сподручники?.. Келарь, сам того не желая, указал на библиотекаря Захарию. Кто, как ни хранитель, копаясь в книжных завалах, мог напасть на краешек нити, ведущей к заветному кладу.
Мы смекнули, что Поликарп невольно ступает на застолбленный нами путь. И лучше поставить точку в разговоре, не то старик догадается о том, чего мы решили пока не разглашать.
Примечание:
1. Пошибание (ст. слав.) – изнасилование
Глава 7
В которой говорится об одной похотливой женщине, через которую можно изловить эконома Ефрема
Простясь с келарем, миновав иноческие кельи, мы с боярином оказались под сенью монастырских дубов, кучной рощицей окаймлявших храмовую апсиду. Их коренастые полувековые стволы почему-то воскресили в памяти начальную пору моего послушничества. Во истину тоскливые те дни: один-одинешенек, неприкаянно блуждал я среди чуждых мне людей, облаченных в темные рясы. Дабы не погрузиться в уныние, стал я усиленно размышлять о бежавшем экономе Ефреме, и внезапно в мое сознание вкралась одна любопытна догадка. Я не преминул поделиться ею с Андреем Ростиславичем. Суть в следующем: человек столь неукротимого характера, к тому же приверженный пагубным нравам богомилов (любитель окрестных волочаек) — обязательно сладострастник по натуре.
Грех сей, тщетно порицаемый церковью, никогда и нипочем не искореним. И в иных обстоятельствах мы безмятежно махнули бы на него рукой, но коль черноризцу вменяется в вину тягчайшее преступление, а именно душегубство, походя отмахнуться от его сладострастия — право, не осмотрительно. Порой нужда плотских утех столь сильно овладевает человеком, что становится смыслом его существования, определяет его чаянья и поступки, затягивает в невылазную трясину, из которой назад и ходу нет никакого.
Примеров тому пруд пруди, хотя бы князья Галицкие — отец и сын, натерпевшиеся лиха от необузданных любовных влечений. А что до Ефрема, коль он и в иноческой жизни одержим Евой — вместилищем порока и скверны, то не мудрено стать полным рабом низменных чувств и руководствоваться ими по жизни. Судьбою лишенный желанной подруги, он выискивает ее образ в других женщинах, не находит и снова ищет. В погоне за теплом и участием он распаляет страсть и похоть так, что не в силах укротить свое скотское желание.
Вот бы разыскать его наложниц да порасспросить их об иноке-любовнике. Известно, что в похотливом угаре, подогреваемом телесной близостью, когда любовный сок застит глаза и разум, мужчина выбалтывает сожительнице самое сокровенное и тайное в душе и думах своих. При том, считая себя главным в любви, выстраивает далекие планы совместной жизни, обязательно счастливой по его разумению. Редкий тогда не прихвастнет, редкий не выдаст желаемое за действительное.
И еще следует помнить — женщина, как существо более хитрое и коварное, зная слабые стороны избранника, боясь потерять любовь и ласку, делается прямой застрельщицей и потатчицей его худших намерений. Ева вынудила Адама вкусить от древа познания, Елена прекрасная разожгла огонь троянской войны, Настасья заставила Осмомысла изгнать законную жену и сына. Мужчина мнит, что вершит события по личному почину, но крутит им женщина. Он ратоборствует на смертной сече, а трофеи той брани кладет к ногам возлюбленной. Не женщина ли подвигла Ефрема к грехопадению, не женщина ли судила ему сойти во ад?
Положим, Ефрем скрылся в потаенной норе, словно аспид гремучий. Не любава ли приносит ему прокорм и питие в полночной тиши?.. Кто она, та волочайка, распаляемая неутоленным сластолюбием, желанием ублажить неукротимую течку, насытить вожделение изнывающего лона? Почему бы нам ни разыскать его сударушку и вослед ей выследить самого ключаря.
Но как обнаружить ту зазнобу Ефремову — задача, признаться, не из легких. Да и с чего начать-то?..
И тут меня озарило. Вспомнил я старую присказку: «Больше всего о блуде окружающих знает самый распутный среди них». Следом на ум пришел рассказ болезного Антипия о гулящей-женке Марфе по прозвищу Магдалина. По его мнению, она была воистину сосудом греха. Определенно, Мессалина(1) сия ведает более всех касаемо окрестных любовных историй — этакая дива нам и нужна.
Андрей Ростиславич ухватился за подсказку. Воистину, в опутавшем нас ворохе предположений и домыслов моя легкомысленная догадка может явиться путеводной нитью к обетованной истине.
Как говорится — назвался груздем, полезай в кузов!.. Боярин поручил мне заняться поиском названной вавилонской блудницы, дабы выйти на след эконома Ефрема. Я внутренне предвкушал успех того предприятия. Признаюсь, мне, грешному, было заманчиво увидеть ту развратную женку; наслышанный об ее непотребных вкусах, мне любопытно рассмотреть прелестницу, сладкую для обоих полов. Что за гарпия(2) такая ненасытная уродилась в здешних палестинах? Какова она статью и обличьем? Чем прельщает подруг для совместных ласк, что они несусветного вытворяют, предаваясь пороку Гоморры?
Будучи в краях фряжских, немало я слышал о плотских извращениях бесстыдных фемин(3). По простоте своей считал, что они присущи закрытому сообществу — скажем, в сестринских обителях, в греческих гинекеях, в гаремах исламских владык. Но чтобы славянка, подобно греческой поэтессе Сафо из Лесбоса(4), певшей запретную любовь, делила ложе с босоногими поселянками, таковое встречал я впервые.
Итак, решено было расчленить розыск на две части. Андрей Ростиславич займется боярином Гориславом, мне же предстояло двинуться на поиски галицкой Сафо.
Недолго размышляя, направил я стопы свои к рубрикатору Антипию. Если он навел на ту девицу, то, верно, обязан знать — где и в какой веси она пребывает. И не обманулся в своих предположениях.
Антипа уже достаточно оправился от случившегося третьего дня припадка падучей, но пока что сидел в келье, освобожденный от урочных работ. Любая праздность плодит душевную леность и умственное нерадение, посему чужда добропорядочному иноку. Антипий же усердно трудился, согнувшись в три погибели, что-то малевал на растянутом в поставце пергаменте.
Встретил он меня настороженно, я бы сказал — испуганно. Но, узнав, что от него требуется самая малость, оправился и повеселел. Для приличия троекратно отрекся от знакомства с той женкой, выказывая пристойность, посетовал на хилое здоровьишко, недозволявшее даже в мечтах помышлять о любострастных утехах. Отстояв собственное целомудрие, он все же подтвердил, что греховодная Марфа по кличке Магдалина каждому известна и проживает поблизости. Подробней узнать, где она обитает, можно у десятника плотницкой артели Хвороста.
Хворостом оказался вчерашний мой знакомец из мастеров, рубивших часовенку, — мужичок с необычайно густой растительностью на лице. Это он прилюдно, на чем свет стоит, клеймил назначенного ключарем Петраку. С должным подходом выставив незадачливого тиуна Петра в дурном свете, я быстро разговорил плотника. Узнал не только, где обитает волочайка Марфа, но и еще кучу подробностей, вплоть до того, с кем теперь она спит.
Марфа — пришлая. Она насильно переселена из Галича по настоятельному требованию духовенства. Клир против нее возбудили благонравные посадские женки и возмущенные отцы добропорядочных семейств. Видать, она сверх меры досаждала скоромникам своим неприкрытым распутством. Как водится в народе, зачастую вызнают всю подноготную о подобных бабенках, Хворост охотно поведал мне ее историю.
Женщина та купеческого роду, избалованная достатком, а более того, слепой родительской любовью, с детства отличалась невообразимыми капризами и непомерным честолюбием. Сказывали, что запретный плод она вкусила, будучи совершенным ребенком, выделяясь неукротимым своеволием и врожденной порочностью. Родители, понятно, всячески выгораживали сластолюбие дочери. Но когда она взялась открыто бегать в княжью гридницу, а то и хлеще — к торговым людям на постоялый двор, им ничего не осталось, как скорей выдать ее замуж.
Благо выискался жених, из-за крайней бедности совсем неразборчивый. Получив за невестой обильное приданое, он предался беспробудному пьянству, предоставив молодайке полную волю. Случалось, высмеянный собутыльниками рогоносец немилосердно избивал свою супружницу. Однако ссадины и синяки заживали не ней, словно на кошке. А она, по сути своей будучи во истину шкодливой кошарой, опять принималась за старое, только еще наянней. Ей прямо-таки повезло, когда обидчивого муженька убили в пьяной потасовке.
Став полновластной хозяйкой, уже не прячась, она развратничала напропалую. Бедные родители, не стерпев такого позора, скончались в одногодье. Вскорости сойдясь с разухабистым торговцем гречином, подалась она вместе с ним за море. Но, видно, и там выказала свою безудержную природу, так что купец без всякого сожаленья прогнал ее от себя. Очевидно, в Византии поднабралась она еще большего блуда, оттого, веротясь домой, стала соблазнять не только гулящих мужчин, но и смазливеньких бабенок — тут ее и прогнали с бибером из города.
Обосновавшись в окрестностях монастыря, она принялась за старое. Да одно ей плохо — не было стоящих любовников. Все мелочь: тиуны господские, заскорузлые стражники, порой монашек оскоромится, а то и просто сиволапые хлебопашцы. Совратила она немало окрестных отроков, до девок опять же добралась. Сказывали, учит и тех и других любовным заморским ухищрениям. А кто прошел ее науку — уже никогда не вернется к правильной жизни. Вот какова мерзкая пакостница! Пытались ее приструнить, но ей как с гуся вода — деньжата-то имелись. Побить там, а то и красного петуха пустить, выходило себе дороже. Опоила и подкупила она всех старост и судей, они за нее горой — не смей тронуть...
Вот с такой адской исчадью, подобной Лолит — матерью демонов, предстояло мне встретиться. Честно скажу, робости я не испытывал, наоборот, меня так и подмывало поглядеть на жрицу любви. Я решительно не представлял, чем обернется та встреча... Но в душе моей уже ширился соблазн, и странно, я совсем не гнал его. Признаюсь искренне, я грешен, грешен, грешен — ибо заведомо вожделел к той Марфе-Магдалине!
Приложение:
1. Мессалина — жена римского императора Дионисия, известная своим распутством.
2. Гарпия — в греческой мифологии крылатое существо, полуженщина-полуптица отвратительного вида.
3. Фемина — от лат. Femina — женщина.
4. Сафо из Лесбоса — Сафо, Сапфо (YII-YI вв. до н.э.), древнегреческая поэтесса, С. приписывается воспевание лесбийской любви.
Глава 8
В которой Василий в гостях у волочайки Марфы предается блуду
Последовав совету боярина, я решил, что подобает явиться к Марфе облаченным не в иноческую хламиду, а в светское платье. И то правильно, какое доверие может быть к скромнику иноку у разгульной бабенки, то ли дело пригожий купчина или боярский сын.
Дядька Назар Юрьев обрядил меня, как и надлежит выглядеть добру молодцу, не сказать чтоб зело богатому, но и не бедному совсем, а главное, не отягченному семейством.
