Один долгий день от рассвета до сумерек

изрядно потрепанную частым употреблением, пословицу:
                 «Не Боги горшки обжигают».
           Григорий тут же возразил ему:       
               «Как раз, чтобы обжечь горшок, много ума не надо, а, чтобы написать хорошую картину нужен большой талант, не каждый сможет.
             Да еще этих художников у нас - как собак нерезаных, конкуренция большая, могут даже хорошего художника проглядеть, так он и останется на всю жизнь безвестным. Может когда потом про него узнают, да и то не факт. Так что не знаю стоит ли продолжать это гиблое дело».
             «А ты иди, куда кривая вывезет. Главное действуй, не сомневайся»: посоветовал Григорию Петр.
            Григорий вздохнул невольно и на полном серьезе произнес:
            «Сомневайся, не сомневайся, главное, чтобы картины хорошие получались. А это уже вопрос!
               Да и денег это всё не приносит, одни расходы. Светлана недовольна, ворчит; тебе, говорит, уже почти на пенсию пора, а ты ерундой всякой занимаешься».
                                              Глава 56
             Из всего сказанного братом, Петра невольно зацепила только одна фраза о том, что Григорию скоро пора на пенсию и это заявление показалось ему забавным. Он не в силах сдержаться, улыбнулся и сказал:
                 «Мы еще с тобой молодые. Какая пенсия! Дел по горло!»
                 «Да, уж конечно, молодые!» с сарказмом произнес Григорий и потом в сердцах добавил:
                  «Надоело, если честно сказать, уже всё. Даже картины уже мало радуют».
           Петр, который не смог доподлинно понять, что хотел этой фразой сказать ему брат, спросил чуть высокомерно:
                 «А что так?» и легкомысленно добавил, стремясь чуть подколоть, задеть самолюбие собеседника:
                  «Мне вот некогда скучать».
              У Григория непроизвольно сорвалось из уст то сокровенное, что тяжелым грузом лежало у него на душе и то, что он никак не хотел раскрывать:
                   «У тебя хоть смысл какой-то есть».
               И тут же Григорий пожалел, что чересчур разоткровенничался с братом, хотя понимал, что рано или поздно нечто подобное он должен был произнести.
                Петр с легким недоумением возразил:
                  «А у тебя смысла что ли нет?»
            Григорий чуть иронично стал говорить, как бы этим показывая, что он сам не слишком серьезно относится к тому, что он до этого сказал:
                «Есть. Но он у меня почему-то куда-то постоянно ускользает, всё больше по переменной, то есть, то нет, то опять есть. Так что, считай, что смысла вроде бы и нет».
              Петр, как наставник, стал поучать брата, по крайней мере, так это выглядело со стороны:
                  «Так соберись. Цель себе поставь!»
             Григорий с неохотой, как бы защищаясь от нападок собеседника, апатично промолвил:
                  «Что-то не получается».
              Петр серьезно спросил, настолько просто и незамысловато, насколько это вообще было возможно:
                  «Воли что ли нет?».
           Григорий продолжил обороняться от той дотошности и серьезности, с которой его расспрашивал брат:
                «Получается, что нет. Может чего другого тоже нет. Не знаю. Не получается и всё».
                «Что не получается?»: спросил с твердостью Петр - «Ты конкретно скажи».
               «Почти всё»: откровенно и, наплевав в этот раз на мнение брата, заявил хладнокровно Григорий.
             «Такого не бывает»: самоуверенно произнес Петр и, как бы махнув рукой на бессодержательный и бестолковый разговор, добавил:
              «Всё это беспредметный разговор».
             «Ну, как тебе объяснить?»: протянул протяжно Григорий, задумался ненадолго и наконец, оформив в сознании нужные мысли, вздохнул невольно и начал говорить:
               «Сейчас период у меня в жизни какой-то непонятный наступил. Всё как-то устойчиво плохо стало. Всё идет куда-то к закату и даже то, что, казалось бы, является хорошим парадоксальным образом превращается в плохое, а мало-мальски плохое превращается в катастрофу, предотвратить которую никак не получается. Про настоящее горе, если оно придет, я вообще не говорю, оно просто сломает меня и уничтожит.
              То, что раньше, в молодости, поддерживало меня, того уже нет. На чем держусь еще, не знаю. На каких-то пустых символах. Настоящего внутреннего стержня уже нет. А он раньше был, но я его тогда даже не замечал, не знал, что он у меня имелся.
              Было какое-то самоуважение, достоинство, а сейчас - пустота внутри меня. И были эти чувства настоящие, не напускные. Всё было настоящее, большое, серьезное, даже таинственное, и жизнь и я.
             А сейчас всё – мелочи жизни, не за что ухватиться. Какая-то сплошная серость в душе у меня, да и сам я измельчал. Нет меня.
            Значит что-то было другое в душе у меня, что держало меня на плаву в этой жизни. И это был не суммарный набор каких-то удовольствий сплошных, бездельничанья и отсутствия обязательств.
            Нет, помню, было всякое, и горести, и страхи, и переживания, но, тем не менее, радость была в душе какая-то беспричинная, не зависимая от внешних обстоятельств.
             Но эта радость вероятно всё-таки была обусловлена чем-то; тем, что не зависит от меня. И эта радость была не просто из-за того, что присутствовали надежды на светлое будущее и отсутствовало знание жизни.
              Радость эта была обусловлена нечто большим – был в душе беспричинный свет, который существовал сам по себе, был не зависим от внешних обстоятельств и ничем не подкреплен.
              И этот свет был светом в конце тоннеля, несмотря на то, что я уже знал и страхи, и всякие неприятности в жизни, но я верил, что всё будет хорошо в конце концов, а сейчас уже не верю. Сейчас мрак в конце туннеля.
              Я и так, и так пытаюсь уйти от этого беспросветного ощущения и никак не получается.
             Всё как-то паршиво на душе, ничего не радует, смысл куда-то потерялся, если он вообще когда-то был.
              В молодости, помню, смысла никакого не было, а радость какая-то беспричинная была. Мечты были какие-то, ожидания. А сейчас и смысла нет, и радости нет. Вообще ничего нет».
             «Ну ты совсем-то не утрируй!»: произнес, внимательно слушавший друга, Петр.
                «А я и не утрирую, как ты говоришь! Всё так и есть!»: сказал Григорий и добавил:
         «Как говорится: «Сколько веревочке не виться, а конец будет».
               И думаю я, что закономерный итог всей моей жизни, да и вообще всего, что есть на свете, будут плохими в любом случае и при любом сценарии».
            Петр с удивлением воскликнул:
         «Ну ты загнул, так загнул! Глобально ты, я смотрю, замахнулся» и сказал с наставлением и бескомпромиссно, как неразумному подростку:
         «Палку-то не перегибай.
              Ладно ты про себя что-то там удумал непонятное, слишком мудреное, но за всех-то не говори. Я вот так не считаю и считать никогда не буду».
             «Тут, конечно, я палку перегнул. Переусердствовал малость»: согласился с братом Григорий.
             «Да не малость!»: басом ответствовал Петр.
            Григорий сконфуженно подумал о том, что может быть действительно его мысли прозвучали пафосно и глупо, и ему нужно бы быть более разумным человеком и не изрекать вслух свои фантазийные мысли, которые не приемлет любой трезвомыслящий человек. Он поспешил сказать:
           «Согласен, это от моих черных мыслей. Будущее должно быть, по крайней мере, у детей. Без этого никак.
             Но про свою жизнь я уже начал думать, что ничего хорошего уже не будет.
            Верующие, например, так не думают и в этом их сила. У них и после смерти какое-то будущее остается. А я уже разочаровался во всем» и, помолчав, Григорий добавил:
             «Такого со мной в молодости не было. А сейчас вообще - Швах!».
           Петр, не зная, что сказать на все изреченные тирады брата, произнес первое, что пришло ему на ум:
            «Как говорится, раньше и трава была зеленее и арбуз вкуснее!».
       Григорий с каменным выражением лица процедил:
                «Вот именно».
          Петр начал разъяснять то, что в некоторой степени он считал очевидным и проистекающим из своего жизненного опыта:
               «Просто ты идеализируешь прошлое, а сейчас немного разочаровался. Вот и всё».
            Григорий, однако, в глубине души не согласился с братом и, пытаясь убедить его в своей правоте, высказал такую мысль:  
            «А я думаю, что у меня просто такой этап жизненный наступил. Наверное, все через такое проходят, как я».
            «Не знаю, я через такое не проходил»: скептически качнул головой Петр.
              На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Нить разговора прервалась, и друзья не знали, как дальше продолжить разговор и что еще можно сказать.
               Григорий задумчиво произнес, как бы обращаясь за помощью к брату в объяснении такого феномена:  
            «Я сейчас почему-то стал часто вспоминать прошлое».
               Петр сразу же ответил:
            «Значит ты уже перестал жить настоящим и всё о прошлом думаешь», как будто у него давно был готов ответ на заданную загадку.
               Григорий спокойно, почти без сожаления, как о само собой разумеющемся, произнес: 
             «Это прошлое для меня намного привлекательнее, чем настоящее, а главное я там чувствовал себе лучше, был самим собой».
          Петр напористо сказал:
              «Ты кончай такие разговоры. Это твои эмоции и сентиментальность, вот и всё. Лучше о чем-нибудь хорошем думай. Развейся как-нибудь, встряхнись что ли».
            «Вот я к тебе и пришел развеяться»: произнес Григорий и встряхнул головой, как бы отметая все горести на своем пути, но прозвучали его слова не очень убедительно.
            Петр, окинув взглядом друга, не оценил его тщетные старания выглядеть бодро, и с сочувствием, примирительно промолвил:
               «Ладно, ты это, давай в голову сильно-то не бери мысли такие».
               «Я не беру, не беспокойся. Привык уже»: успокоил Григорий друга.
              Петр, который только в этот момент окончательно осознал, что что-то неладное творится на душе у Григория, предложил:
               «Давай лучше о чем-нибудь другом поговорим и выпьем за одно, чтобы всё было хорошо».
             «Давай!»: согласился Григорий - «Это завсегда, пожалуйста».
                Братья одновременно выпили, наполненные до краев, рюмки с виски и на некоторое время за столом воцарилось молчание, слышно было только, как челюсти сидящих за столом людей перемалывают закуску, и как иногда позвякивают легонько столовые приборы.
              Петр на короткое время задумался о чем-то и затем, первый прервав тягостное молчание, обратился к брату:
                «У тебя хобби какое-нибудь есть? ... Хобби каким-нибудь интересным займись».
                 «Хобби-то есть»: тут же с охотой откликнулся Григорий,