Но тут, раздался телефонный звонок судовой АТС из… камбуза. Кок путанно доложил: что, мол, он, производя досмотр камбузных помещений, практически перевернув вверх дном все баки и бидоны, не преминув заглянуть и в обычный бытовой холодильник, стоявший у раздаточной стойки, куда он же, готовясь к утреннему завтраку, не более как час тому назад, положил несколько колец «краковской», только что обнаружил… «присутствие отсутствия таковых на своих местах».
«Отсутствие присутствия» чего, а точнее кого всколыхнуло кэпа, взбодрило: улыбка последней надежды затрепыхалась на губах и слабым эхом – пусть лишь даже её тенью, разбежалась по всей его бледной физиономии. А от него – всё это перепрыгнуло на лица всех, кто был в рубке. Пока всё это тряслось и прыгало, кэп уже крепко накрепко привязал эту пропавшую колбасу к мотористу Бигасу, абсолютно точно рассчитав, что только это слабохарактерное отродье способно было задумать и осуществить соль каверзный кунштюк. Да и время – стало порукой такому выводу капитана и его команде: «Всем – на новые поиски этого говнюка Бигаса! Найти и доставить его ко мне! Сюда! Живого! Я ему сам… скажу… всё… и за ВСЕХ! Ящик «Человека с ружьём» тому, кто этого засранца найдёт!»
«За ВСЕХ!» – было и так достаточным аргументом к тому, чтоб так обыскать пароход… так… Да, вплоть до снятие облицовочных панелей во всех коридорах и кают-компаниях и вскрытия всех головок блоков цилиндров и на вспомогачах, и на ГД… Потому, как за каждый час нахождения в порту, несанкционированный со стороны работодателя, согласно колдоговора «полагается штраф, накладываемый на весь экипаж, в размере равном стоимости портовых услуг, которые будет вынужден оплачивать судовладелец или его доверенный представитель». И эта «несанкционка» случалась-таки и приличных размеров. Потому как за всё нужно платить – и за стоянку у причала и на рейде на якоре, и за лежание в дрейфе, и за лоцмана, и за отказ от него. Короче, за всё, что возможно посчитать и зафиксировать портовым властям и службам. Если такое случалось, хотя и редко, то обычно такой штраф делился на весь экипаж пропорционально заработка каждого члена.
Дурака учить – смысла нет, только время и силы свои потратишь. Но тут – совсем другой карамболь! Раз этот «студент» сам так себя выставил, то пусть и платит сам. Тем более, что кэп сказал «за ВСЕХ!». А к тому ж ещё и ящик вискаря – как бы в премию. Красота! «Прям именины сердца, честно слово!»
Нашли моториста достаточно быстро в раздевалке рыбцеха – в самом дальнем углу по рыбинцами, на которых стояли сушильные переодевальные шкафчики рыбообработчиков: сколько там не ходи – сверху ничего не увидишь; да и рыбинцы в этом месте не поднимаются. А то, что Бигас поднял рыбинцы в другой стороне раздевалки и прополз подними в тот «невидимый» честному глазу схрон, то тут уж фантазия с первой попытки не объявилась. А у моториста – всё ж таки техническое образование, да и его природная худосочность как ни кстати в пору пришлась – соображалка сработала, как у дьявола – и где место подходящее найти, и как туда забраться, и на каких калориях до своей цели продержаться.
Приведя понурого моториста к кэпу, тот свирепо и незамедлительно, но держа себя в рамках закона, беспристрастно допросил Бигаса. Обмякший, растёкшийся по стулу «фантазёр», поведал, что давно задумал свой поступок. Но просчитался, решив, почему-то, что судно, выйдя из Дакара, прямиком направится домой – вы свой порт приписки – город Л. На вопрос же кэпа о причинах такого… издевательства над всем экипажем, чуть не приведшей каждого члена команды до конца их жизни клянить себя за невнимание к ближнему своему, тот поведал жуткую историю своей последней женитьбы…
Капитан на судне и царь, и прокурор, и судья. А адвокаты и присяжные – судовыми нормами и морскими традициями не полагаются это только у пиратов – чёрные метки в ходу. На цивильных же кораблях и судах капитан – Всем – единственная и единая голова, а слово его Знак – будь то чёрный, или же золотой.
Посадили его в цепной ящик и сдали на ближайшее судно, которое уже через одну неделю снималось с промысла и отправлялось в родной порт Л….
Целая толпа следователей и прочих деятелей завалилась на борт судна, не допустив никого из встречающих на причале к своим родным, которых они ждали и не видели почти полгода.
Часов аж через шесть со всеми этими процедурами – какими-то важными, а какими-то формальными – было покончено. Андрей, взяв такси, приехал домой. Дорога от порта к дому заняла всего пятнадцать минут. Андрей взбежал на свой этаж и позвонил в дверь своей квартиры. Дверь открыла очередная, по-видимому, домработница, которую он не знал. Представившись ей, Андрей прошёл в спальную, чтобы переодеться.
Незнакомый и непонятный беспорядок, окруживший его там, смутил Андрея своей интимной откровенностью, висевшей в воздухе и разбросанной по полу и всей мебели. Андрей словно в миг оказался посреди непролазной трясины. А болотный удушающий гибельный смрад, тут же влез в его глаза, уши, нос. И уже занял все Андреевы внутренности – и лёгкие, и мозг; разбавил или же полностью подменил его кровь. Хотя Андрей пока ещё этого не осознал, но теперь уже не он вдыхал, а что выдохнули – его.
Андрей позвал горничную, так почему-то переформатировалась в его голове слово «домработница». Хотя она, впрочем, так и представилась Андрею, впуская того в квартиру. Она ещё назвала своё имя, но Андрей сразу же его забыл. Горничная пояснила, что хозяйка велела не убираться сегодня в спальной комнате. И добавила, что около час назад та ей позвонила и предупредила, что скоро будет.
– Ой, чёрт! Мобильный же есть! – вспомнил Андрей вслух, то ли по чьей-то подсказке, то ли… так уже было когда-то.
– Вы что-то сказали, Андрей Юрьевич? – вроде бы учтиво, но всё ж таки и высокомерно, через плечо, для вида повернув голову на два румба и скосив свои глаза до упора, произнесла горничная, уже выходя из прихожей, не останавливаясь и не ожидая ответа Андрея, который был ей абсолютно не интересен и совсем не нужен.
Набрав номер Елены, он услышал голос автоответчика, который долго и восторженно скороговорил о плюсах загородной недвижимости, о скидках в сетевых супермаркетах и правилах пересчета баллов в боны, а затем бонов в проценты скидок от покупки того, что никто не покупает. Через несколько минут терпения этого осчастливливающего монолога, нагнетающего лишь взрывное раздражение, непреодолимого иначе, как только прослушиванием всего этого бреда – от начала и до конца, которые, как показалось Андрею, продлились дольше, чем слоновая беременность, непребиваемый голос, договорив своё до конца, всё ж таки сжалился и признался в том, что в настоящий момент абонент имеет возможность позвонить только в Службу спасения, нажав после гудка цифру «ноль», так как «денег на вашем счёте недостаточно».
– Странно!.. – прошептал Андрей, как будто бы отвечая на телефонное откровение, уже окончательно потерявшись в пространстве и времени. – Я ж… Я же предупредил о приходе... Странно!..
В море Андрей всегда выключал телефон, так как связь там не работала. А к концу рейса и по его радиограмме Елена каждый раз пополняла его телефонную карту. Так было всегда. Но почему-то теперь – счёт был на нуле.
Андрей подошёл к окну спальной комнаты, которая, как ему вдруг представилось, превратилась в одну из зал анфилады: беспардонно объединившей интимные тайны одного своего помещения с другими, заполненными рядами любопытствующих зрителей – парком, двором, подъездом. Посмотрев из этого окна вниз – с высоты современного седьмого этажа, Андрей увидел подъехавший к их подъезду незнакомый шикарный автомобиль. С водительского места вышел незнакомый ему мужчина и, обойдя авто, открыв переднюю пассажирскую дверь, протянув руку, помог выйти из него... его, Андрея, жене.
Даже с такой немалой высоты Андрей сразу же узнал её. Или почувствовал. Те внизу обнялись. И как показалось Андрею, достаточно неприлично для светлого времени суток. Да ещё и на глазах его. Хотя та парочка об этом, конечно же, не догадывалась.
Далее. Тот незнакомец столь же неприлично поцеловал Елену, и, по всей видимости, не в щёку – этого со своей высоты Андрей разглядеть не смог. Затем, наклонившись к её руке, поцеловал, по всей видимости, и ту. Выпрямившись, незнакомец прильнул к её шее, а потом опять – к её губам.
Вся Андреева кровь или то, что теперь текло в его жилах, оставила верхнюю часть его тела и притаилась в ногах. Андрей стоял обездвиженный – не шелохнувшись: одна его рука продолжала удерживать отодвинутую занавеску, другая, оказавшись упёртой в оконный переплёт, поддерживала его обескровленное тело. Ни одна, ни другая нога не могли тронуться с места, залитые, как грузильный свинцом, всей сбежавшей в них телесной жидкостью, превратившейся там в горячий лёд.
Андрею казалось, что всё это представление длится уже целую вечность. Незнакомец вновь и вновь без каких-либо сопротивлений продолжал свои итальянские дружеские процедуры – губы, рука, шея, губы, рука, шея...
В какой-то момент Елена расцепилась с незнакомцем, скользнув своей рукой по его руке. Как портовой буксир, сделавший своё дело, забирая свой конец и отходит от баржи, он отпустил её. Елена, на миг обернувшись на провожатого, направилась ко входу в дом. Открывая подъездную дверь, она, ещё раз оглянувшись, махнула тому рукой с воздушным поцелуем, наверняка, мокрой от лобызаний, и скралась в темноте. Звук удара закрывшейся подъездной двери, эхом донёсшийся через приоткрытую форточку, который Андрей ощутил почти физически, вернул его сознание и всю телесную жижу по своим местам.
[justify] Всего этого действа – ни нижнего, ни верхнего – горничная не видела, так как, рассказав Андрею об указаниях и звонках хозяйки, занялась какими-то делами. Андрей, выйдя из спальни-гуляльни, машинально перейдя в пустую, уже убранную до непорочной чистоты гостиную, закрыл за собой её двойные распашные двери. Он опрокинулся в своё любимое кресло, вдавившись в него со всей, как только смог, силой, помогая своему туловищу
