Грани

выбором: да-нет, плюс-минус, право-лево. Только шагни – вот уже и взял направление, и уже подчиняешься некой силе, и обратно повернуть невозможно! Может, когда-то и была она человеком… но ведь ты же видела, какой стала.
        - Да уж! – усмехнулся Степан, - нет, походка-то у неё была женская, а только мне и прежде казалось, что из неё перья торчат.
        После лабиринтов коридора все вместе медленно спускались по лестнице.
        - Я не могу! - Женя по-прежнему болезненно сжимала виски, - у меня никак в голове не укладывается! Как же это можно! Вы подумайте: изо дня в день! Но выдаёт же как-то себя человек! Не может до такой степени врать! Взгляды, голос, мимика! Ну, не бывает, чтоб так чудовищно притворялись! Ведь я помню - такая милая! Может, это не она была?! Может, Геле показалось?! Бывают же похожие люди… Тем более Вика… Виктория Павловна… сама пострадала: пропала…
        - Ну, конечно, пропала, раз я в комнату вошёл, - с укором взглянул на Женю Каменный друг. – Чутьё-то у неё было… И в дом к вам она талантливо втёрлась. Ты ж её и пригласила.
        - Разумеется, пригласила! – в который раз уж всхлипнула Женя. – Она не могла всё это подстроить! Она психолог, в этом нет сомненья! Я была у неё в кабинете! Информация из интернета, на дверях табличка!
      - И во всей консультации ни души… – покачал головой Каменный друг. - Там, где редки клиенты, и вечные перекуры, авантюристы – свои люди.
        - Жень, - тихо произнёс всё время молчавший Дмитрий, - ты больше никуда не езди без меня, ладно? И вообще, стоит подумать, прежде чем во Псарёво лететь… да и психолога приглашать… осторожней, Жень, тут ступенька, - подхватил он жену под руку.

Они уже стояли перед подсобкой.
        - Боязно! – признался Стёпа, скидывая навесной замок. – Да и тошно туда заходить. Ну, да придётся, - и он распахнул дверь.
    Зрелище поразило, и больше всех – Лёшку. Он-то помнил прежнюю подсобку.  А тут - громадное пространство до самой крыши в несколько этажей, и где-то там потолок округлой формы, стены, в которых угадывалась кирпичная кладка, но притом зеркально гладкие. Здесь явно прошлась такая стихия, о которой и помыслить было жутко.
        - Вот это габариты! – присвистнул Дмитрий. – У тебя теперь, Стёп, подсобка, как Домский собор!
        - Ну, что ж, - ухмыльнулся Степан, - есть, где мётлы хранить. Отберут, поди, только! На это власти падки. Мне самому теперь она поперёк горла… - он махнул рукой и поторопился на дело переключиться:
        - Вы внимательней смотрите, в серёдку-то гляньте! Чуете, что там?
      - Полумрак, - заметил Дима, - но что-то видно… - и он присвистнул снова, - ничего себе провал! Подойти страшно!
      - Как чисто! – прошептала Женя. – Как будто неживое всё…
    Что ж? Верно. На полу ни соринки, пол блестел. Кирпич не красный, а чёрный, словно обгорелый, с цветами побежалости…
    - Вот здесь Лина лежала, - бесстрастно указал Степан на гладкий пол почти на краю провала. – А здесь из дыры огонь пёр. Давление, понимаешь, каким-то особым путём создавали. Но – Бог миловал. Думаю, тут много чего любопытного можно найти.
    Пётр Семёнович уже шарил рукой по скату и заглядывал вниз.
        - Здесь-то гладко, - пробормотал он, а там, в центре – будто вулканический наплыв. По краям обломки какие-то… - и обратился к дворнику, - Стёп… дай багор, может, достанем?
    Лёшку с Маришкой едва отогнали от края – так их тянуло вглубь ямы заглянуть. А Лина даже близко не подошла. Стояла, вцепившись в маму, и боялась руки разнять. А мама прижимала к себе дочку и ежеминутно шептала:
        - Гелечка… Ангелочек мой! Какие же мы счастливые! – и крупные слёзы время от времени капали на радужный пол.

    Стёпа с Димой старательно повытаскивали из крутобокого, как амфора, провала все до одного куски камня. Работа довольно кропотливая, но в таком деле не привередничают. Они теперь лежали рядком на полу перед раскрытой дверью, очень разные, и цветом, и формой. И, конечно, составом. Но ни один не был обломком кирпича или бетона.  Каждый – самоцвет. Пётр Семёныч склонился над ними. При всём драматизме он не мог удержаться от жадного интереса.
        - Надо же… - волновался он, касаясь то одного, то другого минерала, - гелиотроп! Обсидиан! А вот амазонит! – он прихватил пальцами слабо-зеленоватый, мылкий на вид многогранник и задумался.
    Лёшка с Маришкой подобрались поближе и сели на корточки возле камней.
        - Красивые! – вздохнула Маришка. Лёшка поразмыслил и указал на один:
        - А этот я знаю!
        - Да? – с любопытством оглянулся на него Пётр Семёнович. – И что же это?
    Лёшка ещё раз для верности оглядел застывшее монолитом скопление мелких прозрачных граней и объявил:
        - Горный хрусталь! В инете видел.
        - Верно. Хорошее дело – инет, - одобрительно пробурчал Каменный друг и взял в руки минерал.

        - Не могу больше здесь! – выдохнула Женя. – Пойдём, Гелечка, на свет, на воздух. На свободу! Какое же жуткое место! – всхлипнула она вновь.
        - Конечно, ступайте, Евгения Захаровна! – сердобольно протянул Стёпа. - Чего вам тут стоять?
          - Верно, идите с Гелей, - согласился Дима, - я-то пока тут пригожусь. А ты, Стёп, тоже иди, я ж вижу, тебе невмоготу.
          - Это точно, - с горечью пробормотал Степан и заботливо подал Жене руку.
    Под светлым зимним небом Женя чуть успокоилась. Оглядываясь по сторонам, она вздохнула с облегчением и даже улыбнулась:
        - Как хорошо! Всё позади, всё обошлось! Да, Стёп? – она снова всхлипнула. – Какой день чудесный! Какой чистый снег!
    Стёпа слегка рассмеялся:
      - Конечно, чистый. Только выпал. Пусть себе лежит. Я его по краям не трогаю. Серёдку убираю.
    Словно не слыша, Женя всё говорила:
        - Такой милый дворик. Наверняка многие мечтают в таком жить. И кто-нибудь поселится в квартире номер шесть… Он всегда здесь жил, Стёп?
        - Сколько себя помню. Считай, сорок лет. Он и тогда, и теперь одинаково старым казался. Только прежде, как будто, другой был. И голым не бегал. А последнее время – словно подменили. Может, и впрямь подменили…
      Женя вздрогнула и опять ухватилась за хвост надежды:
        - Так ведь и Вику могли подменить!
    Ангелине тоже очень хотелось вцепиться в этот хвост, но она хорошо помнила, как разговаривала с ней Виктория Павловна, как манила и улыбалась…  Сомневаться не приходится. Она. И если когда кого и подменили, так это не тот случай…
    Словно поплыли перед глазами моменты, связанные с Викторией Павловной и гранатом – и Лина поняла вдруг, что всё это время ходила по лезвию ножа. Почему прежде не приходило в голову, до чего похожа Виктория Павловна на ворону, которая торчала возле окна?!
    Стёпа сказал, что её больше нет. Ни её, ни Флавия Флегонтыча. Оба сгинули где-то в логове огня. Стёпе можно верить, он зря не скажет. Стёпа чувствует порой лучше зрячего. Значит, не стоит опасаться встретить их где-нибудь в коридорах или за углом во дворе. Больше никто не ворвётся в окно. Теперь надо учиться не бояться ворон, пустых комнат, улыбчивых психологов, спортивных стариков…  И научится она далеко не сразу… А о прекрасных алмазах государственного фонда станет думать, как о зачарованных принцессах, которых никогда никакой принц не расколдует… И несчастные красавицы ничего не могут, не могут даже знак подать, подобно гранату. Вот, значит, отчего гранат причинял ей боль в бриллиантовых залах! Он посылал сигналы! Сигналы возле «Орлова»! Что «Орлов» - не «Орлов»! Предупреждал о такой же судьбе! Тогда, в мрачном коридоре возле своей квартиры – она немножко ознакомилась с подробностями такой судьбы…

    Её как раз поразила эта мысль, когда из двери подсобки торопливо выглянул папа, с необычным и значительным выражением лица:
        - Женя… Геля… - позвал негромко – и сразу примолк, словно не решаясь начать…
    Мама тоже это уловила – и быстро подошла, потянув за собой Ангелину:
        - Что, Дим?
    Папа отвёл глаза и невнятно пробормотал:
        - Зайдите… Пётр Семёныч зовёт…

    Мама с дочкой тревожно переглянулись – и поспешили в полумрак подсобки.
    Пётр Семёныч приподнялся от камней им навстречу. И тоже смутился. А взгляд пристальный, с ожиданием – и, как будто, виноватый. Когда такой взгляд – ясно: жизнь ещё сюрприз преподнесла, и это не букет алых роз…
        Старик не сразу заговорил, и обе поняли: не знает, как смягчить… Ждать его было страшно, но подтолкнуть самим – ещё страшней.
Помедлив, он вздохнул и пробормотал невнятно:
        - Женя… - а потом, - Лина… - и, лишь на миг отведя от обеих внимательный взгляд, на лежащие минералы кивнул, - посмотрите!
    Отмеченный Лёшкой горный хрусталь оказался от всех немного в сторону отодвинут. Испуганный Лёшка сидел тут же и круглыми глазами таращился на Лину с мамой. Лина с мамой в ужасе смотрели то на камни, то на Каменного друга. Такая вот немая сцена…
        - Может, кому из вас, - осторожно начал Пётр Семёнович, - что-то показалось… или появились догадки?
      Женя побледнела, как горный хрусталь.
        - Какой прозрачный и чистый, - прошептала она едва слышно, - как лёд…
      И она задрожала.
        - Это он?! – внезапно и громко зарыдала Лина – и разом замолкла, с жадной надеждой уставившись на Каменного друга, - нет?! Не он?! Он не такой, он придёт, да!

    Каменный друг потемнел лицом и отвёл глаза. Что бы он ни дал сейчас, чтобы не произносить этого! Но именно в этом он не сомневался. Он слышал крик оттуда…
    И, дабы вынести удар, сморщился на один глаз.
        - Лина… Женя… - сказал блёкло и просто, - надо выдержать. Этот кусок горного хрусталя… - он почувствовал, что нельзя больше тянуть – и произнёс быстро, чётко, - ваш отец и дедушка. Захар Кузьмич.
    И торопливо, пока из лёгких у них не прорвался провалившийся голос, принялся убеждать:
        - Он не умер, нет! Он здесь, в этом камне! И в какой-то мере воспринимает мир! Ведь он послал мне знак! Он был сильный человек! Сильный, добрый. И недаром приобрёл образ чистого светлого хрусталя! Такова душа его! Его любовь! Храните этот минерал! Ваш папа и дедушка – он всегда будет с вами! Путь он не может разговаривать – но любить вас он не перестанет!
    И слова подействовали. Никто не рухнул ни в обморок, ни в истерику. Обе зарыдали горькими слезами, но такие слёзы рано или поздно приносят облегчение. Хрусталь нежно подхватили, целуя гранёные выступы и наперебой лепеча что-то ласковое…
Ну, что?.. Конечно, «деда-деда!», «папа-папа!» -  а что ещё остаётся лепетать?

        - Он так любил красоту камней, - уже гораздо позже говорили о дедушке в семье, - он был таким прекрасным художником!
Но чаще обращались к нему самому:
        - Дедушка! Как ты там?! Как мы скучаем по тебе, но как хорошо, что, всё же, ты с нами!
    Хрусталь стоял среди своих самоцветов – и молчал.

    Но если уж забегать далеко вперёд, можно добавить, что даже секрет сиренево-серебряного, с перламутровым переливом состава спустя какой-то месяц был открыт. И не путём химических анализов или магических гаданий. Дедушка указал.
Лина в этом не усомнилась. Да и Женя тоже. Заходят как-то в комнату, а рядом с ним… то есть, с самородком горного хрусталя – старая рабочая тетрадь раскрыта. Откуда только взялась?! Женя потом ручалась, что не вынимала её из