деревянный карниз с ламбекеном. Дедушка кинулся опять к воде, но Пётр Семёныч уже выхватил из-под раковины резиновый шланг и напялил на кран. Против мощной струи огненный цветок не устоял. Завял - и как не было. Зато было полно дыму, вони и копоти. А вся кухня залита водой. Так что дальнейшее пребывание в гостях оказалось посвящено отчерпыванию и вытиранию.
- Какой конфуз! - виновато бормотал хозяин, - как мог я оставить включённым огонь? И вроде сквозняка нет - как занавеска до плиты-то долетела?
- Плита выключена, - тихо подсказала Геля, подняв голову от пола и внимательно рассматривая конфорку.
- Да? - растерялся Пётр Семёныч, также вглядевшись в неё, - действительно... Может, я как-то выключил впопыхах?
- А может, и не включал, - мрачно буркнул дедушка. Друг изумлённо уставился на него.
- В общем, Пётр Семёныч, - объявил дедушка, поднимаясь с полу и бросив тряпку в раковину, - тебе придётся с моим воровским приобретением немножко пообщаться, ты уж не обессудь, сам видишь.
Расставались в подавленном настроении. Пётр Семёныч смущённо топтался в прихожей, вздыхал и всё морщился на один глаз. А Лина то и дело оглядывалась на кухонный стол, где остался лежать переливчатый гранат, и хлюпала носом.
- Линочка, - погладил её по голове дедушка, - это ненадолго. Пусть наш камень чуточку поживёт у Петра Семёныча.
Геля кивала, отводя взгляд, ей было грустно. Хотя Пётр Семёныч был и добрый, и хороший.
Наутро ещё по дороге в школу она встретила Маришку. Девчонки радостно пихнули друг друга, вместе бойко заперебирали ножками: время торопило. Потому просто необходимо было лихо проехаться по раскатанной дорожке, которую, на чём свет стоит, кляли спешащие на работу взрослые, а чего бы, казалось, не использовать им этот природный ускоритель? В пылу забега Маришка забыла про вчерашнее открытие и рассказала новость только на перемене. Причём, не только Ангелине. Весь класс узнал, что в её доме стена в три метра.
- Ничего особенного, - разочаровала всех Ангелина, - возле седьмого дома и побольше памятник!
Мимо этого памятника они с Маришкой и с дедушкой как раз шли по дороге домой, когда мимо трусцой пробежал Флавий Флегонтович из 6-й квартиры. Поравнявшись, он приостановился и попривествовал:
- Здравствуйте!
- Здравствуйте! - откликнулся дедушка, а с ним хором Лина и Маришка.
- Как жизнь?
- Ничего, спасибо, а вы как?
- Все болезни на лопатках! - бодро объявил Флавий Флегонтович.
- Ну, налицо успехи: всё молодой и стройный.
- Я не барышня, Захар Кузьмич, комплименты мне делать, - хохотнул старичок. - Главное, здоровый! И вам бы со мной за компанию. Не хотите?
- Я вам в тягость буду, нет прежней сноровки. Да и времени.
- Я смотрю, вы всё в школу, из школы внучку водите, - Флавий Флегонтович был в одной майке, но не спешил убегать, - она уж большая. Не хлопотно?
- Ничего, для прогулки. Но вы простудитесь, Флавий Флегонтович! Вам же двигаться надо.
- Да-да! Конечно. Здоровье здоровьем, а болтлив становлюсь, - засмеялся сосед и припустил вдоль по улице. А девочки с дедушкой пошагали дальше.
Маришка попрощалась при виде своего подъезда, опять так же: сим-сим, максим... - и ладошки в ладошки. Всё было замечательно и как всегда. А потом случилось вот что.
Не сразу, правда, а после того, как дедушка с Линой пришли домой, пообедали, поразглядывали дедушкину новую вещицу, всю сиренево-серебряную, с перламутровым переливом, а из чего она сделана, Геля долго гадала, да так и не догадалась, секрет дедушкин оказался, дедушка открыть его обещался, когда мама с папой придут, чтоб всем сразу - а пока поломай-ка, внучка, голову. Это было опрометчиво, поскольку Лине уроки бы надо делать, а мысли всё не о них - о том, что ж за секрет у дедушки. Ведь если вдуматься - секрет этот ещё никто на свете не знает! Никто!
Она сидела за столом, кусала кончик ручки и пыталась вчитаться в учебник, когда дедушка заглянул в комнату:
- Лина! Я заработался сегодня, хлеба не купил. Ты занимайся, я спущусь в булочную.
Через штору на двери, выходящей в прихожую, Геля видела, как дедушка, нагнувшись надевает зимние ботинки. У дедушки они чёрные, с рельефной прострочкой поперёк мыска. Занавеска загораживает дедушку, только ботинки и видны.
- Ну, я пошёл! - уже в дверях крикнул дедушка, и дверь захлопнулась. Лина обернулась к учебнику. Потом не удержалась и покосилась на "сиренево-серебряную", которая сияла туманно и притягательно. Прекрасная тайна. Но надо математику эту делать. Цифры, цифры! Ни сиреневого, ни серебряного.
Девочка опять перевела взгляд. Хотела на книгу, но не успела - взгляд сам собой упал на окно. На окне сидела знакомая ворона. Не на карнизе, как привыкла Геля в дедушкиной мастерской, а прямо на форточке. А на форточке-то не было сетки. Другая форточка. Ворона еле втиснулась в неё. Какая здоровенная, оказывается! А через стекло такой огромной не казалась. Кыш! Нечего ей тут делать! Так она и в комнату, пожалуй, залетит! Ангелина оглянулась вокруг поискать, чем бы запустить в ворону. Любой жест, а тем более наклон обычно пугают птиц. Но не эту. Этой было хоть бы хны! Пока Геля нащупывала тапку, ворона тяжело прыгнула на подоконник. Как теперь её выгнать? И дедушки нет.
"Кыш-кыш" и бросания тапкой ворона словно не заметила. Она пружинила на лапах, будто приноровлялась оттолкнуться, и свербила Гелю круглыми черносливовыми глазами. В них явно читалось злорадство. Вороны вообще кажутся злорадными. Резким, будто торжествующим карканьем. Изгибом клюва, напоминающим ухмылку. Но у этой вороны было и ещё кое-что. Мимика! Странно, неестественно, но на... не скажешь же, на лице! не скажешь даже, на морде! Морды у зверей! У ворон - голова, и не более! Голова с клювом. И голова хмурилась. Небольшие выступы над глазами съехались вместе, веки прищурились. А сам клюв скосился у основания и приоткрылся, будто оскалился. Ворона сосредоточенно наблюдала с выражением холодным и безжалостным. И это читалось открыто, пугало немыслимо! Геля испугалась. Она отступила на шаг, не сводя с птицы глаз. Та оглушительно каркнула, разом взвилась под потолок и стрелой спикировала на девочку. С воплем Ангелина кинулась прочь. Куда бежать? Первый порыв - в прихожую, ко входной двери, открыть - и вон из дому, к людям, к дедушке.
- Деда!!!
Рванулась - и споткнулась. Упала, поползла на четвереньках. А ворона набрасывается сверху! Крыльями бьёт! Вот клювом в затылок долбанула. Больно!
- Деда, спаси!!! - захлёбывается слезами Лина и прячется от вороны. Куда-нибудь! Вот - хоть под стол! И поваленным стулом задвинуться! А ворона достаёт, бьёт клювом через сиденье стула, каркает яростно, победно. Лина вылезла с другой стороны - и ко входной двери. Ворона на миг отстала, но тут же опять налетела. К двери не пускает, а гонит в сторону - и клювом, клювом долбит! А Геля опять споткнулась, опять упала. А на полу ковёр. Как раз от вороны закрыться. Геля схватилась за край ковра - и рывком закрутилась. Конечно, ворона и через ковёр клюёт, но не так больно. Где незащищённо, подбирается, потому Ангелина прижимает к себе ковёр, завёртывается плотнее, совсем в комок сжалась, только у самого пола ступни никак не спрячешь - так ворона углядела - и сбоку по ступням, всё злее и злее.
- Дедааа!!!
И наконец-то пришло избавление! Дверь настежь, на пороге дедушка, в одной руке сумка с хлебом, в другой веник, у дверей стоял - и тем, и другим по вороне:
- Кыш, тварь поганая!
Не сдаётся ворона, на дедушку норовит, но с дедушкой не очень-то справишься, дедушка за свой век тыщи ворон перевидал. Он на ходу перевооружился, вместо сумки схватил старое пальто с вешалки, на ворону накинуть, вылитый римский ретиарий, и бросился в бой. От вороны перья полетели, и с испуганным карканьем она в панике закружилась под самым потомком.
- Ага! - вошёл дедушка в азарт, - узнала, почём фунт лиха?!
- Кар, - промямлила ворона и устремилась к форточке.
- Вот то-то! - дедушка бросил веник и бросился к Лине, - Линочка, ты-то как? Натерпелась, маленькая! Не бойся, теперь я везде сеток понабью! - он вытащил внучку из ковра и принялся утирать слёзы краем пальто.
- Деда! - хлюпнула носом Лина, - как же хорошо, что ты пришёл!
- Ничего не бойся! Никаких ворон! Посиди, успокойся. Я тут булок сдобных купил, щас чаю с тобой попьём. Погоди, только разденусь, переобуюсь в тапки.
Геля в изнеможении сидела в комнате у стола и смотрела на дедушку. Как дедушка в прихожей стаскивает и вешает пальто, вытягивает из галошницы тапки. Тапки были старые, не особо пушистые, но ужасно уютные. Геля их очень любила. Но ещё больше любила дедушкины ботинки с поперечной прострочкой, потому что ботинки - это их с дедушкой путешествия и прогулки. Москва с её бульварами и двориками, парк зимой, горки, катки. Ботинки виднелись из-под дверной шторы, за которой переобувался дедушка. Тапки положил на пол, сейчас ботинок снимет - и ногу в тапочный пух. Свалявшийся, но всё равно такой тёплый с морозу.
Лина сидела и ждала, когда же дедушка снимет ботинок. А он что-то не торопился. Почему-то и штору перестал задевать плечом. Как-будто на месте застыл и не шевелится.
Ангелина подождала-подождала, а потом ждать надоело. Ну, когда ж дедушка наденет тапочки, и они будут чай пить?! Она поёрзала на стуле и, наконец, позвала:
- Деда!
А дедушка молчал. Что такое? Не слышит?
- Деда! Ну, деее! - опять протянула Геля, - ну, чего ты так долго?
Тишина. И какая-то абсолютная тишина. Без всяких шорохов и шарканий, которые мог бы производить человек. А ботинки стоят и не шевелятся. И тапки лежат на полу.
Ангелина соскочила со стула и подбежала к шторе. Отодвинула её, а за ней никого. Ботинки стоят. Тапки лежат. А дедушки нет.
- Деее! - заскулила Геля и побежала по квартире. Везде пусто. Ни в кухне дедушки, ни в гостиной, ни в ванной, ни в спальне. И в мастерской никого. Ничего не понять! Не мог же дедушка без ботинок на улицу уйти. Да и дверь бы хлопнула. Под кровать, в шкаф забрался? Глупости!
Лине опять стало страшно. И она бегала по дому всё стремительней. Звала всё отчаянней. Потом заревела. Сквозь рёв позвонила маме.
- Успокойся, - пролепетала Женя в недоумении, - тебе показалось. Дедушка придёт.
- Ботинки...
- Ну, мало ли какие бывают неожиданные ситуации. Может, к соседям зачем-то вышел, что-то забыл, вспомнил... Погоди, скоро я буду, разберёмся.
Как ни странно, эта соломинка спасла. Лина стала в напряжении ждать хлопка входной двери. И от напряжения решила все задачи и примеры. И вообще сделала все уроки. Потому что это единственное, чем можно было заполнить перекошенное ожиданием время.
А время шло. Время всё не распрямлялось. И так и не распрямилось. То ли сто, то ли тыщу лет.
Пришла мама. Потом папа. Потом сосед. Потом другой. Потом незнакомый дядя. Это было уже, когда день сменился ночью, а ночь - днём, а может, наоборот - Ангелина не помнила. Всем она рассказывала, как в окно влетела ворона, как дедушка переобувался за шторой - и как она откинула штору. Её гладили по голове и переговаривались негромко,
