Люсилль Болл "Валентинка"

мы с Деси вошли в кабинет Джесс Оппенгеймер, воодушевленные.

«Ну, амиго», — сказал Деси Джесс, — «мы только что получили известие от врача. Люси рожает еще одного ребенка в январе. Так что нам придется все отменить. Это конец шоу».
Мои чувства были смешанными. Мне было жаль актеров, съемочную группу и сценаристов. Я сожалела, что наша мечта работать вместе снова рухнула. Но преобладающим чувством все еще было чувство восторга. Еще один ребенок! А мне почти сорок один!
Джесс сидел и молча смотрел на нас. Затем он небрежно заметил: «Я бы не предложил этого ни одной другой актрисе в мире — но почему бы нам не продолжить шоу и не завести ребенка на ТВ?»
Лицо Деси просияло. «Как думаешь, мы могли бы? Это было бы в хорошем вкусе?» Ни одна актриса никогда не появлялась на сцене или на телевидении, будучи очевидно беременной.
«Мы позвоним цензору CBS и посмотрим», — сказал Джесс. Этот замечательный парень сказал: «Не вижу, почему бы и нет», и при его активной поддержке Philip Morris и сеть согласились. Мы только что закончили сорок шоу «Люси», десять месяцев изнурительной работы почти без перерыва, но теперь мы строили лихорадочные планы как можно скорее приступить к производству следующего сезона.
Ребенок должен был появиться на свет с помощью кесарева сечения, поэтому у нас была определенная дата для планирования: 19 января. Тем летом взяли всего двухнедельный отпуск, начав новые шоу в июне. Все жаркое, душное голливудское лето мы работали по десять и двенадцать часов в день, шесть дней в неделю. В начале осени, когда я начала выглядеть довольно большой, мы сделали семь шоу о моей беременности. Эти фильмы были просмотрены священником, пастором и раввином на предмет любого возможного нарушения хорошего тона. Именно канал CBS возражал против использования слова «беременная». Они заставили нас говорить «ожидаю». Религиозный комитет из трех человек протестовал: «Что плохого в слове «беременная»?» Они горячо поддерживали то, что мы делали: показывали материнство как счастливое, здоровое, нормальное семейное событие.
Много раз в шоу Люси сценарий был очень близок к реальности. В реальной жизни Деси и я много раз расставались и мирились, и публика это знала. Итак, наши сценаристы написали сценарий о том, как Люси и Рики ссорятся и расходятся. Рики Рикардо съехал из квартиры, а я должна была ходить по декорациям гостиной, несчастной, с тоской касаясь каждого предмета мебели.
К изумлению наших сценаристов, люди в студии достали свои носовые платки и начали плакать. Затем, когда Рики и Люси помирились несколько минут спустя, в том, что должно было быть веселой сценой, никто не засмеялся. Они были слишком счастливы и облегчены, чтобы снова увидеть нас вместе.
Поскольку зрители знали, что Деси и я действительно женаты, они предполагали, что Вивиан Вэнс и Билл Фроули тоже женаты. Когда Деси объявлял: «А вот и настоящий муж Вивиан, Филип Обер!», они сидели в ошеломленном недоумении. Даже отец Вивиан был захвачен этой игрой. «Почему ты не используешь свое собственное имя в шоу?» — спросил он Вивиан. «Фред Мерц использует».
Оба раза, когда я была беременна, я часами грезила над детской фотографией Деси, надеясь, что каким-то волшебством у меня родится ребенок, который будет похож на него. Затем мы сделали шоу, где Люси сообщает Рики, что у нее будет ребенок. Она посылает ему анонимную записку в его ночной клуб, прося спеть «Rock-a-Bye Baby» («Спокойной ночи, детка»). Рики подчинялся, переходя от стола к столу и напевая старую детскую песенку. Перед столом Люси он смотрит ей в глаза и внезапно понимает, что он отец.
Когда мы играли эту сцену перед публикой, Деси внезапно был поражен всеми эмоциями, которые он испытывал, когда мы узнали, после десяти лет бездетного брака, что у нас наконец-то будет Люси. Его глаза наполнились слезами, и он не смог закончить песню; я тоже начала плакать. Вивиан начала шмыгать носом; даже закаленные рабочие сцены вытирали глаза тыльной стороной ладоней. Режиссер хотел переснять сцену в конце шоу, но зрители встали и закричали: «Нет, нет!»

                                ДВЕНАДЦАТАЯ

Рождение маленькой Деси было описано в учебнике истории колледжа как одно из самых эмоциональных событий 1953 года. Я перестала сниматься в шоу в ноябре, когда на мне было тридцать три лишних фунта. В течение следующих семи недель мы транслировали эпизод с моей беременностью (снятый в сентябре и октябре, но показанный на телеэкранах в декабре и январе).
Рождение ребенка было запланировано на утро понедельника, 19 января, в больнице Cedars of Lebanon. Мы пытались сохранить дату в тайне, но просочились новости, что мой настоящий ребенок и поддельный ребенок Люси Рикардо появятся в один и тот же день. Цветы и телеграммы в большом количестве предшествовали моей поездке в больницу. Когда Деси отвез меня в тот воскресный вечер, букеты уже заполнили мою комнату и половину коридора. Одна телеграмма от хорошего друга гласила: «Ну, не лежи просто так — сделай что-нибудь».
Они накачали меня таблетками, но я все равно пролежала без сна всю ночь. У меня были те же чувства ужаса и отчаянной надежды, что и у любой матери. «О Боже», — молилась я, — «просто сделай так, чтобы это был нормальный, здоровый ребенок».
Во время операции ранним утром я все время была в сознании. В 8:20 утра родился мой ребенок — Дезидерио Альберто Арнас IV. Наконец-то у Деси появился сын и наследник, чтобы продолжить его гордые семейные традиции.
В тот же день я проснулась и обнаружила Деси, сидящего на моей кровати и рыдающего. Меня ждало семь тысяч писем и тысяча телеграмм. Но это было только начало. Если считать телеграммы, письма, открытки, телефонные звонки, детские пинетки и другие подарки, то миллион человек отправили мне какие-то добрые пожелания новому ребенку.
В тот день Деси пошел на Brown Derby, поднял руки к потолку и закричал: «Теперь у нас есть все».
Национальная истерия продолжалась несколько недель. В тот же день, когда родился наш маленький Деси, сорок четыре миллиона американцев наблюдали за рождением Рики Рикардо-младшего в шоу «Я люблю Люси». На следующий день Эйзенхауэр был введен в должность президента, а в следующее воскресенье вечером Уолтер Уинчелл сказал в эфире: «Это была знаменательная неделя: страна получила мужчину, а Люси — мальчика».
Это был знаменательный год во всех отношениях для Деси и меня. В феврале мы выиграли две премии «Эмми» — «Лучшая комическая актриса» и «Лучшее комедийное шоу», а Деси заключил контракт на 8 миллионов долларов с Philip Morris, сделав нас самыми высокооплачиваемыми звездами телевидения. В марте, через два месяца после рождения маленького Деси, я вернулась к работе. В июне нас назвали «Муж и жена года». Мы взяли три выходных из шоу, а затем сразу же приступили к производству «Длинного, длинного трейлера» от MGM.
Сняли фильм для моего старого друга, продюсера Пандро Бермана. Моя бывшая студия MGM заплатила нам 250 000 долларов, и, к счастью, шоу стало прибыльным. У меня была старая гримерка Ланы Тернер, а у Деси была Кларка Гейбла. Мы взяли отпуск на месяц, а затем снова вернулись в Stage 9 для шоу Lucy. Все это время я не отдыхала. Чувствовала себя ужасно уставшей.
Большой успех нашего телешоу и физическое напряжение от совмещения моей последней беременности с плотным рабочим графиком взяли свое. У меня появилось чувство, от которого не могла избавиться. Все наше счастье внезапно исчезнет. Когда отрывалась от своих детей утром, у меня был этот ужасный страх, что их уже не будет, когда вернусь вечером. Иметь любовь и обожание миллионов было прекрасно и волнующе, но могла бы обойтись и половиной нашего успеха Lucy, потому что вместе с ним пришло много нового стресса.
Деси удалось сократить наш график съемок до пяти дней в неделю, но вечера, субботы и воскресенья наш дом был полон людей, которые бегали туда-сюда, консультируя Деси по сделкам. К этому времени он продюсировал другие шоу и оказывал техническую помощь третьим. Мы подписали десятилетнюю аренду на Motion Picture Center в Голливуде, который в конечном итоге купили за 750 000 долларов, и Деси был глубоко вовлечен в реконструкцию четырех звуковых павильонов и сотен офисов. Он правильно подсчитал, что к концу 1953 года Дезилу завершит девяносто часов кинопроизводства и будет вести валовой бизнес на миллионы долларов.
Помимо производственной компании, у нас также был бизнес по мерчандайзингу. Можно было обставить дом и одеть целую семью вещами с нашим лейблом «I Love Lucy».
Ред Скелтон снял уморительный телевизионный скетч, высмеивая это. Когда он вошел в свой дом, его жена крикнула: «Не пачкай мой коврик «I Love Lucy!»» Когда он начал опускаться в кресло, она добавила: «Не пачкай мое кресло «I Love Lucy!»» Он наконец выстрелил в нее, и она простонала: «Ты попал мою блузку «I Love Lucy!»»
Одна компания по производству детского питания предложила нам 50 000 долларов за использование имени маленькоо Деси на их продукции, но мы даже не стали рассматривать это, хотя это было то же самое детское питание, которое он ел.
В середине августа 1953 года мы поселились в арендованном доме на пляже в Дель-Мар, Калифорния, с обоими младенцами, медсестрой, матерью Деси и множеством гостей. Именно тогда я получила звонок, который, казалось, реализовал мои тревожные опасения. Звонил Уильям А. Уилер, следователь Комитета по расследованию антиамериканской деятельности Палаты представителей. Комитет хотел провести закрытое слушание со мной, ДеДе и Фредди 4 сентября в Голливуде.
Фредди, теперь продавец в Фениксе, штат Аризона, присоединился к нам в Del Mar, и мы поехали вместе. Следователь Уилер приготовил некоторые заявления, которые мы сделали в прошлом году в ФБР о моих «коммунистических связях».
Случилось так, что, когда Доре Шэри и Ларри Паркс получили повестку в Вашингтон в конце 1940-х годов, чтобы предстать перед Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности Палаты представителей, Билл Холден и я вышли в эфир, чтобы поддержать их. Мы сделали это по просьбе Гильдии сценаристов; когда мой собственный профсоюз сказал мне, что нужна моя поддержка, я не стала задавать вопросов. Затем, после того как выступила с речью для Schary and Parks, какой-то репортер из скандальных газет просмотрел все записи голосования, чтобы узнать, как я регистрировалась на протяжении многих лет, и обнаружил, что в 1936 году я зарегистрировалась как коммунист.
Это был год, когда мой дедушка Фред проводил все свои политические собрания в нашем гараже по адресу 1344 North Ogden Drive. У него был друг, баллотировавшийся в городской совет по коммунистическому списку, и он настоял, чтобы ДеДе, Фредди и я зарегистрировались, чтобы мы могли голосовать за него.
Мы сделали это, чтобы порадовать папу. У него уже был один инсульт, и малейшая ссора выводила его из себя.
Поэтому весной 1952 года я несколько часов разговаривала с несколькими сотрудниками ФБР на встрече, организованной на ранчо. В записях говорилось, что я зарегистрировалась как избиратель-коммунист в 1936 году. Однако никогда не голосовала, и через два года моя регистрация аннулировалась. ФБР заявило, что меня когда-то назначали в Центральный комитет Коммунистической партии штата Калифорния. Я ответила, что это новость для меня, и что