Один долгий день от рассвета до сумерек

больше ограничить его потребление.
             Он, напряжением всех своих сил, заставил себя внутренне встряхнуться и повести себя так, как будто с ним ничего особенного не произошло, и не он сидел сейчас тут как истукан некоторое время, изо всех сил пытаясь привести себя в норму.
             Григорий медленно отнял руку от лица, выпрямился на стуле и напустил на себя, насколько смог, невозмутимый вид. Потом он, как будто и не было перерыва в их предыдущей дискуссии, пытаясь четко выговаривать слова, так как язык плоховато его слушался, заявил, тем не менее понимая, что сейчас он в глазах Петра может выглядеть смешно:
               «Так что я думаю, что всё-таки какой-то глобальный Бог есть и человек не властен над своей Судьбой в глобальном смысле слова» и невольно вздохнув, продолжил:
                «В каком-то частном порядке он что-то и может сделать; то, что в его силах».
                                               Глава 65
                «Ну вот опять! Ничего не забыл. Не перешибешь его! Упертый»: подумал Петр.
           Но воскликнул он совершенно другое:
               «Как не властен над своей Судьбой? А для чего тогда учиться? Работать? Стремиться куда-то?».
               «Всё это я не отметаю»: довольно-таки апатично промолвил Григорий и замолк, расправляясь с остатками недомогания, вызванными последней порцией алкоголя, и потом продолжил уже более энергично и воодушевленно:
             «Всё это нужно делать: и учиться, и трудиться, и работать…
                Глядишь и выбьешься куда-нибудь в люди, будешь хорошо зарабатывать, увидишь свет, поедешь на Сейшелы или куда-нибудь в Париж… 
                Плюнешь кому-нибудь на темечко с Эйфелевой башни, задумчиво постоишь, глядя на картину Парижа, и скажешь: «Вот это ДА! Обалдеть! Ничего себе! Красота неописуемая! И огоньки даже какие-то в дали горят!» или подумаешь: «Ничего особенного! Город, как город, только большой. А я-то думал, что здесь рай на земле! А тут огромная помойка». Кто знает?».
            Петр прервал монотонный речитатив Григория:
              «С Эйфелевой башни не плюнешь, там так не получится, закрыто всё и далеко от народа, который внизу гуляет».  
              «Это я так, образно говорю»: пояснил Григорий и продолжил свое повествование:
              «Все эти распрекрасные идеальные сценарии, когда у тебя всё хорошо в жизни, возможны при определенных обстоятельствах …».
            «Ну вот опять! При определенных обстоятельствах!»: возмутился Петр и сказал:
              «При каких таких определенных обстоятельствах?
                  Я, например, был, правда, не в Париже, а в Лондоне. В Париже тоже был, но только проездом, несколько часов. И никто мне не помешал это сделать. Всё от меня зависит, хочу одно делаю, хочу другое.
                  Деньги только, конечно, приличные нужны, чтобы за границу съездить; без денег там никуда. А так, ничто сейчас не мешает за границу поехать. Хочешь в Париж, хочешь в Ниццу, да хоть в Антарктиду можешь попасть, было бы желание. А ты говоришь!».
                  «Ну как тебе объяснить?»: задумчиво произнес Григорий и добавил:
                   «Я не про это всё говорю, а про другое».
                 «А про что тогда ты говоришь?»: накинулся на него брат – «Что-то не пойму я тебя никак. Что-то не то ты говоришь, ерунду какую-то.
               А для чего жить-то тогда, если как ты говоришь, от тебя ничто не зависит; что, значит, ложись в гроб и умирай. Так что ли получается?».
                «Ну ладно. Подожди. Сейчас соберусь с мыслями»: примирительно промолвил Григорий.
                 «Соберись побыстрее»: потребовал Петр.
                                            Глава 66
                «Сейчас…»: задумчиво произнес Григорий. Вдруг глаза у него просветлели, и он сказал:
                «Ну вот, например, простейший пример…Ты строишь планы какие-нибудь, а у тебя, бац, и болезнь какая-нибудь объявилась. Или ты уже с болезнью врожденной какой-нибудь на свет появился. Как тебе такое покажется?».
                «Ну, ладно, против болезни ни попрешь, ни поедешь. Здесь я согласен»: сказал Петр -
                    «Но не все же больные, есть и здоровые и их большинство, по крайней мере, когда они молодые».
             Григорий не воспринимал особенно доводы брата, так как был занят тем, что прокручивал в голове различные сценарии и искал аргументы в свою пользу.
       Наконец он нашел правильные слова и обратился к брату:
                «Или, вот, например, ты родился с уже определенными качествами, с таким-то интеллектом определенным, с такой-то психикой. Как ты думаешь это будет влиять на Судьбу человека?».
                «Ну, наверно, будет»: чувствуя подвох, с осторожностью подтвердил Петр.
             «К чему ты клонишь?»: спросил он.
         Но Григорий проигнорировал вопрос и продолжил дальше рассуждать:
                «Или вот ты, например, с садистскими наклонностями родился. Что не бывает такое? Бывает».
        Петр внезапно развеселился, засмеялся и сказал:
          «Ну ты-то, я надеюсь, садистом не родился? Или родился?».
       Григорий холодно взглянул на товарища, не оценив его шутку.
        Уязвленный и оскорбленный в глубине души Григорий, не моргнув глазом, с каменным выражением лица, серьезным тоном заявил Петру:
             «Ну, я-то положим не родился, но, как я поведу себя в экстремальных обстоятельствах каких-нибудь, честно сказать, не знаю.
             Но другие могут же родиться, и рождаются».
                 «Ну и что?»: с сарказмом спросил хозяин.
                 «Как ну и что?»: не смог сдержать своего удивления Григорий, как будто его собеседнику должно быть понятно и ясно, как светлый день, то, о чем он здесь сейчас толкует.
            Петр никак не хотел соглашаться с мнением брата и изображал из себя непонимающего человека:
                 «Много всяких каких рождаются и дураков, и умных, и что из этого? Ни о чем это не говорит. Так было, так и будет всегда».
            Григорий вдруг, к удивлению Петра, с ним охотно согласился, подтвердив правильность его слов кивком головы, и вкрадчиво и чуть лицемерно произнес:
                «Вот, правильно ты говоришь!» и продолжил:
                   «И умные и дураки рождаются, и здоровыми рождаются и больными, и такие, и сякие. И с определенной натурой рождаются уже».
                  «С какой еще натурой? Откуда у младенца какая-то натура?»: недоумевающе спросил хозяин и стал высказывать свою точку зрения - «Он еще вообще ничего не соображает. Каким ты его слепишь и воспитаешь, таким он и будет».
                  «Не скажи!»: возразил Григорий- «Один, как только сопли у него подсохли, то уже упрямый от рождения, дубиной его не перешибешь, а другой наоборот мягкий. И как ты не крути и как не старайся, ты ничего с этим поделать не можешь. От этого и судьба зависит - от рождения!».
               «Не только от рождения зависит, но и от воспитания, и от образования, и от случайности какой-нибудь, да и мало ли еще от чего»: сказал Петр.
               «Это всё понятно, с этим я не спорю»: сморщив недовольно лицо, произнес Григорий и завершил свою мысль:
                «Но всё-таки больше всего человек зависит от того, каким он родился. От природы зависит его судьба.
И вообще сам по себе человек мало что может. Им природа управляет».
                                         Глава 67
               Петр, скрывая в глазах насмешку, промолвил:
              «Люди добрые поговаривают, что человек управляет природой, а не наоборот. Человек – царь же природы, так нам говорили в школе».
            Григорий горячась стал высказываться:
               «Человек может управлять другими людьми, это сплошь и рядом происходит. Можно даже вдоль и поперек людьми управлять, может быть даже это прокатит. Но управлять природой? Это увольте! Это вряд ли, и вообще невозможно в принципе, можно таким идиотизмом лишь только всё ухудшить.
             Природа, в общем и целом, в бесконечное количество раз сложнее человека, поэтому человек не сможет уразуметь как можно улучшить природу, да это и не нужно, она сама себя регулирует. Природа может легко в минус и самого человека превратить и прихлопнуть его как муху».
             Петру отчего-то не понравились рассуждения брата, и он сам себе в этот момент времени не мог объяснить, что ему больше всего не понравилось. Наверное, он внутренне не мог принять такие высказывания, но, в тоже время, не мог и отказать Григорию в определенной логичности суждений. Петр смог сделать только то, что сразу же непроизвольно с заносчивостью воскликнул:
              «Я себя мухой не считаю и другие тоже».
             «Я не говорю, что люди мухи»: стал оправдываться Григорий – «Я говорю, что человека как муху могут прихлопнуть». Потом он добавил:
                «Есть надежда лишь на то, что на каком-то уровне человек неразрывно связан с природой и для человека это очень хорошо. Может тогда природа и не прихлопнет его как муху, а объяснит ему что к чему».
             Петр не сдержался и грубовато сказал:
                «Что тут объяснять? И так всё понятно. Человек сам за себя отвечает и делает что хочет. А то что природа им вертит, а не он сам - это всё разговоры для убогих, это ты всё девочкам объясняй, а не мне».
              От таких неожиданных слов, хлестких и язвительных, кровь мгновенно прилила к лицу Григория и в его сознание устремился целый поток мыслей:
               «Ни хрена себе! «Разговоры для убогих!» ... Вот прилетело, так прилетело мне по морде!
            А мне казалось, что так мило, так мило беседовали. Я дурак распинался и получил за свою дурость оплеуху! Будет мне наука!
            Поменьше надо было откровенничать. Сейчас будет меня за дурака держать… Он меня не понимает… Надо бы попытаться объяснить, а-то так дураком и останусь».
              Петр увидел растерянное лицо брата и подумал:
                   «Не нужно было так говорить, но пусть, по крайней мере, в чувство придет и не зарывается; ерунду пусть не говорит. Лапшу тут мне на уши вешает! Понесло его уже что-то куда-то не туда».
            Григорий тем временем попытался сконцентрироваться и как можно более рационально донести до товарища свои мысли, чтобы не прослыть в его глазах каким-то, оторванным от реальности, идиотом. Он подумал:
                 «А плевать! Была не была! Одной смерти не миновать, а двух - не бывать.
            Пусть Петр что хочет, то и думает, а я, несмотря ни на что, попытаюсь ему объяснить то, о чем я думаю.
            Даже любой идиот имеет право высказаться! И что хочет он, то пусть и говорит. В конце концов чего мне бояться? Пусть думает обо мне что хочет.
            А я, всё равно, вобью в его мозги свои соображения, даже если потом он меня назовет полным дураком.
           Больше-то мне некому об этом сказать, придется мне его третировать… И пусть, хочет-не хочет, слушает».