понял он к своему ужасу, руки сами собой опустились, и ему захотелось плюнуть и бежать, не оглядываясь, за тридевять земель, чтобы зарыться в какую-нибудь навозную кучу. Но, конечно, он никуда не побежал – поздно было, надо было долг исполнять перед великолепной Галиной Сорокопудской с её королевским поворотом головы!
– Откуда ты знаешь? – удивился Павел Крахоборов.
И Мирон Прибавкин, пересилив собственное бессилие, коротко рассказал им историю девушки-подростка, которая была влюблена в Самсона Воропаева, страшно похожего на Леонардо Ди Каприо.
– Ара джан, ара джан, летим в Новосибирск?! – догадался Гога Ноз, выкатывая свои волоокие армяно-грузинские глаза.
И у Мирона Прибавкина вдруг возникло подозрение, что Гога Ноз доносит обо всех их планах своему дружку Сене Бабакару. Он уже хотел было вывести Гогу Ноза на чистую воду и на всякий случай посадить его на пятнадцать суток, но тут его отвлекли денежными вопросами.
Павел Крахоборов сморщился, как Дукалис, и законючил:
– У меня деньги кончились…
– И у меня… батоно… – жалобно поддакнул Гога Ноз.
Мирон Прибавкин так скривился, что все поняли: деньги не главное, что деньги мелочь на пути в успеху! Поэтому он их успокоил:
– Конечно, летим! Но вначале надо довершить одно дельце…
Перескочил к себе в «люську» и понёсся по адресу Тамары Каблуковой. Было три часа ночи. Спальный район, в котором жила Тамара Каблукова, видел третий сон.
В районе Филёвского парка позвонила встревоженная Галина Сорокопудская:
– Пуся, ты где?.. Ты меня бросил?!
Целый день она пребывал в эйфории от избытка чувств, ибо бесповоротно поняла, что беременна именно от него, от коротышки Пуси! Чему была несказанно удивиться, ибо считала себя по жизни «пустышкой». Такие балбесы старались, а этот прибежал, и на тебе! Этот краеугольный факт менял буквально всё, как круговорот воды в природе, и странные, доселе неизведанные чувства в ней дали первые ростки и закрепились на уровне умозаключений: если это любовь, то пора рожать и выходить замуж пусть даже за его метр семьдесят с кепкой, это судьба, ибо ребенку, ко всему прочему, нужен отец! – думала она веско и абсолютно добросовестно к будущему ребёнку.
– Дорогая, я сижу в засаде… – Мирон Прибавкин хотел ещё добавить пару страшных ноток, чтобы она поняла, всю глубину его чаяний раздобыть ей свидетельство о браке, и что он очень и очень старается, из кожи лезет, не спит ночами с ней в тёплой, уютной постельке, а бдит, аки цербер!
А ещё он вспомнил, что когда она раздевалась, её тело светилось иссиня-голубым светом, и её не надо было искать в темноте.
– Когда же ты будешь дома?.. – заканючила она в унисон ему.
Мирон Прибавкин представил её с королевский поворот головы, её стройные бёдра и длинные-предлинные ноги, которые были даже лучше, чем у Дженнифер Лопес, и какой-то голос ему подсказал: «Вторую такую женщину ты не найдёшь!», и что надо жениться безотлагательно, пусть даже ценой лишения основополагающих мужских свобод. И Мирон Прибавкин впервые понял, что у него развилась фобия скалки. «Чур меня! Чур меня!» – пробормотал он, отказываясь от прошлого, но ведь Галина Сорокопудская – это настоящее? – не зря понадеялся он, а оно прекрасно!
– Как только исполню дело, – ответил он так, чтобы она поняла, что её Пуся очень и очень старается, из кожи лезет, чтобы только сделать её счастливой.
И в тот же самый момент на третьем этаже зажглось и тут же потухло окно на кухне Тамары Каблуковой, а потом вспыхнул крохотный свет фонарика.
– Всё! Я побежал! – крикнул Мирон Прибавкин и бросил трубку.
– Пуся, осторожней! – крикнула ему вслед Галина Сорокопудская, но он, конечно же, ничего не услышал, а вознесся на третий этаж и долго звонил в дверь Тамары Каблуковой, пока не разобрал её тихий голос:
– Кто там?..
– Тамара, это я, твой зяблик, – подпрыгнул он от нетерпения и посучил ножками.
Так она называла его, когда безмерно любила дикой кошачьей любовью.
Дверь тихо приоткрылась, и в тусклом свете коридора он разглядел перепуганную Тамару Каблукову. Лицо было бледным, как мел, совсем не гордым, как обычно, а растерянным, без былой харизмы, красоты и даже сексуальной привлекательности, которая так её красила.
– Это я… не бойся… – прошептал он в дверную щёлочку одними губами.
Она впустила его и быстро захлопнула дверь. И он понял, что она всё же боится непонятно чего, потому что сидела в темноте, только слабый свет из ванной разбавлял её.
– Башмаков сбежал… – сказала она упавшим голосом человека, который потерял всякую надежду на спасение.
– Ну вот, я так и предполагал! – в сердцах воскликнул Мирон Прибавкин, давая понять, что он-то знал, чем всё кончится, что надо было держаться его, прокурорского, хотя, конечно, в их истории всё было не так, а даже наоборот, но Мирон Прибавкин об этом уже забыл и ему хотелось быть ущербным, так он привык к скалке как в символу женской гегемонии. – А что случилось-то?!
Он подумал, что Башмаков просто бросил её в рассвете сил, но это было бы слишком простым объяснением.
– Они сказали, что нас всё равно посадят…
– Кто?.. – с чувство прокурорского превосходства спросил Мирон Прибавкин штробасом старшего братца, но у него, конечно же, ничего не вышло, кроме какого-то жалкого дисканта.
Но зато узнал страшную тайну. Оказывается, между ЗАГСами существует конкуренция за престижных клиентов, за соответствующие дивиденты с их стороны, и что её 353 ЗАГС нарушил соглашение.
– Пожадничали… – жалко скривилась Тамара Каблукова с укором к высокому начальству.
И Мирон Прибавкин понял, что речь идёт о «зубастой», имя которой Тамара Каблукова никак не хотела произносить вслух, и что «зубастая» как раз-то и вышла сухой из воды, а Тамарке расхлёбывать, потому как под компрадорским договором стояла именно её подпись.
– Здесь и возникли какие-то люди, которые наехали на Василия, – пожаловалась Тамара Каблукова, но не так, как хотелось бы Мирону Прибавкину, и он к своему удовлетворению понял, что она любит Василия Башмакова чисто утилитарно: хочет иметь ребёнка, семью и домашний уют, а любовь за годами ушла в прошлое именно с ним, Мироном Прибавкиным!
Было чем чваниться! Вот она женская доля, подумал он не без злорадства: компромисс между гордыней и реальностью!
– Ах, вот в чём дело… – наконец догадался Мирон Прибавкин, – это конкуренты заложили вас насчёт краски?
– А как ты думал?! – горестно воскликнула Тамара Каблукова, зажигая свет в коридоре. И он разглядел её лучше, всё ещё призывное во всех отношениях лицо и фигуру, но устоял, помня, что его ждёт не дождётся великолепная во всех отношения Галина Сорокопудская. – Ведь всё ясно: какая-то краска, какие-то лаки? Так мелко! – объяснила Тамара Каблукова. – За это не сажают!
Её затрясло, она пала ему на грудь и всхлипнула, а он по-дружески похлопал её по спине, полагая, что не переходит рамок приличия между бывшими любовниками, и был горд собой тем, что устоял, а не потащил её в койку. Хорошо хоть она беременная не от меня, философски заметил он, иначе бы выела весь мозг, аки гусеница. И там, в пролонгированном прошлом, жизнь показалась ему прекрасной и таинственной, полная чар времени и грёз.
– Можно снова открыть следствие по этому делу и доказать наличие сговора, – предложил он, хотя даже сам не поверил в законную волокиту, которая ничем хорошим не кончится по причине непредсказуемости системы. – Мы их посадим!
Последнее он выдал, чтобы только утешить её. На самом деле, всё было сложнее, со многими подводными камнями и течениями, о которых можно было только догадываться. И Коняев не спасёт, здраво рассудил Мирон Прибавкин, лучше даже не начинать, крайним сделают.
– Можно… – устало вздохнула она и отстранилась, – но мы уже почти договорились, нужно пять миллионов, и они оставят нас в покое.
Она без всякой надежды посмотрела на него, а он подумал: «Сколько же на самом деле? И сколько откусит себе «зубастая»?» Но в данной ситуации это не имело большего значения, ибо самым главным было соблюсти интересы Галины Сорокопудской.
– И всё? – удивился он так, слово речь шла о пятихатке , и спросил сам у себя: «Мирон, зачем тебе красивая тётка с мышлением улитки?»
А ещё он подумал еще, что Тамара Каблукова воспринимает жизнь как извечную борьбу полов и этим кардинально отличается от Галины Сорокопудской, которая мягче, многограннее и значительнее по жизни.
– И всё… – уныло подтвердила она, не поняв его намёков, потому что помнила, что он нищий и сирый юрист какого-то там ничтожного прокуратурского класса, на котором абсолютно не сошелся и не хотел сходиться свет клином. Так что требовать с Мирона Прибавкина что-либо было глупее глупого.
– Делаешь мне свидетельство, – по-деловому молвил Мирон Прибавкин, неожиданно глядя на неё свысока – я достаю деньги!
Он подумал, что они наверняка лежат у Галины Сорокопудской где-нибудь под подушкой.
Тамара Каблукова поглядела на него с изумление: нашёл время шутить! Но Мирон Прибавкин был настолько серьёзен и настолько положителен со всех сторон, что она подумала: да он прибавил, в том смысле, что стал другим, незнакомым, непонятным и даже таинственным.
– А твои бумаги давно готовы… – в свою очередь удивила она его и кивнула на шкатулку перед трельяжем, впрочем, ещё не совсем веря в Мирона Прибавкина, который был горазд разве что только в постели.
– Я лечу за деньгами, а ты ждёшь меня! – радостно подпрыгнул Мирон Прибавкин, – никому никуда не звони, – предупредил он, чтобы не сглазить удачу.
Тамара Каблукова была более чем удивлена и только хлопала ресницами, как кукла Барби, хотя почти что сообразила, что Мирон Прибавкин изменился в лучшую сторону и, кажется, заматерел, и чувства сожаления взыграли в ней, но было поздно по всем раскладам жизни.
***
Галина Сорокопудская действительно тотчас принесла требуемую сумму, и Мирон Прибавкин, чтобы добавить себе веса, сказал важно и со значением надувая щеки:
– Самсона Воропаева теперь зовут Иваном Чёрным!
Мирон Прибавкин благородно умолчал о сокрытых биткойнах Самсона Воропаева, на которых он заработал огромные капиталы. Хотя теперь всё изменилось к лучшему, подумал он, и Галина Сорокопудская и без этого должна предпочесть меня!
Галина Сорокопудская в свою очередь без сил плюхнулась в кресло, представив, что входит муж Самсон Воропаев, который вдруг стал Иваном Чёрным. Было чему удивиться!
И Мирону Прибавкину пришлось повторить вслух долгий, извилистый путь расследования, и по её ленивой реакции с горечью понял, что в её планах он всё ещё висит на волоске над бездной неопределённости.
Галина Сорокопудская же подумала, что новое имя, как нельзя лучше, подходит Самсону Воропаеву, который был знойным красавцем, с глубокими карими глазами, но… с подпорченной психикой неврастеника, и что Мирон Прибавкин имеет все преимущества перед ним, кроме стати и масти, но зато любит, как бог, предан, как ангел, и роет землю, аки крот. Это ли не счастье?.. Но планов своих не открыла, чтобы держать Мирона Прибавкина на цепочке неведения, так она была воспитана и так понимала мир в хитрости и коварстве.
– Я так и знала! – воскликнула она так, словно Мирон Прибавкин был виноват в том, что Самсон Воропаев её бросил.
