образом привела врага на территорию. Быть может, речь шла даже о телепортации, которая, по заверениям ученых, человечеству пока была недоступна. Неизвестным оставалось и количество нападавших.
Разумеется, Денис Голубев поделился своими предположениями и интуицией с командиром взвода и с ротным. Хотя все это звучало из уст рассудительного сержанта фантастикой (впрочем, эта версия так же имела право на существование, несмотря на вопрос о месте выбора для испытания высоких технологий), офицерам пришлось согласиться с угрозой оказаться перед неожиданным врагом во второй раз.
И вновь ОНИ пришли. Ровно в час буквально следующей безлунной и темной ночи. И залившая все вокруг вспышка света была короткой. Но ее хватило на то, чтобы Денис насчитал куда больше двух десятков человек, подобных бесшумным теням, собравшихся в кучу. И с ужасом и неприятным холодком, пронзившим все его тело Денис смог на мгновенье разглядеть среди них и себя самого и прочих сослуживцев. Без промедления они подняли свои автоматы, чтобы вновь открыть пальбу, на этот раз целясь в сторону и часовых. Лица их были холодными, какими-то волчьими. Можно сказать, постаревшими внутри, но с безумно жесткой хваткой в глазах. Кажется, те сверкали холодным бордовым сиянием.
-Ах вы, суки! – прокричал кто-то из часовых, занимавший свою позицию с оружием в руках, - А ну бросаем оружие, нахер!
Его голос будто отрезвляющую оплеуху Денису влепил. Вряд ли часовой успел разглядеть то, что привело того в состоянии прострации. В следующую секунду раздался одиночный хлопок выстрела. Его было достаточно, чтобы ротный приказал открыть огонь на поражение по вторгшимся на территорию гарнизона преступникам. На втором этаже все происходило по той же схеме. Синхронно автоматы солдат затрещали из окон казармы. Денис так же не раздумывал нажать на курок. Он не знал попала ли пуля в часового или нет, все его мысли разом улетучились вместе с треском оружия.
Пули, однако, проходили куда-то сквозь нападавших, расплющивались и крошили асфальт плаца, не нанося неприятелю никакого вреда. Тем не менее, вторгшиеся на территорию гарнизона гости открыли ответный огонь. На их автоматах так же имелись племегасители, и вся перестрелка проходила в темноте. И все же кого-то из оборонявшихся в казарме солдат зацепило; одна из пуль чиркнула Дениса Голубева по каске и ударила в стену. Враг определенно обладал куда лучшим зрением, так и должно было быть.
-Черт, начинаю понимать, - вырвалось у Дениса, в секунду отпрянувшего от окна.
-Что именно? – спросил капитан роты Лунёв, оказавшийся рядом с ним, - Что за херня здесь происходит, сержант?
Он был в шоке от того, что нападавшие не умирали от множества пуль, вроде бы, достигавших своих целей.
-Мы здесь происходим, товарищ капитан. Они – это мы. Мы - такие какими мы должны быть. Они пришли, чтобы занять свое место.
-Ты хоть понимаешь, что ты несешь, сержант? Денис? – в какую-то секунду поправился капитан.
Вновь солдаты принялись стрелять, но то были солдаты на втором этаже, в то время как сослуживцы и товарищи Дениса Голубева, занимавшие позиции у окон, старались не пропускать ни единого его слова.
-Мне удалось увидеть их лица, - гнул свою линию Денис, - Это наши лица, заматеревшие, жесткие и холодные. Мы все там, снаружи. Давим нас таких какие мы сейчас – с дурью в головах и детством в жопе. Поэтому мы не можем одолеть ни одного из них, а вот они нас могут. Это ИХ территория, понимаете? У нас только стрельба по мишеням, они же стреляют в людей. Они умеют это делать.
-Но откуда они взялись? – недоумевал капитан, пытавшийся осмыслить открытие Дениса.
-Мы их создали. Возможно, они должны были явиться раньше; я не знаю, что послужило толчком к тому, что сейчас происходит. Но создали их мы, те кто в эту минуту есть в казарме. Там нет никого чужого.
В тот момент Денис и сам не до конца верил в то, что говорил. Потому что все это звучало не столько правдоподобно сколько угрожающе. Не таким Денис Голубев представлял себя в будущем. Он протер рукой лицо и больше не высовывался из окна и не пытался стрелять и тратить боезапас впустую.
-Предположим, что так и есть, сержант, - через паузу признал капитан Лунев, - Тогда что ты предлагаешь делать? Похоже, у них нет намерений отступать.
-Я не знаю, что нам делать, товарищ капитан, - откровенно покачал головой Денис, - Знаю только, что мы для них враги.
-Что ж, сержант, если все так как ты говоришь, я думаю, надо…
-Товарищ капитан, кажется, их больше нет, - вдруг сообщил пухлый сержант Дубинин, оборвав Лунева на полуслове.
И действительно стрельба внезапно прекратилась, территория гарнизона погрузилась в прежнюю тяжелую тишину. Нападавших и след простыл, совсем как в прошлый раз – они ушли уже без светового сопровождения.
-Надо узнать как там караульные, - негромким голосом приказал капитан, не покидая своего укрытия, - И вообще, как обстоят дела. Сколько пострадавших и, не дай бог, убитых… Сержант Голубев, сержант Дубинин, остаетесь за старших. А я пока во вторую роту поднимусь. Так… Огневых позиций не покидать. Это приказ.
Пригнувшись он почти бегом покинул место боевых действий, оставив старослужащих и сержантов наблюдать за обстановкой снаружи. А спустя двадцать бесконечных минут солдатам был отдан приказ сдать оружие. Боевая тревога не отменялась, но брала новую паузу, до следующей ночи. И предстоящая ночь обещала быть куда более страшной. Денис Голубев понимал, что сначала нежданные гости просто дали о себе знать, теперь они пристреливались, будто делали последнее предупреждение или объявляли о своих намерениях. В третий же раз обязательно последуют жертвы. Ведь именно жертв хотел неприятель, кем бы он ни был. Уничтожения, подавления обычной человечности, перевоплощения в безмозглое хладнокровное пушечное мясо, безжалостно исполняющее приказ убить врага. А ведь в роте Дениса Голубева далеко не всем хотелось бы становиться такими биороботами. Часть ребят просто хотела оттоптать этот чертов плац и тупо свалить на привычную гражданку с привычными радостями жизни. Забыть эти долбанные приказы как страшный сон. И то с чем они внезапно столкнулись, однозначно не шло им на пользу.
Про себя Денис был уверен в том, что ОНИ попытаются уничтожить в гарнизоне всех, до единого, включая офицерский состав. После ночной перестрелки сержант уже не мог точно вспомнить, видел ли он среди нападавших кого-либо из командиров.
Зато он очень хорошо помнил свой недолгий сон после пережитой атаки неприятеля, в котором находился в числе нападавших. А проснувшись, долго не мог избавиться от щекочущего привкуса крови во рту. Она брызгала Денису в лицо во сне, и каждое новое убийство приятно ласкало каждую клеточку его тела. Во сне Денис Голубев целился в голову каждого своего врага, спрятавшегося в окнах изрешеченной пулями казармы. Брызнувшая кровь доставала до него, застилала глаза горячей бордовой пеленой. И сержант Денис Голубев хотел убивать как можно больше. И при пробуждении он чувствовал холодную каменную ненависть к своим сослуживцам за их никчемность и легкомысленность, которая где-то глубоко его веселила и забавляла…
без окончания
Глава 30. Пусть умрет святой Демон.
По всей площади вокруг сцены были поставлены столики с дорогим вином, фруктами, и корзинкой, наполненной шоколадом. И, наверное, это считалось самым лучшим во всем суетном городе место, чтобы приятно, и еще с пользой, провести время. На самой же сцене был установлен деревянный крест, забрызганный кровью Демонов. Их распинали каждый день, охотники отлично знали свое дело. Распятые и стонущие в предсмертной агонии Демоны, служили визитной карточкой расположенному под открытым небом заведению. Они были отличной декорацией выступавшим на сцене шутам и скоморохам, время от времени развлекающим собравшуюся за столиками публику.
Вот и Она, пойманная и плененная охотниками, а теперь объявленная Демоном и распятая на кресте, с ужасом могла обнаружить отсутствие незанятых столиков. Она, пленница, имя которой не имело для публики никакого значения, должна была сегодня умереть на сцене. И искренние слезы ее и мольбы о пощаде не могли быть никем услышаны. А ведь Она видела много женщин среди собравшихся гостей. Но все это были пустые оболочки их, можно сказать, неживые пластмассовые скафандры, лишенные всякой начинки. Распятая на кресте, нареченная Демоном пленница чужеземка, отчетливо видела черную пустоту под размалеванной косметикой и разглаженной кремами кожей каждой из них. И однако, никакая «штукатурка» не смогла скрыть угловатостей должных быть плавными тел. Это она, чужеземка, Демон, прибитый тяжелыми гвоздями к кресту, явно отличалась от всех этих пустышек, холодных и примитивных. Они обращали на нее внимание лишь с очередным концертным номером, в ходе которого в сторону пленницы отпускались унизительные и откровенно грубые шуточки, касаемые ее личной жизни. И тогда публика хохотала до исступления, а потом возвращалась к своим делам.
Распятая на кресте пленница видела за столиками женщин в строгих деловых костюмах, в коротких юбках или в брюках, всем своим видом будто стремившихся походить на мужчин. С телефонами в руках они корпели над какими-то бумагами, разложенными на столиках. Еще там было несколько женщин в военной униформе, с болтавшимся на поясе оружием, и в тяжелых армейских сапогах или ботинках вместо туфель на ногах. Были и юные накрашенные красотки, либо совсем полуголые, либо в слишком обтягивающем их хрупкие и фигуристые тела белье. Толстые базарные бабищи, тощие замухрышки, глотавшие рюмку за рюмкой в компании казавшихся своих более человечных кавалеров алкоголички, некоторые из которых еще дымили сигаретами – всех мастей бездушные, утратившие свое природное естество, внутреннюю красоту и святость куклы куда больше и логичнее должны были быть теми Демонами, с участью быть распятыми на кресте. По требованию шутов они смеялись взахлеб над тем чего у них уже не оставалось, от чего они отреклись по собственной воле, в погоне за удовлетворением каких-то чужих потребностей. Вся эта бесформенная и пустотелая мужеподобная масса источала жуткий холод, окруживший Демона на кресте, но нисколько не касавшийся его. Как будто естество самой пленницы служило неким непробиваемым щитом, на который, впрочем, публике было глубоко плевать.
Так уж вышло, что девушку выкрали прямо из дома ради того, чтобы приколотить к кресту в качестве декорации на сцене. Отняли от любимого и верного мужа, отняли от детей. Она слышала, и это было не новостью, о ярком и вместе с тем мрачном городе куда многие так стремились попасть, ослепленные бесчисленным множеством его огней. И не она одна чувствовала их жестокость, скрытую в гипнотическом блеске, эту ложь, которую ее всегда чистое и открытое сердце определяло в долю секунды. Едва коснувшись ее тонкой мембраны души внутри, холодная мрачная иллюминация обнажила всю свою суть святотатства. Девушка будто ощутила последнюю агонию душ всех тех кто оставил ее, кого она лично знала с рождения.
Она сразу поняла, что там был не ее мир, не ее предназначение, не ее природная суть. В тот момент она чувствовала
