из-за своей бестолковости, числился пристяжью Алексеева, выполнял его некоторые мелкие поручения и фактически являлся телохранителем и подручным босса. Но не уберёгся. Видно в понедельник в год обезьяны его мама родила. Ушлый Зубенко смог подкрасться незаметно и оглушить Имшаева. Дальше из рапорта дознавателей следовало, что Зубенко проник в дом и в упор расстрелял Алексеева и его подругу гражданку Селиванову. Расстрелял прямо в спальне. Так два трупа и нашли, лежащих в обнимку. Осознав содеянное, Зубенко втащил в дом ещё живого Имшаева и выстрелил в того. Избавлялся, так сказать, от свидетелей. Но с пьяных глаз немного промахнулся, пуля только прошла по рёбрам. Затем Зубенко проследовал к дому своей дамы сердца. Вот тут начинаются некоторые непонятки: он что, шёл и по дороге бухал, да так, что когда ввалился в калитку означенной дамы, то просто замертво завалился на землю и заснул, сжимая в руке револьвер. А тем временем в усадьбе Алексеева в себя пришёл скверный гражданин Имшаев. Кое-как перевязавшись, чтобы не истечь кровью, оный гражданин понял, что идти не сможет. Поэтому Имшаев, не будь дураком, добрался до своей охотничьей двустволки и начал палить в небо, призывая соседей. Через некоторое время соседи, разбуженные заполошной стрельбой, набрались храбрости и заглянули во двор усадьбы Алексеева, там они обнаружили окровавленного Имшаева. Соседи также сообщили о стрельбе в управление милиции, благо оно находилось не так далеко. Прибывшие сотрудники милиции оказали раненому первую помощь и обнаружили ещё два тела, уже без признаков жизни. На вопрос к Имшаеву, кто совершил убийство, тот, руководствуясь криминальными понятиями, не стал отвечать, только намекнул, что сами знаете кто. Оперативники намёк поняли. Они срочно посетили дом гражданина Зубенко, но того по месту прописки не оказалось. Тогда решили пройти по всем адресам, где он мог находиться. Начали с адреса его любовницы. Вот там-то во дворе и обнаружили тело Зубенко вместе с орудием преступления. Причём тело Зубенко имело вид совершенной невменяемости. Дальше уже дело техники. Криминалисты легко доказали, что пули, убившие Алексеева и Селиванову, и ранившие Имшаева были выпущены их обнаруженного револьвера. Дело было ясное как день. Опытного начальника милиции смущало только то, что пришедший в себя Зубенко категорически отказывался от содеянного. Он нёс какую-то ахинею, что это не он стрелял, а какой-то голос. Этот же мифический голос заставлял бедного и несчастного Зубенко пить водку, ага, которую он употребил в одно горло в количестве трёх или четырёх бутылок.
- Это ополчились на меня демоны, - размазывал слёзы гражданин Зубенко. – Они давно на меня зубы точили напильником, зуб даю.
Понятненько всё с этим Зубенко: это не я совратил трёх монашек, это сущность во мне. Что касается пресловутого голоса, то его существование могут обосновать только опытные учёные в области паронормальных явлений. Милиция же не уполномочена ловить голоса. Хотя, подумал начальник милиции, вот бы было хорошо, если бы этот голос провёл свою разъяснительную работу и с другими криминальными элементами, что бы они друг друга-то того.....истребили бы немножко. Немного настораживало начальника то обстоятельство, что исчезли капиталы обоих мазуриков. Но, скорее всего, капиталы не исчезли, а фигуранты их хорошо спрятали. На этом следствие можно считать закрытым, ибо выдавливать правду из свидетелей, как пасту из тюбика не получится, за неимением живых свидетелей. Выживший Имшаев не в счёт.
Выживший гражданин Имшаев совершенно не хотел вспоминать неприятные для него события: старался поскорее их забыть. Чего там вспоминать? Как тебя отоварили сзади по голове? От удара Имшаев потерял сознание, очнулся, когда его тело грубо волокли в дом. Оказалось, волок его Зуб. Лицо у Зуба такое….глаза психопата, головой крутит, стволом револьвера грозно поводит. Не по патсански поступает. Нет бы, как все культурные люди, прийти спокойно и без оружия. Поговорить, не накаляя ситуацию, обсудить всякие возникшие шероховатости. Короче, в жизни у Имшаева всё пошло поперёк борозды, куда ни кинь. Хорошо – жив остался.
Ножи рассекали воздух и неизменно попадали в деревянную мишень. Это Савелий за сараем кидал метательные ножи. Такое занятие успокаивало, настраивало на философский лад и прочищало мозги даже лучше, чем бег с полной выкладкой по пересечённой местности. Что-то из дедова наследства он не учёл, и это его беспокоило, прямо как положение в пресловутом Гондурасе. Сейчас он усиленно вспоминал и анализировал со всех сторон дедовы тексты, да и синий сейф он так и не нашёл. Уже много накопилось непонятного. Вздохнув, алхимик решил сегодня ночью заняться самогоноваренирем по новому рецепту. У него сложился алгоритм этого мероприятия и, самое главное, он решил освоить новый рецепт. Теперь думал, какую присадку сегодня применить в своём зелье. Ленка, по известной причине, не могла бегать к нему каждую ночь, а на экспроприацию экспроприаторов волхву сегодня не ходить. Валентина тоже пусть отдохнёт, хотя она и безотказная, как автомат Калашникова. Значит, решено. Сегодня ночью получу совершенно новый самогон. Вот только такого поэтического названия мне вовек не придумать, как давал своим изделиям дед. Ладно, у меня он будет называться не по цвету, а по вкусовым качествам. Со вкусом у меня всё нормально. Он у меня изумительный и утончённый, ага. Поэтому у меня напиток будет называться поэтически, как у китайцев или турок, например «Муравей, взбирающийся на дерево» или «Имам в обмороке». Как-то так. Так думал Савелий, кидая ножи в цель. Ножи неизменно летели куда надо.
После всех манипуляций с тонким производственным процессом у самогонщика получилось всего три литра нового самогона. Напиток был ещё горячим, когда Сева приступил к добавлению к нему присадки номер 78 представляющей собой какой-то порошок, похожий на краску серебрянку. Этот порошок хранился в маленьком пузырьке жёлтого стекла с притёртой пробкой. Запах присадка имела несколько специфический, поэтому алхимик решил добавлять зелья как можно меньше. Как рекомендовал дед: на кончике ножа. Эта присадка повела себя сразу же как-то подозрительно. Вместо того, чтобы мирно раствориться в самогоне, она вызвала бурную реакцию и окрасила продукт в цвет, который дед окрестил бы не то нефритовым небесным, не то шафрановым вечерним. Что-то получилось в этих оттенках. Теперь оставалось помешать продукт специальной серебряной ложкой, что алхимик незамедлительно и сделал. Всё по науке. Опять двадцать пять. Продукт опять радикально поменял цвет. Теперь он стал в виде мутной серебрянки с золотистыми блёстками. Интересно, как бы его назвал дед. Сева же, как сам с собой договорился, называть его будет строго по вкусовым качествам, а не по цветам. Для дегустации получившегося напитка у алхимика имелась небольшая прозрачная мензурка из химического стекла. Вот в неё он и накапал продукт, автором которого являлся лично он. Савелия грела гордость: ни у кого такого «нечто» на всей земле нет, а у него вот есть. Только пока у этого «нечто» нет названия, только номер в лабораторном журнале. Чтобы всё было по правилам, Сева эту мензурку с содержимым поставил на десять минут в морозилку, а сам холодной водой прополоскал рот, чтобы освежить свои вкусовые рецепторы. Пока мензурка охлаждалась, он переливал продукт в три плоских фляжки из нержавейки. Раз дед сказал всегда носить их при себе, то так он и будет делать. Таскать с собой по три фляжки у Севы уже вошло в привычку, что изумляло некоторых людей. Ушлые односельчане даже начали этим пользоваться, когда встречали его на улице. Типа, дай отхлебнуть немножко, чисто для запаха.
Провести дегустацию нового напитка алхимик решил на веранде кухни, так сказать под Луной и звёздами, которые ему уже подмигивали. Хорошо отсюда видно созвездие Орион с его Бетельгейзе. Почему-то Севе вдруг стало жалко именно эту звезду. Почему-то подумалось, что она скоро взорвётся. Хотя время вещь хитрая. Бетельгейзе, наверное, уже давно взорвалась, вот только её свет ещё миллион лет будет лететь к Земле, как будто, звезда жива. Вот такая философия, сказал он, глядя на Луну: люди умирают, а звёзды взрываются. Это было некоторым оправданием ночной дегустации крепкого напитка, которому непременно надо дать имя. Сева решительно отправил в рот самогон, занюхал его рукавом. Крепкий, зараза. Обжигающий напиток улёгся в желудке, но во рту от него ещё осталось обжигающее послевкусие. Будешь называться ледяным метеоритом, окрестил он новый напиток. Потому как пьёшься ты шустро, имеешь очень свежий вкус и ледяное послевкусие. После него стало как будто значительно холоднее, воздух стал звенеть и шуршать, как шуршит натянутая полиэтиленовая плёнка на теплицах. Эта плёнка, висящая в воздухе, стала Севе мешать любоваться Луной и звёздами. Он в раздражении провёл по ней рукой. Но не тут-то было. Хотел провести по ней рукой. Но человек как бы находился не в воздухе, а в скользком киселе, так сгустился вдруг воздух. Очень медленно рука алхимика двигалась как копьё к этой плёнке сквозь густой воздух. Он видел, как рука сначала начала вдавливать плёнку, а потом в ней появилась трещина, которая всё увеличивалась и в которую его затянуло. Пока Савелий секунду куда-то летел, из него истекал тёмный дым, шлейфом следовавший за опрометчивым экспериментатором.
Приземлился новоявленный колдун на утоптанную землю, но не в своём дворе, а чёрте где. Встреча с реальностью оказалась грустной, как произведение Фредерика Шопена из «Сонаты для фортепиано номер два си-бемоль минор», созданной великим композитором в 1837 году. Находилась его тушка, Савелия, а не Шопена, сейчас посреди небольшой круглой площадки, обрамлённой каменными блоками. С одной стороны из площадки наблюдался широкий выход. Всё случилось слишком неожиданно и удивительно: из темноты, хотя он хорошо видел и в темноте, Сева попал на свет, так как увидел опускавшееся Солнце. Прямо перед ним в землю были вкопаны два мощных столба. Между столбами на цепи весел огромный и тяжёлый медный диск. Здесь же лежала деревянная булава с тяжёлым набалдашником. Этот инструмент явно намекал, что им надо ударить по диску. Своё тело и руки Сева не мог видеть, так как из него истекали клубы чёрного дыма. Савелий представлял собой чёрную тучу, из которой постоянно отделяются языки дыма, постепенно рассеивающиеся в местной атмосфере. Философствовать на предмет, куда это он попал, смысла особого не было, поэтому горе-алхимик, не задумываясь, с силой заехал булавой по тяжёлому диску. Раздался громкий бум. Секунд десять ничего не происходило, а потом из-за угла прохода показалась испуганная голова какого-то бомжа, лысого, худющего и одетого в кошмарную рванину. Это что за племянник Франкенштейна?
- Слышь, организм, разъясни мне, что это за место такое. Один песок. Зачем здесь пляж такой отгрохали? - стал Сева допытываться разъяснений от аборигена.
Но абориген Севу как видно не понимал, зато с ужасом таращился и
