Приключения писателя Водкина-Безделкина

что я чушь всякую собираю?
И он тоже вздохнул, поел, помыл посуду и в расстроенных чувствах побрел в свою комнату. Писатель твердо решил начать писать книгу и забыть обо всём, что ему наплела галактика Хога. Он уселся поудобнее за письменным столом, включил ноутбук, открыл папки и нажал на кнопку «создать новый текстовой документ». Но в эту самую минуту раздался телефонный звонок. Иван искоса глянул, звонила Светка Геновна.
— Какого черта! — зарычал гневный писатель, вспомнив что забыл заблокировать номера бывших коллег и Светкин тоже.
Но в трубку уже рыдала невеста:
— Ваня, Ваня, ты где? Говорят, ты улетел в космос к этому... к Палёному, и вы там тогось... вдвоём романы пишите!
— Чего? — поперхнулся мужчина.
— Слухи, слухи, говорю, такие у нас ходят: мол, Водкин и Палёный нас всех дурят. Слышишь, Ваня! Это правда?
— Пелевин, — догадался писатель. — Не Палёный, а Пелевин. Какие могут быть слухи? Меня нет в Москве всего лишь несколько дней!
— Нет, Ваня, ты что, болен, у тебя память отшибло? Тебя нету больше года, и книгу эту последнюю, как она там… «Непобедимое солнце», говорят, вы уже вдвоем писали: Водкин и Палёный.
Иван закатил глаза и автоматически взглянул на дату в телефоне, там к его ужасу красовалось 2021. 02. 05.
— Как, как такое может быть, куда делся целый год?
— Целый год и плюс ещё три раза по десять дней, — услужливо вякнул «Жизненный советчик».
— Ваня, я тебя люблю, а ты правда в космосе? — орала в трубку Геновна.
Мужчина облокотился о спинку стула:
— Приехали.
— Ваня, Ваня, а вы на какой планете?
— На Марсе, — досадливо ляпнул писатель.
Мужчине вдруг стало жаль бабу, ожидающую замужества с ним бог знает сколько лет, но он не нашел ничего другого, как зачем-то её обнадежить:
— Ты жди, Свет, и я вернусь.
Та заплакала:
— Я и так тебя жду бог знает сколько лет!
«Зачем, зачем я её не отпустил, не послал нахрен?» — подумал престарелый жених и мужественно, безапелляционно (как ему показалось) положил трубку.
Его мозг настолько перевозбудился нежданным звонком, что писатель Водкин-Безделкин не смог писать. Посидев над пустым раскрытым документом полчаса, он досадливо встал, захлопнул крышку ноутбука, и как под гипнозом, вышел на улицу. Он откопал таз с холодцом и понес его на кухню. Там он взял большой нож и разрезал студень на куски. Куски разложил по пакетам и уже в таком виде смог разместить его внутри холодильника. Он делал это с таким сосредоточием в мозгах, как будто распределяет души умерших в теле бога.
Обедать Водкину пришлось конечно же холодцом, а запивать его коньяком из старых запасов, да повторять одну и ту же фразу без всяких эмоций:
— Хорош стервец холодец.
А холодец слушал, слушал, потом не выдержал и сказал:
— Окромя домостроя ничего хорошего в жизни нету!
— Чего так? — ойкнул Петевич от неожиданности.
— А ты сам посуди: мужик, он для чего в хозяйстве нужон?
— Не знаю, ну может бабу пользовать... то есть иметь, а ещё детей родить, то есть плодить.
— Это тебе говорилка железная мозги запудрила («Жизненный советчик»), да баба твоя столишная нерадивая. А я тебе другой расклад раскумекаю: мужик, он для того в хозяйстве нужон, шоб за кабаном в лес ходить, ну а баба должона из мяса студень взваривать да гостей потчевать. Ты, Ванятка, вот что...
Холодец вдруг замолчал, видимо захрапел. Петевичу, однако, не понравилось сидеть в тишине, и он попытался растормошить нового собеседника вилкой. Заливная свинина одыбалась, хрюкнула и продолжила:
— Ах, да, на чём мы остановились? Ты это... бросай, говорю, свою мымру столишну, да поищи себе девку справную деревенскую. А где живут девки справные, я тебе расскажу намедни. Хр-хр-хр!
Домостроевец снова захрапел, а Иван уже разошелся и с наслаждением садиста ковырялся в коллагеновом желе в поисках хрустящего хрящика. И студень Шаньги очнулся:
— Ах, да, Архангельские девки чудо как хороши! Жонки наши, поморские, коли без дела долго остаются, то начинают постепенно жиром обрастать и думать лишнего. Поэтому, в старо время, прежде чем жонка задумается, ей подсовывали всяку работу по дому: пирогов напекчи, там, полов ли вышоркать, али ягоду перебрать. Но само верно дело было — затеять стирку в праздники али в выходные. А ешо нать до свету встать, лучин нашшепать, занести дров, подоить корову, печь затопить, опару затворить, тесто вымесить, шасток выпахать. Пока квашня живёт, нать сходить во двор, отгрести снег от ворот…

Ивану стало скучно от таких россказней, Розгинский борщ показался ему гораздо более умным и толковым собеседником, чем дореволюционный холодец Шаньги.
— А вдруг он и вправду сварен до 1917 года, и все это время хранился в вечном погребе-леднике, о котором рассказывал Шаньга? — мелькнула шальная мысль в голове писателя и сразу потухла. — Ну и что, не мужик я что ли? Привыкши мы дерьмо сапогами хлебать да водой болотной запивать.
Он хотел ещё о чём-то высказаться на этот же манер, но осекся. Встал, постоял, подумал и решил, что глава Роскосмоса — наш человек, а министр обороны — диверсант, и если он оставит его столетний продукт у себя, то скорее всего вскоре бросит свою книгу и умчится в Архангельск за невестой.
— Да что же это они все женить меня хотят? Дался я им! — со злостью выпалил холостяк.
— А потому как женилка у тебя перезрела, скоро она состарица да скукожица. Нехорошо, Ванятка, нехорошо, — прошамкал размякший холодец голосом Шаньги и завёл свою шарманку далее. — Гутарят, шо у одной опасной женшшины подрастали две дочери. Одна была ленивица, а друга — рукосуйница... Хотя нет, вот как: Тырились надысь в тресте на бармы за рекою Тухтырь и Гапанюра. Тухтырь шипела гневно на бестолкову Гапанюру, заставляя её в наказанье обряжаться в праздник по хозяйству: таскать порозны фляги на дровнях, сучить дратву кривым веретеном, топить ночами в полыньях лучину да пахать сажу помелом в продухах...
— Ну хватит, заткнись! — заорал Иван как оглашенный, а когда успокоился, добавил. — Этот кисель не женить меня хочет, а с ума свести.
Мужчина беспомощно обвел глазами столовую в поисках корыта, ему почему-то захотелось скормить Архангельского пустобреха именно свиньям. Но ни корыта, ни поросят рядом не оказалось. Тогда Иван подскочил, схватил мусорный пакет и принялся сваливать в него весь расфасованный паёк Шаньги. А последним полетело в мусорку то блюдо, которым он обедал и с которым вёл беседу. Далее Водкин проделал свой смертельный трюк во второй раз: выскочил на улицу и... нет, не закопал провизию в снег, а размахнулся, раскрутился вокруг своей оси и кинул черно-угольный мешок далеко-далеко... в Космос!
— Бряк! — послышалось где-то сверху.
— Спасибо! — гулким эхом прокатился по небу голос Пелевина.
— Пожалуйста, — робко помахал ему рукой Ваня, развернулся, вернулся в теплоту общежития и медленно закрыл за собой входную дверь.
И с чего он взял, что это был голос Пелевина? Кто-нибудь из вас знает точно и наверняка: как выглядит голос Пелевина? Вот и я о том же.
А главный герой этой книги попыхтел, побурчал немного и поплелся в свою комнату писать новую книгу. Первым делом он открыл ноутбук и настучал кнопками название: «Полёты на Марс и наяву. Глава 1».
И что вы думаете? У нашего графомана словно крылья выросли за спиной, слова летели как пули, траектория мысли описывала удивительные зигзаги: от баллистической капсулы до кандидатов в космонавты, а затем к борщу, к холодцу и богу одновременно. Как объяснить это с научной точки зрения? Наверное никак. Но тысячи и тысячи «знаков с пробелами и без» росли час от часу и уже приближались к своей критической массе, после которой мозг и руки отказывались работать. Вдруг забористого писателя прервал звонок по скайпу:
— Динь-дилинь-динь-дилинь!
Водкин бросил писанину и раздраженно ответил:
— Ну кто там ещё?
В окошечке справа показались бодрые и подтянутые Андрюха Бабкин и Коля Тихонов в желтых комбинезонах.
Они приветственно помахали бывшему товарищу по походу в стойкий зимний Амурский лес, а затем руками показали некие замысловатые знаки: то ли расширения, то ли раздвижения.
— Взросление? — попытался разгадать их ребус писатель.
Но тут восстановилось голосовое соединение, и Тихонов-Бабкин заговорили:
— Здравствуйте, Иван Петевич, раздвиньте наше изображение во весь экран, пожалуйста!
Несмотря на то, что Иван только что лихо описывал в новой книге свои совместные похождения с приятелями, ему вдруг жутко захотелось и вовсе отключить систему компьютера. Но нет же, он послушно расширил их самодовольные морды на весь экран.
— Здравия желаем, господин писатель! — ещё раз поздоровались космонавты. — А мы заглянули к вам попрощаться. Ну как вы там поживаете, на своем Восточном?
— Вот как! Уже и на моём Восточном.
Иван с нескрываемой досадой почти решительно занес палец над клавиатурой, дабы обезвредить скайп насовсем, но помедлил, вздохнул и малахольно спрятал этот палец в другой руке:
— Так о чём это я? — он вдруг забыл, в каких реалиях находится.
— Иван Петевич, Иван Петевич, да вы можете не утруждать себя ответом, мы и так знаем, что у вас всё хорошо, мы следим за вами с помощью камер слежения.
До одури уставший Безделкин вяло развернул шею на 180 градусов влево, потом на 180 вправо, и не обнаружив никаких камер, как можно мягче сказал:
— Пошли вы оба нахрен!
— Не, мы к вам не за этим! — радостно отозвались кандидаты. — Мы хотим рассказать ещё одну главу про животных в Космосе. Послушайте!
И ребята завелись минут на тридцать, за кое время бедный Ваня успел отползти от компьютера, лечь и задремать безмятежным сном подрастающего младенца. Но надоедливые Тихонов и Бабкин оставили господину писателю свой монолог и электронным сообщением.

«Американцы запускали в космос не собак, а обезьян, несмотря на то, что эти приматы отличались буйным нравом, и их приходилось либо связывать, либо усыплять перед полетом с помощью наркоза ……… (тут очень длинный текст про всех американских обезьян-космонавтов) …………. После того как американские борцы за права животных добились, чтобы в США запретили отправлять обезьян в космос, НАСА предложило СССР совместную «обезьянью» программу.
Но об этом мы напишем в следующем письме, Иван Петевич, Прощайте! Завтра мы улетаем в свой первый и скорее всего в последний полет на спутник Сатурна Пан. А знаете почему именно туда? Спутник Пан открыли в 1990 году, в длину он всего 35 км, а по форме больше всего напоминает летающую тарелку. Состоит Пан скорее всего изо льда, но у некоторых уфологов есть свои версии насчет космического объекта: очень многие уверены, что Пан — это большая инопланетная станция. Особенно убеждён в теории станции глава Роскосмоса Дмитрий Олегич Розгин. А добровольцами выяснить это, оказались мы. Не поминайте лихом, господин писатель!»


Глава 10. Голограмма Пелевина

Когда Иван проснулся, стояла глубокая ночь, звёзды крупными бусинами плакали прямо в окошко и рассказывали свои истории. Оказывается, каждая звезда когда-то была женщиной, но не простой женщиной, а прекрасной нимфой. Писатель потянулся на кровати и прислушался к их болтовне. А те что-то печально щебетали, по-видимому, вспоминали своё прошлое и делились им друг с другом, или... ну или рассказывали маленькому одинокому