Молодожёны поселились в просторной Елениной трёшке с высокими потолками, с пейзажными видами из окон: окно из спальной комнаты выходило на придомовой садик, переходивший в Центральный городской парк; остальные окна смотрели на урбанистический пейзаж – из них был виден почти весь исторический центр города. Андрею, уже больше года проживавшему в служебной квартире, предоставленной ему его работодателем, это жилище – упакованное шикарной мебелью, высококлассной и модной бытовой техникой и прочей домашней утварью, могло бы показаться просто-таки пентхаусом из нереалистичных или пропагандистских кинофильмов, развращающих воображение желанием владения подобным бытием – когда смотришь, и вмиг отрезвляющим с тяжким похмельем – когда кино кончится. Тут же – кино материализовалось: Еленина квартира, собственно говоря, и была тем самым «невозможным» пентхаусом из киносказки. Но новобрачный не обращал никакого внимания на всё это. Он – был счастлив. А счастье, как говорят в народе, глаза-то застит.
Ещё через неделю после свадебных фанфар и первой брачной ночи с Еленой, она, проводив Андрея в его следующий плановый полугодовой рейс, вернулась к своей главной обыденности – бизнесу. Дело, отпустив её совсем на чуть-чуть – на отыгрыш в виде свадьбы, больше не могло сиротствовать.
За пару месяцев до очередного прихода Андрея, Елена, побывав у своего семейного врача, огорошенная полученными от того известиями, отбила радиограмму Андрею: «ТЫ ХОЧЕШЬ РЕБЁНКА ВОПРОС». Находясь на промысле в Северном море, получив это сообщение, Андрей, по-видимому, столь же ошарашенный, как и Елена, несколько дней не мог прийти в себя и не знал, что на такое ответить. Он, читая Еленино послание, расшифровывал его всё время по-разному: то воспринимал так, что Елена задаёт вопрос абстрактно, как бы на перспективу – «хочешь, мол? и если «да», то-де когда?», и в таком случае нужно отвечать конкретно; то предполагал, что её вопрос чисто риторический – может от грусти, может от скуки, тогда его ответ типа «конечно» и «я тебя люблю» станут самыми уместными; то допускал, что это ошибка с адресатом, и, вообще, это не его Елена – мало ли Елен на свете ждущих; то, как несуразную, как минимум, шутку взрослого ответственного человека по какой-то причине съехавшего с катушек и в дребезги разбившего себе лоб, а потому и написавшего эту ахинею; то ещё и так, и этак, и незнаемо как, но тоже – вполне реалистично. Единственный вариант ответа, который не пришёл к нему в голову сразу же, сходу, вернее же – Андрей его туда не впускал, растолковывался просто: Елена – его жена, УЖЕ чуть ли не на сносях, а ещё и то, что для неё это такая же неожиданность, как возвращение непотерянных мореплавателей из бездны Бермудского треугольника, которые отправились кротчайшим путём из Мурманска к северному полюсу, находясь при том, на непрерывной радиосвязи с большой землёй.
Андрей же опасался допустить до своего сознания такую естественную и единственно верную расшифровку радиограммы. И лишь потому, что его вариант мог всё-таки разойтись с истинной. Ответь он на тот радиограммный вопрос «Нет» и совпади это «нет» с мнением Елены, он лишится своего ещё нерождённого ребёнка, которого он уже любил и чаял. Отреагируй он «Да» и если это сложится с желанием Елены, то он будет наисчастливейшим из отцов. «Так-то это так! Ну, а если ВСЁ наоборот?!» – блуждал и шарахался в лабиринтах всевозможного Андрей.
В таких самотерзаниях он дошёл до того, что во всём стал искать внешние знамения, благо подобных «примет» можно было понапридумывать сколько заблагорассудится. Да и ломать к тому свою голову было особо незачем. «Знаки судьбы» объявлялись повсюду в перманентном режиме – только выбирай да загадывай. К примеру, подняли пýстырь* – значит в Еленином послании ошибка; подняли край как маленький улов – значит правда, и родится дочь; подняли трал с забитым по крылья* кутком* первоклассной треской, скумбрией или сельдью «400+» – тоже правда, но(!) тут уж сын, а то и двойня. За пару дней поисков и гаданий подобных и иных забористых экзо-шифровок с экзо-ответами на задуманное набралось столько, что нужно было смело и решительно готовиться к тому, чтобы стать и отцом-героем, а заодно ещё и к тому, чтобы остаться бездетным до конца жизни своей. Дабы не сойти с ума, с этим «акулинством» – веришь не веришь – нужно было срочно заканчивать. И через несколько суток таких зацикленных несуразных метаний и заклинаний ума, души и всякой прочей природной неподвластности, Андрей, взяв себя в руки, дал ответную радиограмму: «ЛЮБЛЮ ВАС МАЛЫШОМ ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ НЕБОЛЬШИМ БУДУ ДОМА ВСТРЕЧАЙТЕ ЦЕЛУЮ ОБНИМАЮ ВАС».
*
Елена встречала Андрея в родном порту с огромной охапкой белых садовых ромашек. Они ещё полгода назад – в их первую законную брачную ночь, рассказывая друг другу о себе, радостно узнали, что ромашки и другие простые полевые цветы любимы ими обоими. Животик у Елены, так показалось Андрею, уже достаточно округлился и
* Пустырь – трал с нулевым уловом после подъёма после траления
* Крылья – элемент конструкции орудия лова: часть трала, соединяющая его с распорными траловыми досками.
* Куток – часть трала, в который попадает улов в результате траления.
являл меж них третьего члена их молодой семьи. Поэтому обниманий, вдавливающих, обволакивающих неудержимой страстью лишь двоих, как было на проводах Андрея в рейс, не состоялось. За то расцеловались они так же – один затяжной поцелуй за другим. «Ва-ку-у-м!» – сакральным хором выдохнули, видевшие это члены Андреева экипажа.
Елена должна была родить уже вот-вот-вот-вот, и Андрей хотел Сам встретить её с ребёнком из роддома. Но контракт, подписанный им на три рейса, ещё до их знакомства, требовал отправляться в путь уже через две недели. Андрей не пошёл на контрактную спарку*, твёрдо поставив вопрос ребром: либо база даёт ему замену, либо он увольняется. Расставаться навсегда с таким спецом, как он – никто бы не согласился. Но и без скандала не обошлось: найти старпома, да ещё и срочно – задача архисложная. Однако, руководство пошло навстречу: подсуетилось и решило задачу – как-то уговорило одного из его коллег прервать отпуск и подменить Андрея. А тот в свою очередь, как положено, проставился: как говорится, накрыл поляну – тем более, что ресторан – тот самый – был почти его, про что он узнал случайно – сама Елена, на тот момент, так и не призналась.
В ожидаемый срок всё ровно так и произошло, как и было задумано и отмерено самой природой. Елена – родила! Сказать, что Андрей был без ума от счастья, всё равно, что расписаться в полной профнепригодности, когда на кону годовая зарплата за один месяц.
«СЫН!» – взвихрилось всё естество Андрея, всё его нутро, каждой песчинкой души и тела, заполыхало, зазвенело, затрепетало, заорало во всю лужёную глотку, когда Елена ещё из роддома, через два дня, как Андрей отвёз её туда на такси, сообщила ему по телефону, что всё в порядке. «Андрей Андреевич! Андрюшка!» – беспрестанно повторял в слух Андрей-старший в одиноком ожидании встречи, то юля по квартире, то приседая на что попало – столы, кресла, кухонные табуретки, то опять вскакивая и носясь по квартире, сшибая всё на своём пути, не видя перед собой ничего, кроме образов Елены и Андрюшки в своих глазах, наполнившихся светом, счастьем, новым смыслом и надеждой на самое лучшее, которое он заслужил наверняка. Душа без конца пела – на перебор и вперемежку – знакомые много лет песни: те самые, что он уже распевал когда-то и также, как и теперь, находясь в точно таком же возбуждении.
Андрей и Елена давно решили, что если родится дочь, то они назовут её Марией, а ежели сын, то – Андреем, как их любимого поэта. Хотя, собственно говоря, никаких договорённостей и вовсе не было. Просто, как-то ещё до их свадьбы, в заполуночной постельной предсонности Елена выдохнула: «Сейчас во мне девяносто процентов тебя!» Андрея катапультой выбросило из постели: ему показалось, что Елена полной грудью выкрикнула эти слова ему в самое ухо. Или же – прямо в мозг. Сидя голышом на полу,
* Спарка (жаргонизм) – два-три рейса один за другим, каждый из которых продолжается от 4 до 6 месяцев с перерывом между ними две-три недели.
спрятав подбородок в колени, охваченными и прижавшими их к груди руками, он исподлобья посмотрел Елене в глаза, которые как-то сумел разглядеть в кромешной темноте спальни, в своей несподобной ни к чему позе.
– Андрей Второй, – прошептал Андрей Юрьевич, забираясь обратно на кровать и залезая под одеяло, вытаращив собственные смотрелки, которые он, не моргая, на сводил с глаз Елены.
– Андре-ей Андре-еич! – уже в полусне, также на выдохе, еле слышно и даже немного на распев прокудесила она в полном блаженном умиротворении.
– Андрей... Второй-Второй, – выпорхнуло из Андрея бесшумным ночным мотыльком.
Андрей даже не пошевелил губами. Да и вообще, он сказал это про себя, лишь в своём собственном мозгу. Или нет – хотел сказать внутрь, а всё вышло наружу. Именно сейчас больше всего на свете Андрею не хотелось прерывать собственное блаженство, ответами на какие бы то ни было вопросы – хоть праведные, хоть каверзные, которые в полном праве могла бы задать ему Елена. Врать он не умел. А рассказывать о своих скелетах!.. сейчас!.. – ну, уж точно не время и не место.
Но Елена на всё это действо никак не отреагировала. Она уже спала. Или сделала вид, что уснула – скелетов-то у всех с избытком… Всему своё время: и для демонстрации собственных монстров, и для кунштюков, и для разоблачений других.
[justify] Так считали они оба… Всю свою жизнь. И даже тогда, когда сами ненароком, а паче – со стороны, узнавали секреты и тайны друг о друге, не раскрывали эти знания: то ли не желая – каждый себе – оказаться в состоянии некой неловкости от признаний другого, то ли от неизбежных встречных вопросов и невозможности спрогнозировать ответную реакцию. В собственной открытости в круги своей семьи они оба – не сговариваясь, не согласовывая свои представления – считали, и принимали как должное, что каждый имеет право хотеть: молчать ли, говорить ли, спрямлять-увиливать ли. Да и делать – то, кто и что хочет. Не мешай другому – главный
