу.
Ко всему прочему она носила ошейник с шипами и кольцо чёрного обсидиана в носу, – красивый кусочек животного.
– Кто?! – подскочил Мирон Прибавкин, хорошо помня, что пекинес Вольдемар покинул апартаменты вместе со старым актёром.
– Жора! Мой Жорик! – вскричала девица-подросток с шипами на шее и обсидианом в носу. – Что вы с ним сделали?!
На её лице бродил целых ворох самых противоречивых чувств: от гневливости, до презрения к старшим. Она явно намекала, что дело пахнет керосином и пора вызывать полицию, чтобы разобраться с фирмой «Рога и белые тапочки» и со странным типом в мешковатом костюме с косыми итальянскими карманами.
– Какой Жорик?.. – на всякий случай отступил к окну Мирон Прибавкин и сделал вид, что ошарашен её напором.
– Мой! – встала в позу каратиста девица-подросток. – Где вы его прячете?! – она заглянула под стол, и даже правая коленка у неё сморщилась от вездесущей пыли.
– Может быть… вы… имеете ввиду… Самсона Воропаева?.. – У Мирона Прибавкина перехватило дыхание в предчувствии удачи.
– Да! – гневно молвила девушка-подросток. – Только его зовут Георгий Андреевич Репьев, – высказалась она не менее агрессивно. – Он майнер!
При этом по лицу у неё пробежала вся гаммы ехидных подростковых ухмылок, мол, дядя, куда тебе до него!
– А когда вы последний раз видели его? – подскочил к ней Мирон Прибавкин с коварным лицом садиста-иезуита.
Девушка-подросток недолго думала и в пику ему сообщила.
– Три дня назад! – дёрнула губой, а кулачки при этом сжала так, что побелели костяшки вместе с бешенными карими глазками
Ага, значит, Самсон Воропаев в Москве, обрадовался Мирон Прибавкин и почувствовал, что сейчас его будут бить.
– Присаживайтесь… – вежливо показал на стул. – Где же он, проказник?!
– А зачем он вам? – пошла на всякий случай в отказ девица-подросток, понимая, что взрослые хитры и коварны от природы вещей, и доверять им нельзя.
– Но вы же сами хотели его найти? – нашёл аргумент Мирон Прибавкин.
– Я?! – Она снова скривилась в отчаянии своих чувств, догадываясь, что попала в ловушку карательных органов и что её саму могут привлечь за соучастие или ещё по каким-нибудь другим правовым соображениям, кто его знает?
– Как же вас зовут?! – не дал ей опомниться Мирон Прибавкин.
– Ещё чего?.. – отстранилась она, с подозрением глядя на его утячий неладный нос, который вытянулся и стал звонким, как булатная сталь.
– Видите ли в чем дело… – выпрямился Мирон Прибавкин, – Самсон Воропаев пропал, и мы… – Мирон Прибавкин показал удостоверение, – разыскиваем его!
Девушка-подросток кинулась бежать, но Мирон Прибавкин загородил ей дорогу и получил удар ребром ладони по шее, но ловко уклонился, как в старом, добром боксе, и удар вышел вскользь, а от раунд-кика просто поставил блок и, схватив девицу-подростка поперёк и пригвоздил к столу, боясь, что она предпочтёт выйти в окно с тридцать третьего этажа.
– Будешь драться, я наручники одену! – пообещал он, глядя на её перекошенное лицо зверька.
Мирон Прибавкин врал: наручники были не его амплуа, он предпочитал хитрые протоколы, а не силовые задержания, однако поцарапался о ошейник девицы-подростка и был зол.
Девица-подросток попыталась откусить ему большой палец на левой руке, но Мирон Прибавкин был сильным и ловким, как все крепыши, и, заломив ей руки, сказал:
– Мы просто поговорим, и пойдёшь своей дорогой! Тебе ничего не грозит!
– А Жоре?.. – она стала дёргаться, выказывая все намерения кошки выцарапать Мирону Прибавкину его честные-пречестные нанайские глазки.
– Мы всего лишь разыскиваем его по заявлению жены, – сказал Мирон Прибавкин, полагая, что девица-подросток сейчас начнёт плеваться ядом, как кобра.
– Так он женат?! – огорчилась она до невозможности и тотчас забыла об окне, в котором назойливо жужжала муха.
– Увы… – отпусти её Мирон Прибавкин, – как и все проходимцы.
Он хотел сказать, как проходимцы, который не платят налоги с биткойна, но не сказал, чтобы не нагнетать обстановку.
– Георгий Андреевич Репьев не проходимец! – гневно возразила девушка-подросток, села и даже поправила задравшуюся мини юбку. – Он деньги качает!
Слово «деньги» прозвучало, как гимн нарождающемуся классу IT-собственников и майнеров.
– Конечно, не проходимец, – согласился Мирон Прибавкин, слизывая кровь с пальца.
Проклятая готика, думал он.
– А кто?! – ужаснулась девушка-подросток.
– Никто! Бросил беременную жену. – Насчёт беременности Мирон Прибавкин, конечно, ляпнул с потолка. – Как вас зовут?!
– Илона… – едва не плача, ответила девушка-подросток.
– А фамилия?!
– Комиссарова… – сдалась она и к облегчению Мирона Прибавкина заплакала.
– Ну и молодец, – Мирон Прибавкин сунул ей платок и усадил на стул, а сам водрузился столе. – Где он?!
– Я не знаю… – вдруг с доверительностью молвила Илона Комиссарова, вытирая слёзы. – Он две недели жил у меня…
Мирон Прибавкин понял, что упустил массу времени и возможностей.
– Он говорил, куда собрался?.. – Мирон Прибавкин подумал, что она всё равно не скажет, если они в сговоре.
Но она ответила честно и непредвзято.
– Я не знаю... Мы мало разговаривали…
Зато валялись в постели, насмешливо подумал Мирон Прибавкин, не меняя, однако, выражения лица, чтобы не вспугнуть трепетную, как лань, Илону Комиссарову. Он сам любил женщин и понимал толк в такого рода приключениях.
– Однажды он сказал, что должен исчезнуть, что ему всё обрыдло и что денег хватит на сто лет, – Илона Комиссарова выпучила глаза и схватилась за горло типично истерическим женским движением, как будто только сейчас всё поняла.
Так он всё-таки из разряда безвестно отсутствующих, с облегчением подумал Мирон Прибавкин. Но зачем, когда всё на мази: и биткойны, и блогерство, и банки? Он представил себя на месте Самсона Воропаева, но у него ничего не вышло. Копеечная психология не позволила, и подумал, что не знает ещё чего-то, того, что заставило исчезнуть Самсона Воропаева. Причина должна быть очень и очень веской.
– Он обещал взять тебя с собой? – гнул он своё.
– Нет… – потеряно ответила она, глядя в пол. – Он сказал, что женщины – это зло… – отвернула она гладкое лицо подростка в сторону.
В глаза у неё промелькнуло сожаление о том, что выболтала всё, что могла, но было поздно.
– И ты поверила? – спросил Мирон Прибавкин с сарказмом.
И этот сарказм подействовал лучше всяких увещеваний. Илона Комиссарова посмотрела на него с надеждой, даже с каким-то тайным женским вниманием. Но Мирон Прибавкин в своём гражданском костюме имел такой прокурорский налёт и официоз, что не представлял никакого сексуального интереса, и Илона Комиссарова тут же успокоилась.
– Я как раз не поверила! – сказала она убедительно, – но он сбежал, не сказав ни слова. Я волнуюсь, а вдруг?..
– Ну а чего ты тогда убиваешься. Всё по чесноку. Жениться Воропаев обещал?
Илона Комиссарова горестно выдохнула:
– Нет…
– Ну вот видишь… – открыл он ей глаза на суть вещей.
Илона Комиссарова угрожающе всхлипнула, как скороварка.
– А куда намылился? – не сбросил темпа Мирон Прибавкин.
Он вспомнил, что Самсон Воропаев – знойный красавец, похожий на Леонардо Ди Каприо, в такого невозможно не влюбиться до беспамятства.
– Я не знаю... Он сказал, что нашёл фирму мошенников, которые гарантированно не раскроют его исчезновения, даже если их пытать на дыбе. Ещё он сказал, что хорошо в этом разбирается, что фирму делали профессионалы.
– Ну хоть что-то он упоминал?! – в сердцах воскликнул Мирон Прибавкин, не выдавая, однако, своего волнения.
– Упоминал… – понурилась Илона Комиссарова. – Однажды я видела у него карту Западной Сибири с каким-то значками.
– Значками?.. – Мирон Прибавкин живо достал мобильник и нашёл нужную карту. Масштаб был только мелким. – Покажи, где? – И воспел хвалу средней школе, которая хоть чему-то обучила Илону Комиссарову.
– Где-то здесь, – ткнула ногтём Илона Комиссарова между Новосибирском и Красноярском.
– Он обещал тебе позвонить?
– Нет… – она прикусила губу, как будто ей стало стыдно за собственную доверчивость.
– А вещи какие-нибудь оставил? – давил Мирон Прибавкин, однако не так чтобы добить её окончательно и бесповоротно.
– Ничего, кроме рваных носков… – ответила она, скривившись.
Дьявол кроется в деталях, вовремя сообразил он.
– Ну тогда это не любовь, – огорошил он её. – Забудь и живи дальше.
– А как?.. – спросила она с тайным умыслом узнать у взрослого, откуда он берёт силы, чтобы жить без любви и надежды.
Мирон Прибавкин со значением выдохнул:
– Никак… – обречённо взмахнул он руками, тоже изображая отчаянную усталость, что она, эта жизнь, всегда была и будет такой, тягомотной и непонятной, – просто живи… живи и не делай глупости… – по-отечески посоветовал он и подумал, что стареет, раз даёт такие безумные советы.
– У меня больше не будет такой любви… – пожаловалась она с горечью и тайным умыслом выведать ещё что-нибудь.
– Будет, – со значением поджал пухлые губы Мирон Прибавкин, – будет даже лучше, и не одна.
Он хотел сказать, что это не самое главное, что личная жизнь – это придаток к чему-то большему, но к чему он и сам не понимал, поэтому больше ничего не сказал, не знал, не дорос, не дожил, не допрыгнул, хотя и считал себя взрослым и целенаправленным, в общем, умницей.
– Ты уверен?.. – как старушка, опять сморщилась Илона Комиссарова, полагая, что взрослые всегда врут, чтобы казаться значимее.
А Мирон Прибавкин подумал, что она будет такой ровно через сто лет: как старое
