– И пусть мэтр Администратор хоть тысячу «разумных» доводов приведёт, что – так, мол, и надо, для итогового торжества Общества Разума и Порядка… Где-то там, в далёком Будущем… И нам нужно во что бы то ни стало поддерживать чёртов Баланс…
Ты права – Совесть этими лозунгами не заткнёшь! Совесть – она такая…
Сука.
Но – она всегда права. Мы должны[i] осознавать[/i]. Что поступили подло и грязно. Сломали сотни тысяч будущих судеб. И всё – ради какого-то далёкого, призрачного будущего счастья…
Прости. Прости, что втянул. И…
Спасибо.
– За что? – она улыбалась. Она уже знала, за что – тоже постепенно научилась читать пусть не мысли – но ощущения. Впечатления. Эмоции.
– За помощь. Один бы я при всём умении не справился. И, конечно, за то, что поверила мне. На слово. Что всё это – надо. Нужно. Необходимо. Для… Чертового Будущего.
– Мэтр Дониер? Простите, что спрашиваю. А вы сами – видели его? Это Будущее?
Мэтр долго молчал. Отвернувшись. Явно сдерживая эмоции.
– Нет. Не видел. И не увижу. Проклятый гороскоп донны Парки показал, что я не доживу до двадцать второго века вашего Мира… Но мэтр Администратор сказал, что видел. Он – доживёт! И у меня нет оснований ему не верить… Вроде бы.
– Мэтр Дониер… Вы… Мне так жаль… Получается, бессмертие всё равно не…
– Да нет. Бессмертие тут не при чём. Меня просто убьют в каком-то сражении.
– Боже!.. – она содрогнулась, – Так вы знаете свою… Судьбу?
– К сожалению. Мне не хватило смелости – я, как баран на бойне, сам попёрся к Парке… Теперь так жалею. И тебе советую: не ходи! Не будет этого ужасного камня на шее – Предопределённости! Живи лучше, не зная, что ожидает тебя там, за поворотом…
Мэтр Дониер неловко кивнул ей, и открыл дверь. Вот уж не думала она, что такому, как мэтр Дониер не хватает… [i]Мужества[/i]!
– Да, вот ещё что… Спасибо, что сказала, что сама захотела… Я ощущаю себя свинской свиньёй. Втравил тебя в кровавое и гнусное дело… И то, что, как уверяет наш «большой Босс» оно «научно обосновано и необходимо», нисколько…
Да, я уже сказал – не меняет его кровавой сути. Ну, ладно, поправляйся.
Для одного урока и так слишком много всего на твою наивную… – он не договорил, снова сглотнув, и вышел, аккуратно прикрыв дверь за собой.
Она уж было подумала, что осталась одна.
Ан – нет!
Раздался топот босых маленьких – словно ступал ребёнок! – ножек по доскам.
Повернув голову вбок, она заморгала – не поверила вначале своим глазам!
Да это же… Это…
Домовой!
Во всяком случае, очень похож. Нет, не на того банального лысого английского Доби из фильма о Поттере – а нашего, русского, волосатого и зачуханного… Впрочем, и на домовенка Кузю из мультика существо не походило.
Оправившись от первого удивления, она смогла лучше рассмотреть домового – благо, он к ней подошёл на расстояние вытянутой руки.
Хм-м… А никакой он и не зачуханный – скорее, наоборот, вполне опрятный!
Огромная грива аккуратно расчёсанных на пробор седых волос. Лицо с узкими хитро-татарскими щёлочками глаз – кажется поперёк шире. Туловище… Ну, как у ребёнка. Но – ножки и ручки явно покрепче. Усы, борода – тоже седые. А одет – почти как она сама в детстве: заношенные до дыр штаны непонятного фасона и цвета, рубашка, курточка.
Чёрт, да это же [i]её[/i] рубашка и штаны: прямо оттуда – из далёкого детства!
– Здравствуй, хозяйка! – голос вполне молодой. Тембр напоминает Гошу Куценко. Дикция прекрасная, чуть рокочущие нотки басов придают солидность. Только интонации… Немного как бы извиняющиеся, – Ты уж прости, что не уберегли тебя! Но это для нас слишком далеко! И давно! Туда мы с нашими домашними средствами не достаём. – И вдруг уже деловым тоном, – Наверное, пить хочешь?
– Да. – в горле и правда пересохло. Наверное от потери жидкости – пота, крови… – А вы – кто?
Он даже вскинул брови к потолку:
– Ну Женя… Тьфу ты – Сэра! Ты же знаешь! Я всю твою жизнь живу под печкой.
– Но… Я никогда вас не видела! – она и правда, не видела его!
– Ой, так уж и не видела… А вспомни-ка: кто тебе сказал, что Машка на соседской яблоне, и сейчас грохнется?!
Точно! Она тогда рванула что было сил через забор – ну, как забор: три жердины в пять рядов! – и успела точь-в-точь к моменту падения!
Машка, оравшая во всю глотку, летела с высоты метров пять, и наверняка сломала бы шею, если бы не подставленные руки!..
Всё равно удар швырнул их обеих на землю, и они понаставили синяков… Но синяки проходят, а вот шея… Её на место не вправишь! Повезло, что успела.
Ох, и отлупила она тогда сестрёнку – не посмотрела, что та маленькая – пять лет! Ну а та, конечно, наябедничала. А мать – сделала выволочку уже ей.
Потом плакала сама.
Но кто же сказал ей?!.. Странно. Кто-то же сказал… Нет – слов[i]а[/i] словно бы возникли у неё в ушах, но образа сказавшего их почему-то не всплывало… А ведь ей было тогда уже восемь! Неужели…
– Так это вы сказали?
– Да. И давай уже без этих дурацких церемоний – не в Кремле, чай… Переходи на «ты». А зовут меня Евграф Лукич. Можно просто – Евграф. Или – Лукич.
– Хорошо. Очень приятно… Евграф. Лукич. Надо же… Но лицо… Да и вообще – не помню! И как вы – тьфу ты, – ты! – сказал мне про Машку, помню!.. А лиц[i]а[/i] – не помню!
– Хм-м… А оно, пожалуй, и верно… Я тогда из-под печки-то не вылез! Чтобы не отвлекать, стал быть… Ну а сейчас-то: может, есть хочешь? Говори уж – для того и приставлен, чтобы помогать. Хозяйке-то!
Сэра, почувствовав внезапный прилив голода, спустила ноги на пол. Евграф тут же обул на них домашние тапочки.
Боже! Откуда он их выкопал?! Она помнила их чуть не с десяти лет! Растоптанные и стёртые до нельзя, сейчас они были заботливо починены, подошва – заменена, и ногам в них было так тепло, так… Приятно. Словно она – дома, и тут её… любят. А не – терпят.
Она не придумала ничего лучше, чем разрыдаться!
Теперь её молча утешали в меру своих сил сразу двое: по ноге похлопывал как-то растерявшийся Евграф Лукич, приговаривавший озабоченно: «ничего-ничего, скоро твоя ручка заживёт, и не будет больше бо-бо!», и Хамви, слетевший к ней на плечо, и тёплым мягким языком грозивший провертеть дополнительную дыру у неё в ухе…
Она взяла себя в руки. Вытерла слёзы одеялом. Хамви спустила на колени, где он продолжил преданно глядеть ей в глаза, повиливая задней частью спины (так как хвостом до сих пор не обзавёлся), и поминутно поскуливая – ну, ни дать ни взять – щенок!
Евграфу Лукичу она просто пожала руку, сказав:
– Спасибо, Евграф Лукич! И за меня, и за Машку! И за сейчас. Вы с Хамви молодцы… А как вы подружились?
– Да очень просто. Он обнюхал меня, и признал за кровного родственника. – Хамви поглядывавший в это время то на неё, то на Лукича, утвердительно (вот никогда бы не поверила, что такое возможно, если бы не увидела собственными глазами!) облизался.
– Я так рада. Что вы теперь вдвоём – а то прямо дом боялась оставить… Евграф Лукич, а как вы, ой – ты! – вообще[i] здесь[/i] оказался?
– Ну – как!.. Это же ты и перенесла меня сюда! Я, так сказать, вхожу в твои воспоминания детства – а они самые прочные и, как это говорят сейчас, «достоверные»!
– Надо же… Ну замечательно. Я очень рада, что вы… что ты – здесь, и рада наконец познакомиться. Ничего, если я буду кушать за столом? У меня же – только рука?..
– Конечно-конечно, садись. – Лукич мягко, бочком, отодвинулся от ноги, и почти бегом припустил к холодильнику, – Но ничего не таскай! Я сам накрою на стол! Рука-то, конечно, рукой… Но вот потерю крови надо восполнять, так сказать, мясом!
Мяса оказалось предостаточно: и копчёный окорок, и шмат шпика, и даже копчёная индюшка, которую она не помнила, чтобы выдумывала…
Лукич, деловито и очень быстро «настругавший» на стёртой до впадины глубиной в палец, разделочной доске, толстую колбаску на немаленькие ломти, хитро прищурясь, сообщил:
– А индейку-то мы сами… С усами! Угощайся!
– Спасибо, Евграф Лукич… А вы – почему не…? Составите компанию?
[left]– Хамви вон составит, – летучий бобёр как раз подлетел с постели, и теперь поглядывал с пола на кромку стола. Сэра дала ему один из ломтей индюшки, – А нам не по рангу. Да и не по рациону. Мы… Другим питаемся.
