Люсилль Болл "Валентинка"

великий покровитель.
Кроме «Я люблю Люси», мы владели еще шесть шоу на телевидении. Съемки проходили на нашей территории для шоу Уайетта Эрпа и Дэнни Томаса, «Декабрьской невесты», шоу Ив Арден и Реда Скелтона и «Настоящих Маккоев». Часто в напряженный сезон у нас было две тысячи человек на зарплате. Могли ли мы повернуться к ним спиной и уплыть? И как можно уйти из шоу номер один?
Я не была готова сидеть и смотреть на гору Сан-Хасинто. И Деси, похоже, больше не получал удовольствия от тех же видов досуга. Несколько лет назад он с нетерпением ждал возможности провести выходные, счастливо возясь на ранчо. Вечерами мы приглашали друзей на ужин и играли в шарады. Я все еще предпочитала проводить выходные, отдыхая, играя в карты и сидя на полу с детьми. Но теперь, к выходным, Деси был слишком взвинченным и беспокойным для таких простых удовольствий. После того, как мы закончили снимать шоу в пятницу вечером, лимузин отвозил спящих детей, мать Деси, Деси и меня в наш дом в Дель-Мар или Палм-Спрингс. Деси следил за тем, чтобы нам всем было комфортно дома, а потом исчезал. Он все время куда-то шел: на поле для гольфа, в свой новый мотель, за игровые столы или на свою яхту.
Он перестал обсуждать какие-либо наши личные проблемы. Мне приходилось копать и копать, чтобы выяснить, что вызвало его ярость, и, как правило, это не имело никакого отношения к тому, что я сделала. Хотела помочь ему, выяснить, в чем была виновата. Но как только начинала задавать вопросы, он сердито выбегал из комнаты. Или из дома.
На съемках мое внимание к деталям начинало его раздражать. Он проводил по шесть часов за своим столом на каждые два часа репетиций, и его постоянно прерывали телефонные звонки и встречи.
Наконец, мы решили остаться на посту президента и вице-президента Desilu, но сократить рабочий график.
Весной 1957 года закончили последнее из получасовых шоу «Я люблю Люси» и подписали контракт на 12 миллионов долларов с Westinghouse на серию ежемесячных часовых комедийных спецвыпусков, которые начнутся осенью. (В следующем году договорились о продаже 179 шоу «Я люблю Люси» обратно CBS за более чем 5 миллионов долларов, что стало еще одним значительным дополнением к нашему оборотному капиталу.)
В сентябре 1957 года полетела в Нью-Йорк, чтобы поговорить с доктором Норманом Винсентом Пилом. Он направил меня к содиректору своего Американского фонда религии и психиатрии, известному психиатру доктору Смайли Блэнтону, автору книги «Люби или погибни».
Доктор Блэнтон был хрупким, худым человеком, который говорил пронзительным шепотом. Большую часть сентября я видела его два или три часа в день. Мы продолжали пытаться уговорить Деси пойти к доктору Блэнтону, но безуспешно. Наконец, в октябре Деси поддался моим уговорам и вылетел в Нью-Йорк. Доктор Блэнтон пришел к нам в номер в Hampshire House в девять утра и оставался с нами до шести вечера.
Я была благодарна, что Деси наконец-то столкнулся с некоторыми из наших личных проблем. Это было как в старые добрые времена на ранчо, мы оба ходили взад-вперед по гостиничному номеру, кричали во весь голос, потом сгибались пополам от смеха, пинали ножки стульев и бросали подушки. Обсуждение было просто замечательным; к ужину мы оба почувствовали себя намного лучше. Вышли из квартиры рука об руку и провели совершенно чудесный вечер, в то время как доктор Блэнтон отправился домой, чтобы хорошо отдохнуть.
После этого Деси несколько раз встречался с доктором Блэнтоном, но он так и не проникся анализом и отказался признать, что у него есть какие-то знания и опыт работы. Он вернулся в Голливуд, а я осталась в Нью-Йорке еще на месяц для сеансов с доктором Блэнтоном.  Потом в месте с Клео переехала в Хэмпшир-хаус, и большую часть времени мы держались поближе к нашему номеру, выходя только для того, чтобы посмотреть все новые бродвейские шоу.
Месяц спустя вернулась к работе над новыми часовыми комедийными спецвыпусками Люси-Деси.
Однажды в конце ноября Деси задержали в его офисе на необычно долгое время. Наконец он позвонил мне, чтобы рассказать, почему. Я повесила трубку и сказала режиссеру и актерскому составу: «Деси опоздает». И добавила: «Он покупает RKO».
Я узнала, что Дэн О'Ши из RKO позвонил Деси и спросил, не хочет ли он купить всю их недвижимость за 6 500 000 долларов. Деси никогда даже не думал об этом, но нам очень нужно было больше места.
В тот вечер, 27 ноября 1957 года, между вторым и третьим актами нашего шоу мы заключили сделку на 6 150 000 долларов. На следующий день Деси осмотрел студии RKO, как ребенок, открывающий Диснейленд. Теперь у нас было на тридцать три больше звуковых павильонов, или на одиннадцать больше, чем у 20th Century-Fox и на четыре больше, чем у MGM. У нас были великолепные постоянные декорации, включая Южную плантацию, Тару, из «Унесенных ветром», обожженную и потрепанную, но все еще величественную. В гардеробном отделе были платья, которые когда-то носили Кэрол Ломбард, Айрин Данн и Кэтрин Хепберн, и даже несколько моих из Roberta and Big Street («Роберта и большая улица»). Деси нашел целый склад, полный обоев. «Больше никакой бумаги по девяносто долларов за рулон!» — сказал он мне с ликованием. Но когда пришел домой тем вечером и узнал, что я только что заказала новый белый рояль для гостиной, то взбесился. «У нас в RKO девятнадцать роялей!»
В январе 1958 года мы подписали последние бумаги по депонированию. Когда я отдала 6 150 000 долларов, моя рука дрожала. Но в нашем бизнесе деньги становятся обменом юридическими документами.
Никогда не видела реальных денег и никогда не чувствовала себя по-настоящему богатой.
Несмотря на крупную сделку, мы придерживались нашего решения сократить работу. Теперь, впервые за пять лет, у меня было две свободные недели каждый месяц, даже в напряженный сезон, и три свободных месяца каждое лето. Наконец-то у меня появилось время заняться делами, которые давно забросила. С помощью профессионального монтажера из студии взялась за наши двадцать восемь тысяч футов домашних цветных фильмов. После четырех недель упорной работы у нас было тридцать последовательных часов пленки, от первого часа жизни младенцев и первого шага и зуба до каждого семейного дня рождения и праздника. Затем пронеслась по дому, вычищая шкафы, пока домашний персонал не пришел в неистовство.
Осенью 1958 года меня пригласили выступить на занятиях в Голливуде по технике комедии. Пошла туда один раз, а затем меня пригласили снова на двадцать две недели.
Тем летом я чуть не сошла с ума. У меня было слишком много мыслей и слишком много свободного времени. Начала переделывать всю студию, изменила цветовую гамму во всех женских комнатах и перекрасила здание приемной... дважды! Мне пришлось использовать всю эту неуемную энергию с пользой. Вот тогда вспомнила, как мне нравился мой опыт преподавания, и решила возобновить театральную мастерскую Лелы Роджерс на территории RKO. Ее оригинальный театр все еще стоял, хотя на то, чтобы привести его в порядок, ушло 90 000 долларов. Моя идея состояла в том, чтобы дать нескольким талантливым молодым людям толчок в шоу-бизнес. Хотела собрать группу, которая будет хорошо работать вместе. На это у меня ушло пять недель, прослушивания по восемь часов в день. В конце концов выбрала двадцать одного человека, из которых пятеро не справились. Большинству участников группы было около двадцати лет. Все талантливые, рьяные и неутомимые. В конце концов, девять из наших первоначальных шестнадцати получили контракты на телевидение и в кино. Однако узнала, что для того, чтобы руководить, нужно быть непрофессиональным аналитиком. Неизбежно вы все вмешиваетесь в их личную жизнь. Например, Кэрол Кук, яркий талант музыкальной комедии, некоторое время жила в нашем доме, и я была подружкой невесты на ее свадьбе. Руководство мастерской стало круглосуточной работой, но я обнаружила, что репетиции по десять и двенадцать часов в день были конструктивным способом отвлечься от своих проблем. К счастью, Деси тоже был занят, поэтому мы могли в значительной степени не мешать друг другу.
В то время Деси был главным продавцом студии, генеральным и программным директором. Он только что завершил самый успешный год нашей компании с валовым бизнесом в 24 миллиона долларов и чистой прибылью более 800 000 долларов. Дела Десилу никогда не шли лучше. Мы хотели бы сказать то же самое о Деси и Люси.
В ноябре 1958 года Клуб голливудских монахов почтил Деси и меня уморительной выволочкой. Гарри Эйнштейн, также известный как Паркьякаркас, только что закончил кричащий монолог, когда у него случился сердечный приступ. Арт Линклеттер спросил, есть ли среди зрителей врач, и к нему прибежали пять специалистов по кардиологии. В задней комнате они два часа боролись за жизнь Гарри, но безуспешно.
Деси, признав честь монахов, сказал: «Это так много значило для меня. Теперь это ничего не значит. Они говорят, что шоу должно продолжаться. Почему оно должно быть?»
Следующей весной предприняла последнюю попытку примирения с Деси. Мы взяли детей, которым тогда было семь и шесть лет; их няню; Клео и ее мужа Кенни Моргана; Харриет; и сорок восемь единиц багажа в Европу: Париж, Рим, Капри и Лондон.
В Англии у меня был первый опыт общения с британской прессой. «Я люблю Люси» было одним из лучших шоу на Британских островах, и мы получали теплые демонстрации от поклонников, куда бы ни пошли. Но та пресс-конференция была чем-то другим: «Сколько у вас денег?» «Сколько вам лет? . . . Правда? Ну, если вы признаетесь в этом, то вы должны быть на пять лет старше». Невероятно. Я просто посмотрела на них. Перевела взгляд с одного на другого с холодным, бесстрастным взглядом. Затем какая-то женщина схватила маленькую Люси и отвела ее за пальму в горшке. «Каково это — быть богатым?» — спросила она. «Правда, что ваши отец и мать все время ссорятся?» Я зашла за пальму и взяла Люси за руку. «Если вы не против», — сказала я этой чудовищной женщине из таблоидной прессы. На другой стороне комнаты сидели пять идеальных леди и джентльменов из London Times и Manchester Guardian. «Могу ли я увидеть вас всех завтра?» — спросила их. Они сказали «да», конечно, и ушли, ужасно смущенные за своих коллег.
Большой Деси был беспокойным, неразговорчивым и скучающим. Когда не пил, большую часть времени он проводил на телефоне со студией или проверял ипподром Дель Мар, где скакали его лошади. Я была полностью разочарована, озлоблена и неумолима... а дети видели и слышали слишком много.
Мы с Деси вернулись из поездки, не разговаривая. Он переехал в гостевой дом, а затем снова уехал за границу, на этот раз один, на несколько месяцев.
Поняла, что мы никогда по-настоящему не нравились друг другу. Нас очень тянуло друг к другу в начале, но мы не одобряли друг друга. Он не одобрял мою умеренность и мой консерватизм.
Я не одобряла того, как он слишком много работал, слишком много играл и никогда не был умеренным ни в чем. Это было похоже на жизнь на вершине вулкана: никогда не знаешь, когда он извергнется и почему.
Я могла принимать ситуацию в течение многих лет, потому что это был наш секрет. Анонимность — отличная вещь, когда ты несчастен. Но когда Деси сделал это достоянием общественности, я поняла, что больше не могу быть публично