состояния, на которые полезно настраиваться, чтобы почувствовать Прозрачных. Это значительно упростило им задачу по наблюдению за Прозрачными и поиску их в пространстве Империи. Основные данные подтверждались анализом, но со многими допусками. И тем не менее следующий шаг был сделан.
В один из вечеров они зашли довольно далеко, после чего появились новые объекты. Лаам сказал себе, что для разнообразия они должны увидеть всё сразу — лишь тогда они получат от сеанса максимальную пользу. Они не опасались, как бы кто-нибудь другой не перехватил инициативу, потому что проявление Прозрачных было связано с напряжением воли и всем, кроме них, нужно было время на адаптацию.
Не нужно было касаться Прозрачных даже мысленно, чтобы впустить в себя эту силу, а следить за ее притоком требовалось ежесекундно. Мало того, что нужно было отслеживать появление открытых порталов, но еще и думать, не ждут ли вас в засаде. Однажды днем на них напали после полудня; с одной стороны о каких-то разногласиях относительно Прозрачных догадывались все, с другой — говорить об этом пока что никто не спешил.
На пустынной улице Лаам жестко отбил атаку двоих громил, которых, очевидно, использовали на пробу. Меагда вычислила, что человека, который их нанял зовут Фьюгарт и он участвует в заговоре. Позже показался всадник на гнедом коне. Он был в длинном одеянии, похожем на плащ с капюшоном, наброшенным на голову. Казалось, что, не отрываясь, он смотрит в какую-то точку за ними, блики света на его плаще складывались в красивый иероглиф.
Им пришлось углубиться в дематерилизацию. Человек в седле сделал то же. Они стали почти невидимыми. Всадник поступил так же. Его присутствие ощущалось в основном по тёплому уплотнению воздуха. Стало не по себе. Не сговариваясь, Лаам и Меагда побежали вниз к реке, туда, где был мост. Незнакомец поскакал по тропе за ними.
— Стойте! Ламка, это я!
Всадник сбросил капюшон. Они узнали Чжоэна и остолбенели от восхищения. Это он, их соратник! А на его плече вдруг появился кот. Лаам и Меагда радостно захохотали. Вместе с ними смеялся и Чжоэн. Их дорожки снова пересеклись. Чжоэн ощущал новое движение в себе, он любил этих ребят, и луна освещала ему лицо.
****
В боку еще покалывало, когда Жаомотус ступил на камни, которыми была вымощена главная площадь столицы. Он остановился перед украшенным каменной резьбой трехэтажным зданием. Подняв голову, он увидел собравшихся на балконе представителей знатных родов, одетых в светлые одежды и похожих на сверкающих на солнце экзотических птиц. Слева от них с решительным видом стоял распорядитель церемоний в пурпурной мантии. Его одежда была украшена серебряным и золотым шитьем. В руке он держал инкрустированный самоцветами церемониальный жезл.
По толпе пронесся тихий ропот, однако никто из властителей Империи не показал виду, что замечает это. Подогретая вечерним элем толпа нажимала на ряды гвардионцев, выстроенных перед ратушей и вооруженных на случай непредвиденных волнений алебардами и палашами. Но даже этого было недостаточно, чтобы сохранять спокойствие.
— Долой императрицу! — раздался громкий мужской голос.
Распорядитель церемоний нахмурился и сделал знак неприметным людям в серых накидках взять смутьяна на заметку.
— Пусть живет в своем дворце и не делает глупостей, пока ее не свергли! — визгливо закричала какая-то женщина.
— Нет, дудки! Чуи и Гектоса на трон! — прозвучало с разных сторон.
— Пр-р-рекратить безобр-разие! — закричал командир гвардионской роты. — Р-р-р-азогнать бунтовщиков!
— Вечер перестает быть томным, — заметил Жоамотус и поспешил в проулок, чтобы случайно не оказаться среди брошенных в темницу.
С
— Можно было бы сказать, вопреки всем требованиям логики, "мир изначально был добр", но вышло бы слишком жестоко. Если бы мир изначально, без всяких оговорок и условий, был добрым, ему ни за что не досталось бы столько зла. Такое невозможно. Все люди склонны бесконечно тянуть свое рабство, подобно муравью, ползущему по направлению к далекой и невидимой цели. Некоторые из них цепляются за него так отчаянно, что находят в себе силы, которые направляют их в новое рабство. Но таких людей немного, потому что в большинстве своем они не видят впереди никакого смысла, если лишены надежды на любовь.
— Вы говорите, любовь... Это единство трех влечений! Влечения души, влечения ума и влечения тела — страсти... А сама страсть — как "пожиратель души" и "напоминание о трех вечных опасностях": вожделения, порока и смерти. Страсть сжирает вас, и в то же время вы видите перед собой ложное изображение любимой. И вот все надежды, вся красота, тепло — и даже твоя душа — должны пасть перед самым страшным демоном, когда-либо прятавшимся в сердце человека. Каждый раз, когда вы отдаетесь страсти, вы попадаете под власть одной из трех главных сил этого мира. Любовь — не какое-то особенное чувство, а результат крайних действий ума, направленного на наслаждение и высвобождение негативной энергии. Такая страсть называется кармической. Она возникает в результате неосознанных действий, обусловленных концепцией оскверненного ума. Если вы слишком привязаны к своему "я", вы не сможете наслаждаться ни радостью, ни болью. И наоборот, привязанность к Божественному, постоянно направляющему вашу жизнь, сделает ее страстной и счастливой, — убежденно говорил епископ Аэльхейд.
— Императрица Кариоментия, кажется, несчастна в любви, — сказала Маори. — отсюда ее увлечения новыми модными теориями. Эти идеи так прекрасны, что хочется верить в них, и жизнь кажется прекрасной, как никогда прежде. Но проходит несколько дней, девушка влюбляется в иного молодого человека и тоскует по прежней своей жизни, а потом вдруг выясняется, какая это смешная и жалкая подделка под жизнь… Напротив, идея теократического общества — это идея имперской мысли о лучшей роли и лучшем месте церкви в современном мире.
Епископ кивнул и показал рукой на полки книг, стоявшие вдоль стены. Среди них было множество фолиантов в кожаных переплетах. Рядом с полками на невысоком столике стояла клетка в виде храма с большой птицей, напоминающей орла с пестрым оперением.
— В старые времена дамы читали книги со своими кавалерами, которые были рядом, или даже писали комментарии к ним. Покойный император Маркионий был муж благочестивый, но не сведущий в философии, так что книги читали без него, чтобы не докучать ему. Кавалеры тогда носили камелии, ибо красный цветок любила священная птица его императорского величества… Это было замечательно, поскольку означало красоту и жертвенность. — Аэльхейд помолчал, мечтательно подняв глаза к небу, и продолжил: — Те книги были из плотного тонкого пергамента, на котором были нарисованы разные цветы и птицы.
— У вас есть сейчас такие книги? — спросила Маори.
— Нет, но они, я знаю, сохранились у императрицы... Оортебус не раз вспоминал о них в своих письмах.
— Как бы я хотела взглянуть на них, — сказала девушка. — Тем более, что мне необходимо увидеться с императрицей...
— Что ж, я думаю, это можно устроить. Завтра перед обедом мы зайдем в императорскую библиотеку, где вы сможете хорошенько рассмотреть эти шедевры.
****
Стоило Фьюгарту представить свою тень, как окружающее тут же перемещалось в его воображении: длинные аллеи парков, пологие склоны холмов, мраморные дворцы, дома, деревья, цветы и птицы, крохотные, поражающие своей необычной и совершенной красотой. Он ощущал их красоту всем своим существом, словно то был таинственный свет, проникавший в самую его душу и озарявший ее своим золотым сиянием. Все это было непостижимо и странно — может быть, именно поэтому он чувствовал себя несчастным.
Только деньги могли вернуть ему чувство реальности. Они могли дать то, в чем он нуждался — внутреннее спокойствие. И три тысячи корон, обещанные королевой Мильдогеной за убийство троих шпионов, имели все свойства богатства, поэтому Фьюгарт не сомневался, что сможет найти способ заработать их. Но для этого требовалось кое-что сделать самому. А для осуществления задуманного нужно было время. Главный лазутчик оказался крепким орешком: легко расправился с его сообщниками, которых он подослал проверить магическую силу.
Стоило кавалеру подумать о земном рае, и все вокруг немедленно преображалось и менялось: зеленые луга наполнялись ромашками, а шпили соборов и пагод сияли розовым блеском, черные ели и белые акации садов заливались трелями соловьев, украшенные монашками беседки блестели серебром дождей и радугой колоколов.
— Эй, кавалер! Хочешь познакомиться с веселыми девочками?
— Убирайтесь к дьяволу, — срывался он, глядя на безобразных горбунов, зазывавших случайных путников в бордели, и уличных музыкантов, которые славили гордость и честь.
Они доводили его до исступления, особенно музыканты. Рисковать он не боялся — так, по крайней мере, казалось. Смерти как будто не было, до того, пока не становилось ясно, кого он носил в себе. Тогда возникали соблазны, ожидание чего-то нового, незнакомого, хотя и в несколько иной плоскости, но о новом он вовсе не думал, скорее всего, по причине близости конца.
Поэтому думать об этом тоже не спешил — мысль всегда оборачивалась внезапным вторжением чего угодно в рассудок, к которому Фьюгарт ощущал недоверие. А еще было не так просто понять, что именно происходило в темноте и откуда возникал в нем этот страх. Впервые в жизни он терзался неизвестностью. Почему он не мог решиться на убийство этой троицы? Но ответа на этот вопрос он не знал и сам.
****
В обязанности Оортебуса входило только изготовление поддерживающего лекарства для маленького королевича Эолла, и у него оставалась масса свободного времени. Доктор замахнулся на невозможное — решил, что вылечит мальчика, причем с помощью волшебных растений, произроставших на территории королевства Тубзерин.
Долгое время ничего не получалось. Каждый день Оортебус давал ребёнку пилюлю и приглашал с собой на прогулку, но мальчик тихим голосом отказывался — грустно сидел на табурете у стены, когда перед ним ставили мольберт и два старинных канделябра. Он неизменно рисовал похожий на мячик мандарин в золотой короне и говорил, что хочет быть летучим волком в большой медвежьей шкуре. Стала даже возникать мысль о том, что магические возможности доктора остались в далёком прошлом.
Но однажды Эолл сказал, что хочет пойти завтра в парк посмотреть на то, как летучий волк спустится с неба и украдет козленка. И это в самом деле произошло на поляне, рядом с фермой. Причем это случилось после того, как доктор дал мальчику лекарство, приготовленное по его собственному рецепту из человеческой крови. Ребенок стал поправляться. Более того, у него развивались способности к ясновидению. Почти каждый день мальчик по секрету рассказывал доктору, что произойдет в ближайшее время. Оортебус был несказанно рад за маленького королевича, с каждым днём всё лучше и лучше предсказывавшего будущее.
Поскольку все врачи Эль-Бинора в своё время сошлись во мнении, что болезнь королевича неизлечима, никто этого не ожидал и не замечал. Кровь продолжали подвозить. Оортебус использовал ее и для
