– Но только штурманом! – продолжил дядя Эдвард с улыбкой в бороду, обращаясь теперь уже к Андрею, хотя это уже было и ни к чему, так как все уже со всем согласились. – Свежий ветер, горизонты, перспективы! И главное: никакой невымываемой грязи под ногтями, грохота машинного отделения в ушах и полной глухоты к пенсии. Это, старик, профессиональное заболевание у всех служителей маслёнки и дизеля.
Сопротивления ни со стороны бабушки и дедушки, ни со стороны Андрея не возникло. Всё порешили единогласно. И, собрав за неделю все необходимые документы, Андрей уехал в город Л. одной из Прибалтийских республик, где и поступил в мореходку.
Тогда Андрею исполнилось пятнадцать с половиной лет. Детство – не так давно закончилось. С силой судьбоносных обстоятельств перемахнув через костёр несбывшихся желаний, Андрей сбросил в его пламя свою только-только начавшуюся юность, так и не познав её беззаботную взрослость. Оказавшись же на другой стороне, он тут же окунулся совсем в иной мир – мир взрослых и самостоятельной людей: где теперь он главный, где всё прошлое осталось позади, в другой, как ему потом временами казалось, совсем не его, а чьей-то чужой жизни. А вот своё, без сомнения, светлое будущее он теперь будет строить и построит сам. Да такое будущее, где его будут любить и где его наконец-то поймут и примут, как родного.
Вот теперь – потеряв своё детство, лишившись юности, Андрей посчитал себя вправе забыть и свою семью, оставив её там – в прошлом. Он решил, что нужно освободить место для устройства своей новой жизни и зачатья новой, теперь уже по-настоящему СВОЕЙ семьи. Ведь всякой тростинке вязанка нужна. А иначе – тлен. Ну, ежели повезёт, то – перегной. А кто тростинка? Кто косарь? Кто вязальщик? Сам ли всё взрастишь, скосишь да связать воедино сподобишься? Или же тебя самого в оборот возьмут и обвяжут? Как сие распознает и ему – молодому – растолкует, да так, чтоб без обмана и чужой выгоды?..
**
…Георгий тоже поступил в мореходку, но только через год после десятого класса, тоже в Прибалтике, только в другом городе – не в городе Л. После первого курса он отправился на полугодовую морскую практику. Вернувшись с неё, он приехал в Самару на юбилей своего деда Мити, которому в тот год исполнилось шестьдесят лет...
И потом он приезжал в Самару, когда ему было и двадцать пять, и тридцать лет. Последний раз Георгий Александрович приезжал в родной город в свои сорок – на девяностолетний юбилей лет бабушки. Андрея тогда там не было…
IV. «Колодочный раб».
Они познакомились на выпускном Андрея в мореходном училище. Оксана пришла туда вместе со своими родителями поздравить своего старшего брата погодка, у которого тоже был выпускной – он закончил мореходку на радиста. Её брат и Андрей не были знакомы «за руку». Хотя, конечно, за четыре года учёбы много раз виделись мельком, и знали друг о друге. Но только то, что они оба курсанты одного года поступления, но с разных отделений специализации: Андрей – с судоводительского, брат Оксаны – с радиотехнического. Андрей и Оксана столкнулись в дверях на выходе из главного корпуса училища. Он – двадцатилетний молодой человек, пышущий силой и здоровьем, от него словно исходили флюиды, говорящие за него, этот-де добьётся всего, чего только сам захочет, ну, или же всего того, что внушат ему – как его собственные цели; симпатичный, чернявый, коренастый, с открытым простодушным выражением карих глаз; в безупречно отглаженной уставной морской курсантской парадке* – в голландке*, чёрных брюках-раструбах и никаких тебе клёшей, с неуставной мицой* в руке. Она – девятнадцатилетняя барышня: стройная, невысокая – скорее даже миниатюрная, с прямыми светло-русыми распущенными и аккуратно разложенными по плечам и спине волосами, не много не доходящими до талии, стянутой широким модным ремнём с замысловатой пряжкой; похожая на идеальный образец из учебника по психологии, ну и физиологии тоже –
* Парадка (жаргонизм) – парадная форма.
* Голландка, голланка (термин) – часть верхней летней парадной формы матроса и курсанта мореходного училища.
* Мица (мицуха) (жаргонизм) – морская фуражка, имеющая значительные отличия от «сухопутной».
круглолицая, розовощёкая, с огромными холодными приказчивыми глазами – цвета голубого бесконечного неба; всей своей явью излучающая море желаний, говорящая всем и каждому вокруг неё: «Я – это – ОНА!»
То, что это – она, Андрей понял как-то сразу – помимо своих воли и желания, то есть как… как аксиома, как безусловная данность. После той встречи кроме её одной он больше ничего и никого не хотел: ни видеть, ни слышать, ни понимать, ни помнить. Она стала каким-то наваждением Андрея или его роком.
Ни её без остановки ищущий чего-то взгляд, чрезмерно пряный, ни всегда влажные беспокойные ладошки, ни то, что к её девятнадцати с лишним годам она, закончив школьную десятилетку, больше нигде не училась и не собиралась, ни на одной работе больше двух-трёх месяцев не задерживалась, о чём она без стеснения рассказала ему на первом же свидании – и ничто, и никто не смогли бы избавить Андрея, от этого заселившегося в нём пристрастия. Не смутило Андрея и то, что одними из первых её вопросов к нему, и потом задаваемых ею чуть ли не на каждом свидании, были отнюдь не романтического характера: «а ты за границу будешь ходить?», «а сколько будешь получать?». Ничего не сказало Андрею и другое: то, что безусловно главным пунктом на всех их свиданиях, мимо которого они никогда не проходили, словно это и было целью их встреч, явился магазин «Альбатрос»*.
В тот период своей жизни, всё, что у него было до встречи с ней, всё, мешавшее ему усладиться чувством высокой влюблённости к ней, излучающемуся от него во все стороны, да с такой силой, что это было видно всем, стоило лишь посмотреть на этого обалдевшего влюблённого или же хотя бы пройти с ним рядом, заполонившему всю сущность Андрея, одолевшему Андреевы волю и разум, – он бессознательно либо скомкал и выкинул в мусор, либо, до поры до времени, машинально и не задумываясь уложил на дно своего сознания вместе со своим же рассудком.
«ОНА!» – беспрестанно долбило в его висках. А влюблённость, затмившая своим деланным светом всё на свете белом – хоть и не без экивоков, сходу заполонив всё его сознание, в миг разъярчилась*, да так, что не оставила при Андрее даже крошечной тени от здоровой естественной человеческой рациональности – бытовой, автоматической, самозащитной.
* «Альбатрос» – специализированный магазин по типу «Берёзки», только для моряков загранплавания, в котором возможно было приобрести дефицитные и импортные товары за боны – специальные чеки Внешторгбанка СССР.
* Разъярчиться – от слов «ярко» (с высокой яркостью; отчётливо; впечатляюще) и «яркий» (дающий сильный свет и потому очень заметный; насыщенный, резко отличающийся от белого; выдающийся, производящий сильное впечатление).
Фактически, Андрей рос без отца с матерью. Бабушка, вырастившей четырёх своих родных детей, ставших высоконравственными, глубокоуважаемыми и даже орденоносными, давшая воспитание и Андрею – точно такое же, как и им: в духе главных человеческих ценностей – семейных, сделало своё дело: Андрей хотел иметь Свою семью – добрую, взаимопонимающую, в которой каждый свой в любой момент без сомнений и колебаний подставит своё плечо своему, где все – как один, и каждый – для всех; где семейные ценности – превыше любых заповедей и мирских законов. И вот этого всего – «Своего» до встречи с Оксаной у него не было. Мало того, Андрей был убеждён (или же – убедил себя), что «Своего» у него никогда и не было – даже в детстве. Ну, так тогда он считал.
Железнодорожный состав без машиниста, загнанный в тупик по инерции, приданной ему когда-то, не сможет сориентироваться и, дав задний ход, вернуться к разводной стрелке, чтобы встать на нужные рельсы. Так и Андрей, дойдя до первой же в своей жизни развилки, на которой ему необходимо было, взвесив всё, учтя свой опыт, вспомнив всё то, чему его учили, должен был бы принять-таки самостоятельное решение – куда идти и кого взять с собой в дорогу.
И Андрей был-таки – машинистом. Но… Но машинистом лишь самого локомотива: локомотива – без вагонов. Такой вот – тягач, который может указывать путь другим, основываясь и на собственном примере, и на собственном здравом анализе опыта других – локомотивов, составов с машинистами и без оных, показывая своими собственными движениями и выбранными себе и для себя направлениями – как можно, как нужно, а как нельзя, не следует или запрещено. Вот поэтому-то по всему – Андрей и не смог тогда найти свой выход. Тогда?! А – потом?!
Оксана же, каким-то непостижимым образом прочитав все его мысли, открыв в нём для себя то, о чём Андрей – про себя и не догадывался, легко и незатейливо восполнила весь этот дефицит. Заняв свободное место машиниста в составе Андрея, она повела его туда, куда хотела сама, куда было нужно ей…
Они стали встречаться каждый день…
[justify] Уже прошла целая неделя их ежедневных многочасовых свиданий, но Андрей продолжал не обращать никакого внимания на какую-то потребительскую практичность их разговоров, на которую своими вопросами и ужимками постоянно выводила Оксана. Андреево подсознание никак не могло пробиться к его же разуму через кордоны, охватившей его страсти. Даже если что-то начинало смущать Андрея в их быстроразвивающемся романе с Оксаной, то подъездные
