грустно и, глотнув густого красного вина из кувшина тончайшего сирийского стекла, направился вглубь дома, туда, где возле невысокого столика стояло нечто среднее между нарами и деревянной раскладушкой.
Несмотря на то, что это нечто было застелено овечьими шкурами, Владимиру, избалованному комфортом 20 века, ложе это, откровенно говоря, не нравилось.
Каждое утро он просыпался с чувством жуткой ностальгии, в которой даже панцирные сетки лагерных и тюремных шконок вспоминались ему чем-то комфортным и даже родным.
Поставив кувшин с вином на столик, Костоправ подошел к небольшому окну.
Камнетес был прав: общественный туалет отсюда был прекрасно виден.
Небольшие каменные колонны при входе и две широко распахнутые двери, в противоположных сторонах дома.
– Небось, чтобы запах и мух сквозняком выгоняло.
Догадался Нестеров и только сейчас заметил, что туалет этот расположен, как раз на том самом месте, где в его родном двадцатом веке, располагался ресторан «Старая Анапа».
– Да…
Подумал он, возвращаясь к кувшину.
– А общественные туалеты в Горгиппии, делали не в пример надежнее ресторанов в советской Анапе.
Он хохотнул невесело и, опустившись на печально скрипнувшую кровать, вновь припал к кувшину, ясно осознавая, что только алкоголь, может хоть как-то, хоть ненадолго обмануть всю ту нелепость, произошедшую с ним.
***
– …Стоять! Стоять сука!
Громкие крики, трели милицейских свистков и топот сапог постепенно затихали где-то в районе городского пляжа, и Костоправ наконец-то смог отдышаться.
– Если не сяду, честное слово брошу курить.
Задыхаясь, пообещал неизвестно кому, Нестеров и вдруг заметил в ближайших кустах, что росли возле забора, между толстых прутьев арматуры, небольшую щель, по которой можно было попасть в музей под открытым небом, гордость и достопримечательность Анапы.
-Лишь бы голова пролезла, а дальше как-нибудь.
Запоздало пронеслось в голове Костоправа, а сам он, плюнув и на новые брюки и на прекрасную, идеально голубую рубаху, плюхнулся животом на землю и разве что чудом протиснулся сквозь тесную дыру.
…- В музее! В музее смотрели!?
Неожиданно совсем близко от окаменевшего Костоправа, со стороны кустов, раздался громкий, охрипший мужской голос.
Никак нет, товарищ майор, еще не смотрели, но за ключом уже послали к дире….
-Обыскать. Подогнать машины и осветить территорию…Здесь полно раскопок, где он может затаиться.
Недослушав, прервал младшего по званию майор и зашебуршал спичечным коробком.
– Похоже, ты влип, паря…
Сглотнул тягучую слюну Нестеров и тихонько двинулся вдоль каменных саркофагов. Неожиданно, из-за высокого, черного в ночи пирамидального тополя выглянула луна и отчаявшийся было карманник, заметил, что каменная крышка крайнего саркофага отодвинута сантиметров на двадцать – тридцать от паза.
Подчиняясь скорее звериному чутью, нежели разуму, Нестеров оббежал домовину и с обратной стороны резко дернул крышку на себя.
Как ни странно, каменная крышка оказалась не столь тяжелой, как можно было предположить, и легко сдвинулась в сторону.
Владимир, в очередной раз, доверившись собственной интуиции, нырнул в каменное нутро древнего гроба.
– Господи, пожалей и прости раба твоего, Владимира…
Прошептал карманник единственное, нечто напоминающее церковные тексты и, поднатужившись, помогая рукам коленями, приподнял и уложил крышку плотно и аккуратно, да так, что выступы на крышке вошли в продолговатые пазы саркофага.
И похоже что вовремя.
Совсем близко засвистели, раздался приглушенный кашель курильшика и пахнуло запахом дешевых сигарет.
Владимир вытянулся, подложив руку под щеку и затих, а вскоре и вовсе уснул, вымотанный погоней.
Проснулся Нестеров от странного ощущения легкого покачивания.
Он, хотя и никогда не замечал за собой приступов морской болезни, однако нечто неприятное почувствовал внизу живота.
Вправо – влево, вверх – вниз, вправо- влево, вверх- вниз….
Если бы Костоправ не знал наверняка, что вчера ночью, он, спасаясь от доблестной советской милиции, залез в каменный, многопудовый саркофаг третьего века до нашей эры, он мог бы дать руку на отсечение, что сейчас это большой и довольно тесный каменный гроб, плывет себе куда-то, по морям, по волнам: на манер пушкинской бочки с царевичем Гвидоном внутри.
-Да что ж такое, в самом-то деле!?
Возмутился Нестеров и, встав на колени, со всей дури, спиной уперся в крышку.
Каменная крышка отодвинулась и удовлетворенно вздохнувший было щипач , вдруг, боковым зрением увидел слева от себя тонкую полоску берега.
И что самое удивительное, берег этот, равномерно покачивался: вправо – влево, вверх – вниз, вправо- влево, вверх- вниз….
У кормы небольшого корабля, скорее даже большой лодки, пораженный Костоправ, увидел двух оживленно беседующих мужчин. Один из них плечистый и невысокий, в белом, но довольно грязном хитоне, крепко упершись ногами в толстые доски небольшой палубы, обеими руками держал большое длинное рулевое весло.
Второй, повыше и потоньше в кости своего собеседника, совершенно голый, не обращая внимания на качку стоял на борту лодки и мочился в море.
-Напрасно ты это делаешь, господин Агамемнон. Уверен, что Нептун не любит, когда ему мочатся на голову. А нам еще плыть да плыть. До Таврики путь долог, почти сто восемьдесят миль…
– Не дрожжи ты так, Дайодорос. Аквилон, бог северного ветра явно нам благоволит. Видишь, как натянут наш парус.
Он повернулся, и тот час же заметил Костоправа, уже успевшего выбраться из своего каменного ложа.
-Дайодорос. Ты опять на борт «Дафны» привел своего возлюбленного? Он у тебя, что, актер театра или мальчик из публичного дома, диктериона?
И что за одежда на твоем любовнике? Да он, похоже, скиф?
– Да никого я на борт «Дафны» не приводил.
Проговорил рулевой и тоже удивленно уставился на карманника.
Костоправ, вспомнив занятия по латыни, выдал на гора пусть и довольно высокопарную, но относительно верную фразу.
-Я приветствую вас, доблестные моряки. Перед вами, медик Ванджелис, только вчера приехавший в Горгиппию из Галлии. Так уж случилось, что мы с друзьями вчера поддались чарам коварного Бахуса, перебрали неразведенного вина и вот я здесь, на вашем судне, а мои товарищи разыскивают меня по всему побережью.
Костоправ в последний момент назвался Ванджелисом, так как искренне сомневался, что имя Владимир существовало в те далекие века.
-А, так ты из Галлии!?
Несколько насмешливо проговорил хозяин лодки, набрасывая на себя подшитый красной каймой белоснежный хитон.
-То-то одежда у тебя как у артиста дешевого театра в Херсонесе, да и речь твою понять очень трудно.
И тем ни менее, лекарь, что ты намерен дальше делать? Наш путь лежит в Таврику, откуда и поступил заказ на вот этот саркофаг, в котором надо полагать ты и отсыпался после столь обильного возлияния?
Карманник хотя и все еще находился в некоторой прострации, но все-таки сообразил, что в цепочке событий случившихся с ним, не последнее место имеют Анапа, вернее сказать музей в Анапе и саркофаг, самый дальний от дырки в заборе.
Костоправ, сдернув с шеи цепочку с золотой монеткой, как можно более уверенно подошел к Агамемнону.
– У тебя хороший корабль, уважаемый Агамемнон. Но волею Богов, мне совершенно необходимо вернуться на берег Горгиппии. Надеюсь этой монеты хватит, что бы вернуться в бухту, высадить на берег меня и этот саркофаг. Так хорошо я в нем выспался, что пожалуй хотел бы его приобрести у тебя, за достойную плату конечно.
Хозяин корабля с удивлением осмотрел Николаевский червонец и словно невзначай бросил.
– Электрон небось, а лекарь?
– Чистое золото уважаемый Агамемнон… три золотника две и четыре десятые доли…А если точнее, то 12,9039 граммов…Хотя пожалуй в граммах вы ничего пока еще не взвешиваете…Впрочем …
– Тебя очень трудно понять, Ванджелис. Впрочем, монета меня устраивает. Мы сделаем так. Я возвращаю Дафну в Горгиппию, мы сгружаем гроб на берег и не только сгружаем, но и помогаем тебе снять дом достойный лекаря. Рабы отнесут в этот дом и так понравившийся тебе саркофаг. Нравится спать в нем, спи…И еще…Я человек честный, а ты похоже совсем не знаешь цену золоту, так что тебе с твоей монеты останется еще небольшая сдача: четыре дидрахмы с головой Диониса и две драхмы. Ты согласен лекарь!?
С трудом поняв довольно быструю речь Агамемнона, Владимир кивнул.
– Дайодорос, поворачивай к берегу, мы возвращаемся в Горгиппию. Поворачивай.
Гл.11. «essedeterminatconscientia»
Бытие определяет сознание
…Как ни странно, жизнь в древней Анапе Владимиру понравилась. Если отбросить некоторые неудобства в связи с одеждой непривычной для горожанина наших дней, отсутствием туалета в доме, а также электричества и водоснабжения, все остальное в Горгиппии костоправа устраивало.
Тот самый саркофаг, что перенес его, удачливого карманника из позднего СССР, сюда, за многие и многие сотни лет назад, сейчас стоял возле окна покрытый хорошо выделанной коровьей шкурой, исполняя роль хирургического стола. Владимир сразу, еще на корабле уважаемого Агамемнона, понял, что домовина эта каким-то странным, необъяснимым образом стала порталом по перемещению человека по времени.
Еще там, на корабле, Владимир хотел было нырнуть обратно в жесткое, каменное нутро этой самой, машины времени, но случайно бросив взгляд на Дайодороса стоящего у руля, решил не торопиться. Еще бы, довольно большой мешочек ярко-алой замши, несомненно кошелек этого времени, позвякивал при каждом движении морехода.
Перед тем как пригласить камнетеса, который выбил и установил на стене дома Костоправа, наверное, первую в истории человечества рекламу медицинских услуг, Нестерову пришлось основательно потрудиться.
Из медицинских инструментов на местном рынке Владимир смог изыскать только узкий нож в кожаных ножнах, небольшой бронзовый молоточек и большие довольно грубые клещи.
– Такими клещами только зубы дергать…
Со страхом подумал Костоправ, но делать было нечего и он пошел дальше вдоль прилавков, в надежде найти что-то стоящее.
Кстати в древней Анапе, рынок располагался прямо на берегу и представлял собой небольшую улицу, вдоль которой и выстроились многочисленные прилавки
На той стороне, что ближе к морю, стояли торговцы съестным товаром: рыбой, крабами, сыром, молодым вином и фруктами.
Напротив них, но уже подальше от прибрежной волны, в тени широких тряпичных зонтов располагались лотки продавцов тканей, готовой одежды и обуви, ароматных смол, оружия и рабов.
Еще наверху, метрах в двадцати от рынка, до слуха Костоправа донесся чуть слышный, благородный звон монет, действующий на профессионального карманника, как гимн Советского Союза на старого матерого большевика.
Конечно, до возникновения купюр, легких и компактных, было еще очень и очень далеко, но лишить человека тяжелого кошелька набитого полновесными медными, серебряными или золотыми монетами, кошелька висящего у всех на виду, да так, что бы клиент и окружающие его этого не заметили, в этом господа есть нечто притягательно, можно сказать азартное.
И Нестерова понесло.
Подтянув эндромины, высокие сапоги с
