Всего этого действа – ни нижнего, ни верхнего – горничная не видела, так как, рассказав Андрею об указаниях и звонках хозяйки, занялась какими-то делами. Андрей, выйдя из спальни-гуляльни, машинально перейдя в пустую, уже убранную до непорочной чистоты гостиную, закрыл за собой её двойные распашные двери. Он опрокинулся в своё любимое кресло, вдавившись в него со всей, как только смог, силой, помогая своему туловищу руками, вцепившимися в холодные, блестящие свежеотполированным лаком, деревянные подлокотники, желая слиться с ним и стать невидимым никому. Или же – бесследно исчезнуть.
Дал знать о себе дверной звонок. Затем – шум в прихожей и неразобранный Андреем разговор двух человек. Из всего этой звуковой кутерьмы, больше походящей на эфирный шум, именно так это представил себе Андрей, он отчётливо разобрал лишь какое-то резкое и короткое «ой!», упавшее голосом Елены.
Андрей встал. Полусогнувшись под тягостностью всего увиденного из окна спальни и в ней самой, шоркая по полу полупослушыми ногами, как изношенный старик, сдавший к тому же, наперекор советам врачей, почти всю свою кровь, двигаясь полуосознанно, скорее от инстинкта, чем по собственному желанию, ради приличия, а не по нужде, он, открыв двери, вышел из гостиной.
Посреди прихожей пышала* Елена, уже сменившая уличные туфли на домашние. Рядом жалась горничная, услужливо держа наперевес Еленин плащ. Взгляды обеих были растерянные и одновременно извиняющиеся, даже кающиеся: дескать, ну, прости, так получилось, нам жаль, нам очень жаль. Вся картина была комической: словно их обеих застукали голыми в одной постели в обнимку с тем писанным мачо – в том же городе, той же страны, где Андрей как-то раз побывал – где подобное абсолютная норма, да никак не мог предположить, что окажется там вновь. То есть это «там» окажется здесь – в его квартире. Андрей, как это уже когда-то было в его, можно сказать, другой жизни, сделал вид, что расстроен тем, что Елена не приехала его встречать.
* Пы́шала – от глагола «пы́шать»: дышать сильно, глубоко, быстро.
– Ну извини!.. – бросила Елена своим привычным спокойным манерным голосом, в котором УЖЕ самонаводился, пока ещё робкий, но крепнущий с каждым морганием её ресниц, претензионный тон – её фирменный и самоговорящий, по типу, мол, «я ж тебе сегодня утром – всё сказала!»
Она – уже взяла себя в руки от первой неожиданности. На её лице и в движениях уже не осталось и тени, и так мало свойственных ей, неуверенности в себе и смущения.
– У Андрюшки сегодня были ответственные соревнования. А у меня… А у меня и до них, и после – несколько важных неотложных встреч... по делу. Я просто закрутилась! – закончила она, почти незаметно возвратив себе свой обычный верх во всём, до чего могла достать.
– А деньги-то почему на телефон не положила?! – спросил Андрей, но чересчур тихо, даже как-то умиротворяюще, интонацией, совсем неподходящей для такой мизансцены, так, как будто бы он сам был виноват в этом «недоразумении», да и ещё в чём-то другом.
Все разбрелись. Елена с горничной отправились на кухню – то ли по хозяйству, то ли посплетничать. А же, не сказав никому ни слова, ушёл из квартиры, тихонько притворив за собою дверь. Единственный вопрос Андрея, который он обратил к Елене, так и остался без ответа, как будто бы и вовсе не услышанный. Да он ничего и не ждал: ни её ответы, ни объяснения, ни что бы то ни было другое от неё – сейчас, да и вообще, стали ему теперь не нужны…
**
Он долго искал её. А когда нашёл, то удивился тому, как быстро справился с поисками. Андрей полюбил её схода. Хотя, может быть и не её лично, а в её лице всё, то хорошее и доброе, что было у него и до неё, и ещё раньше, и даже в детстве; всё то, что по ходу своей жизни – он собственноручно растерял; всё то, чего теперь осталось лишь в его желанных воспоминаниях, приносящих и улыбку, и боль каждый раз, когда он оставался в одиночестве. Вместе с её появлением, воспряла надежда, на возможное повторение того из прошлого, что согревало и сберегало его от саморастления души и тела, не позволяло ему упасть в глазах ни в чужих, ни в своих. Андрей вновь обрёл уверенность в том, что лучшее впереди – в будущем: судьба-то, возможно, не такая уж и злодейка.
**
…Вот теперь Андрей логически понимал, хотя нет, скорее подспудно чувствовал, что всё идёт к разводному концу. Что через неделю или через месяц, или же чуть дольше – их неминуемо ждут ЗАГС и суд. И куча разных мучительных хлопот впереди. Ведь развод после четырнадцати совместно прожитых лет, непростых: поначалу вроде бы душевных и страстных, но уже через год и дальше корявых, а в последние время даже скандальных; дело мерзкое, опустошающее и без того уже выпотрошенную душу, высасывающее остатки всё ещё трезвого сознания.
Сохранить брак, ожидая чего-то дальше, какого-нибудь возрождения, ренессанса, какого-то второго дыхания в их отношениях – это сверх ненормальные перегрузки или пустая трата времени, игрище; это всё равно, что использование игрушечной детской посуды в реальном быту. Затягивание разрешения проблемы несовместимости походит на удлинённую тренировку в спортзале: когда отпущенное абонементом время уже истекло, а следующий по расписанию «спортсмен» ещё где-то задерживается, к тому же и тренер куда-то вышел, то есть появилась возможность нахаляву поэксплуатировать тренажёры. Но при этом – своих сил уже нет: все силы добросовестно и без остатка выложены в свои часы. Ну, и что теперь? Не уходить же, в самом деле, раз никто не гонит, и ты никому не мешаешь?! Ан нет – уходить! Чтобы не сломать шею себе. А тем паче – другим!
Хотя остатки чувств вроде бы ещё треплются, а подсознание надеется на то, что свершится чудо. При том, что забытый за чувствами мозг понимает: ничего уже не улучшиться, не преобразуется – ни само по себе, ни с чьей-либо помощью. Ведь от тех чувств, перенасыщенных страстью, которые с силой стометрового водопада обрушились на него при первой встрече с ней и заклокотавшие в нём с самого начала, незаметно глазу принявшихся угасать, уж и не разберёшь, с какого года их семейной жизни, теперь остались лишь празднично разукрашенные воспоминания, да ещё и непотребные крохи с барского стола удовольствия и несмываемые пятна с разводами, обляпавшие всё и вся вокруг…
– Тьфу! Да, ложными были все те начальные чувства! «Ро-дстве-нна-я ду-ша-а» – дерьмо в красивой оболочке. Самообман, да и только. Был страх повторения того прошлого, от чего я когда-то уже убегал, в поисках понимания, – возмущался Андрей. – Был! Да! Но была и надежда. Было желание. Была жажда – иметь Свою семью: мощную, сильную; где Все – понимают друг друга, поддерживают; в которой каждый за любого Своего – горой. Как говориться – «когда мы едины, мы непобедимы!»
На этом своём призыве Андрей неожиданно стих и огляделся по сторонам. Он стоял один – у чугунных витиеватых ворот на входе в городской парк. Уже темнело и лёгкая осенняя прохлада, прижавшись к нему, вдруг пронзила его зимними, леденящими иглами одиночества.
– Самое время выпить чашечку кофе, – сказал себе Андрей. – И лучше – с коньячком. Зайти в маленький уютный ресторанчик… и выпить. И – помечтать. И – покопаться… в себе… Нет! Лучше – в какой-нибудь небольшой бар, – передумал Андрей. – Взять там пару кружек пивка… Отпить чуть, добавить… чего покрепче… Или – подсесть к кому-нибудь… такому же одинокому… Угостить… И поболтать… Рассказать тому… что такое – «жизнь»…
Андрей, не заходя в парк, зашагал вдоль его ограды, время от времени смотря то себе под ноги, то вдаль, то через дорогу, вроде бы как подбирая себе заведение для уединения.
– Мы знакомимся с новым, как нам кажется, возможным счастьем, в надежде, что прошлые неудачи и дрязги больше не повторятся. Симпатизируем встречающимся по одёжке, а бывает, что и с взаимностью. А как сложится дальше, редко задумываемся, – успокаивающе объяснял он себе. – Просто-таки никогда не задумываемся… сразу. Надеемся на авось… А ведь возможен и другой исход. С ходу обручаемся и трепетно шепчем… себе под нос – «пока смерь не разлучит нас!»
– Фу-ты, ну-ты!.. Чушь какая!.. Свежо предание… «Пока обед – не разлучит нас», – ёрничал Андрей. – Свежей – будет упакованная ветчина, если она из проверенного продуктового магазина. Да и то – и перед покупкой, и уж тем более перед едой, её следует развернуть и хорошенько обнюхать.
– Тут не гастроном. Любовь, семья – на всю жизнь! А в долгой совместной жизни – всякое случается! – продолжал он свои объяснения.
– На всю ли? Как показывает личный опыт и международная статистика, новые близкие через разное время запросто смогут взвихрить муть в душе и газообразование желудке, – не унимался Андрей в своём пессимизме. – Хотя для других, отвергнутых претендентов, они будут оставаться милыми, желанными и вполне подходящими для обручения на всю жизнь... Ну, или на один вечерок, – саркастически иронизировал Андрей.
[justify] – Хватит ёрничать. Помнишь нашу последнюю встречу с Жоркой? Он всё правильно сказал: «Человек – социален и не может жить один. Хотя бы даже и в мыслях. Даже жёсткий и бескомпромиссный в своих убеждениях отшельник знает, что где-то, хоть и за тысячу вёрст, есть такие же или почти такие же, как и он сам – человеки. И среди них обязательно найдётся – Свой, хоть пока ещё совсем незнакомый человек. Невозможно построить своё счастье за счёт счастья своих близких. Не получится сделать счастливыми других, отделив тех от самого процесса его – счастья – созидания, взвалив на себя одного все их заботы, пройти за других их тернистый путь, жертвуя собой, изменяя себе. Счастье – это коллективное чувство и возможно лишь для всех одновременно. И поэтому строить его нужно всем вместе – всей Своей семьёй. Иначе – это иллюзия, подделка,
