Один долгий день от рассвета до сумерек

просто не в состоянии с мальцом справиться и это обстоятельство так неожиданно и скоротечно раскрылось перед хозяевами.
              Григорий с горечью подумал:
               «Не знают они еще моего сыночка, да и вообще ничего они о нас по сути не знают и, чего доброго, неправильно нас поймут.
                 А мы-то отличные ребята, только об этом никто не знает и вряд ли когда-нибудь узнает» с горькой усмешкой сказал сам себе Григорий.
                                                   Глава 18
              Петр и Марина в ожидании гостей остановились у входа в квартиру и оттуда смотрели на Алешу и Григория, никак не комментируя происходящее и вообще вели себя так, как будто ничего особенного не происходит.
            Что хозяева думали на самом деле, наблюдая за их с Лешей замысловатыми маневрами, Григорий так и не разобрал, да и особенно задумываться об этом он не хотел, чтобы ненароком не испортить себе настроение, не для этого он так долго собирался прийти в этот дом, чтобы омрачить себе этот приход дурным настроением.
             Дотащившись наконец с грехом пополам до дверного проёма в квартиру, Григорий, держа руки на плечах сына, склонился и, вытянув шею, глянул вниз через голову Леши, чтобы оценить близко ли от них находится долгожданный порог и потом глядя весело в упор на Петра, с внутренним облегчением бодрым голосом громко озвучил в пространство в открытую те мысли, которые пытался до этого момента скрыть от хозяев:
             «Переступили или нет еще? Заходим, заходим уже»
              На лице Петра тут же невольно расплылась радостная улыбка, когда он услышал такой оптимистичный возглас.
               А Григорий подумал:
                «Устали ждать нас, наверное, бедолаги»
             Что было толку притворятся перед хозяевами, что они с Лешей, как спринтеры, как ветер, молниеносно вбежали в квартиру и уже давно сидят тут, скучают в сторонке на стульчиках в прихожей, а хозяева, вытянув шеи, все смотрят пристально и напряженно куда-то в дверной проём и ждут, когда же они появятся на горизонте, а они уже здесь, туточки, сидят тихо на стульчиках, не сопят даже, ведут себя прилично, ждут когда их хозяева заметят и начнут восторженно обнимать, целовать и к груди прижимать, а они, честно сказать, уже устали сидеть так долго на одном месте, мозоли себе натерли кое-где, а высморкаться, громко зевнуть, икнуть из-за того, что в горле пересохло от такого, с позволения сказать, гостеприимства или иным подобным способом привлечь к себе внимание хозяев,  хорошее воспитание им не позволяет.
              А если по правде сказать, Григорию было очевидно, что они с сыном проиграли битву на скорость передвижения среди всех категорий граждан, когда-либо приходивших в эту квартиру, и они уже давно были разоблачены из-за своего черепашьего бега с препятствиями на одном месте, да и, честно сказать, входили они, как писал в свое время один известный деятель, делая один шаг вперед, два шага назад.
              Но сейчас почти наступил торжественный момент триумфального входа в квартиру под звуки фанфар, беззвучно звучащих колоколом в голове Григория и отдающихся там небольшой тупой болью и периодической затуманенностью мозгов. Правда еще они не переступили порог, но почти добрались до него, а это уже была маленькая, но победа, правда, похоже победа пиррова.
               Чтобы довести эту победу до полного завершения и придать еще большее ускорение Алеше, Григорий сказал, правда обращаясь почему-то больше к хозяевам, чем к сыну:
               «Давай, давай Леша заходи уже быстрее, хозяева нас уже, наверное, заждались».
          У, растерявшихся от такой, почти что наглой, бесстыжей откровенности, хозяев не нашлось смекалки на то, чтобы сказать что-то внятное в ответ на это высказывание, а Петр только как-то непонятно не то, чтобы крякнул, но точно можно сказать, что хмыкнул как-то неопределенно.
            Когда Григорий отвлекся на разговор с хозяевами, он в какой-то миг краем глаза заметил, что Алеша стал замедляться и уже готов был полностью остановиться, решив, что от него наконец отстали и больше от него ничего не требуется, а поэтому он вполне может и постоять, пофантазировать о чем-нибудь интересном, пока все суетятся.  «Почему бы и нет?»: с Лешиной точки зрения.
             Тогда Григорий с некоторой поспешностью, стараясь выговаривать слова веско и отчетливо, чтобы они прозвучали внушительно как для сына, так и для посторонних слушателей, с едва различимой угрозой сказал:
             «Проходи вперед, Алеша».
            Но в конце фразы голос его сорвался с металлических ноток на свистящий сиплый фальцет и произнести слова так грозно, как он хотел, ему не удалось, наверное, из-за присутствия хозяев, оценивающих каждую фразу сказанную Григорием, так, по крайней мере, ему казалось, а было ли так на самом деле, одному Богу известно и еще самим хозяевам, но нужно сказать, что Петр и Марина ни о чем таком особо и не думали, хотя некие недоуменные, не оформившиеся в своей окончательной полноте, мысли по поводу непонятного мельтешения и копошения гостей в тамбуре иногда и проскальзывали в их головах.
          Тогда Григорий произнес еще раз, повысив голос и с прорвавшейся наружу досадой и нетерпением:
             «Ну давай, давай, Алексей, иди быстрее, что ты встал тут»    
- здесь голос Григория прозвучал уже значительно естественнее и живее.
          Алеша неловко деревянными, негнущимися ногами, переступил через порог дома, запнувшись, в итоге, одной ногой о высокий порог, и вошел внутрь прихожей.
          «Слава тебе, Господи!» чуть было не произнес с облегчением Григорий.
                                      Глава 19
              Алеша сделал два коротких шажочка вперед и тут же, недалеко, почти у самого порога, остановился неподвижно, загородив отцу проход в квартиру, застыл, как изваяние, не зная, что ему дальше делать и как поступать.
             Григорий, зайдя в прихожую вслед за сыном, не сдержавшись сказал ему, немного раздраженно:
             «Алеша, ну проходи же вперед, что ты встал тут посредине. В сторонку немного подвинься!».
             Мальчик, услышал обращенные к нему слова, как будто откуда-то издалека и не особо придал им значение, почти пропустив их мимо ушей, но его сущность отреагировала на призыв к нему отца тем, что он чуть качнулся из стороны в сторону, произвел некое, почти неуловимое движение куда-то в бок и, успокоившись на этом, снова застыл на месте.
             Алеша сегодня явно пребывал в некоторой внутренней рассеянности и оттого мало реагировал на происходящее вокруг, находясь в своем внутреннем мире, там ему было явно комфортнее.
               Раздосадованному Григорию пришлось силой отодвигать Лешу в сторонку, так что, стоящий без эмоционально, как кукла, Леша, не ожидавший внезапного применения грубой силы и рывком сдвинутый с места, едва устоял на ногах. Сделав два спотыкающихся шажочка в сторону, мальчик остановился около стены.
             Ошеломленный Леша подумал:
               «Стою себе, никого не трогаю и вот тебе – «Бах!» и я чуть кубарем не полетел. Что я сделал такого? Ничего себе, повесточка дня!».
            Но Алеша и не подумал обидеться на папу, что тот так невежливо с ним обошелся. Ну, толкнул и толкнул, так произошло сейчас, бывает. Но на свой личный счет Леша этот, получившийся грубым, толчок не принял.
             Григорий, неловко вытянувшись в струнку, задрав вверх плечи и прижав руки к туловищу, чтобы ненароком не сбить сына, протиснулся в прихожую вслед за Лешей. И все же он, как не старался, все же задел, стоявшего как изваяние, сына, никак не реагирующего на суету вокруг.
                «Ух»: выдохнул театрально Григорий, когда они с сыном, наконец, с грехом пополам «вломились» в дом почти не производя шума, но оставив для зрителей впечатление оглушительного, запоминающегося эффектного события или, сказать по театральному, культурного шока.
            Со стороны наблюдающих за ними хозяев вхождение гостей в квартиру, по всей видимости, было надолго запоминающимся своей необычностью событием, но происходило это вхождение с редкими фразами, которые произносил Григорий, а в остальное время почти без слов и сопровождалось редкими тихими  вздохами-охами, как отца, так и сына, и короткими междометиями  у Григория, с невольным неконтролируемым шевелением губ, как будто он хотел что-то ясно и  недвусмысленно сказать, но всё, в итоге, ограничивалось только выразительной мимикой и произнесением им про себя коротких словосочетаний, застревавших у него в горле.
             Гости переступили порог, добрались до нужного места и тут мальчик нашедший себе укромное местечко в сторонке уже встал, как вкопанный, окончательно; ведь многогранное дело было завершено – они вошли в квартиру и процесс: длительный, протяженный для отца, и, незаметный, нормальный для ребенка, завершился.
                  Но им предстоял еще долгий путь, но мальчик об этом не знал. Он каждый миг следовал своему внутреннему миру.
               Вокруг него была сама жизнь, но пока она еще не верховодила им и он естественным образом в ней существовал и был самим собой в любой ситуации, в отличии от его отца, который догадывался с разной степенью достоверности о том, что ему предстоит впереди.
              И отец, строя прогнозы на будущее и анализируя, подстраивался под жизнь, не игнорируя внешние обстоятельства и