Люсилль Болл "Валентинка"

Ее трудно выращивать в Калифорнии, хотя я пытаюсь уже много лет. На самом деле есть мужские и женские кусты, хотя никто, кажется, не может их отличить. Мы просто сажаем их все вместе в самом солнечном углу сада и надеемся.
В этом году они зацвели в первый раз. Конечно, у них нет аромата сирени на Востоке. Тем не менее, я была в восторге!
После смерти бабушки Хант днем в доме не было ни одного взрослого. Я внезапно оказалась на ее месте, в возрасте одиннадцати лет. Фредди тогда было семь, а Клео три.
ДеДе, безусловно, была ярким примером преданности женщины в своей семье. Она редко могла вернуться домой со своей работы по продаже шляп раньше шести или шести тридцати, включая субботу.
Поэтому моей работой было застилать кровати, вытирать пыль, следить за тем, чтобы стол был накрыт, готовить ужин и мыть посуду после ужина. Затем ДеДе засиживалась за полночь, стирая и гладя одежду, штопая и зашивая. У нее было два платья, оба черных, которые она чистила и чистила, и носила с белыми воротничками или жемчугом. В то время ДеДе было тридцать, она все еще была красивой женщиной с заразительным смехом.
Продажа шляп была утомительной работой. Моя мать много часов находилась на ногах, а зарплата была низкой. Она никогда не жаловалась и всегда делала вид, что все в порядке, но мы знали, как усталость и беспокойство о том, чтобы свести концы с концами, усугубляли ее мучительные мигрени.
Сама страдаю головными болями, поэтому знаю, через что ей пришлось пройти, но, к счастью для меня, сегодня головные боли можно лучше контролировать.
Я до сих пор вижу, как ДеДе по воскресеньям раскладывает свой еженедельный заработок по маленьким конвертам. Там было 1,25 доллара на страховку, или 4 доллара на новую стиральную машину, или 2 доллара на новый комплект мебели для веранды, все покупалось вовремя. Но у меня была самая красивая одежда из всех детей в школе. Я всегда была первой с последними вещами, будь то енотовая шуба, открытые галоши или синяя саржевая блузка средней длины, которая подходила к моему короткому мальчишескому бобу.
ДеДе всегда хотела лучшего для своих детей, даже если это означало влезть в ломбард, чтобы заплатить за это. Каждый день мы звонили ей в Marcus’s, элегантный магазин одежды, где она работала в Джеймстауне. Как только она узнавала, что мы все благополучно вернулись из школы, она вешала трубку.
Затем мы играли в спектакли весь остаток дня, пока не замечали, как ДеДе сходит с тележки в конце улицы. Затем Фредди спешил накрыть на стол, а я собирала кровати. После я доставала швабру. Когда ДеДе входила, она сначала смотрела на лестницу, чтобы увидеть, сколько облаков пыли все еще танцуют в свете. Я не помню, чтобы она когда-либо расстраивалась из-за этого, но все равно делала какие-то замечания, которые давали нам понять, чтобы мы никого не обманывали. Я скучала по тому, что ее не было рядом все время — по той ежедневной близости, которую пытаюсь дать своим детям, — но даже тогда понимала, почему это просто невозможно.
Примерно в это время, когда мне было одиннадцать или двенадцать, попробовала свою первую сигарету. ДеДе зашла в мою маленькую спальню и обнаружила, что она синяя от дыма. «О, так ты теперь куришь», — любезно заметила она. «Давай выкурим вместе». Она заставляла меня затягиваться одной сигаретой за другой, пока я не стала фиолетовой, а затем зеленой. Мне было восемнадцать, когда я снова попробовала курить.
Тетя Лола часто разрешала мне помогать в ее салоне красоты. Я работала с детьми клиентов, завивала им волосы раскаленным щипцами для волос и делала стрижки.
Думаю, я фактически вывела тетю Лолу из бизнеса. Разгневанные матери детей просто отказались приближаться к этому месту. В конце концов тетя Лола закрыла магазин и пошла работать медсестрой. Однако я по-прежнему люблю все, что связано с косметическим бизнесом. У меня есть комната, полная парикмахерского оборудования, и я по сей день делаю перманент, укладки для волос, маникюр и педикюр. Только теперь я в этом преуспела.
Когда тетя Лола уехала учиться на медсестру, то развелась с моим дядей Джорджем. Он уехал и исчез из нашей жизни, а Клео осталась с нами. Она была милым, ласковым ребенком, которая часто забиралась в кровать или на колени ДеДе, чтобы ее утешили. Мы называли ее «Клео-малыш»; Фредди был «Фрици-бой», а я была «Люсиль-что-черт-ты-теперь-делаешь?»
Среди вещей, которые делали жизнь в Селороне интересной, были крушения поездов. Железнодорожные пути Эри тянулись вокруг озера от Мейвилла, административного центра округа на севере, и проходили всего в нескольких сотнях ярдов от нашего дома. Однажды миссис Кертис, единственный состоятельный член нашей общины, застряла на путях на своем электромобиле. Она жила в большом оштукатуренном доме, который занимал целый квартал, окруженный высоким забором. Для нас, детей, она была загадочной личностью, поскольку мы так мало знали о ней. Видимо, она была немного глухой, так как не слышала приближающегося поезда до столкновения. Вагон был уничтожен, но миссис Кертис была лишь ранена. Проводники погрузили ее в багажный вагон и отправились в Джеймстаун в больницу.
На месте крушения я нашла несколько янтарных бус, и подумала оставить их себе, но в конце концов честность взяла верх. После того, как миссис Кертис вернулась домой из больницы, я прошла через ее впечатляющие ворота и позвонила в дверь. Она оказалась милой и очаровательной женщиной. Она подарила мне настоящие золотые наручные часы— награду за возврат бус.
В другой раз грузовой вагон Эри отцепился и наехал на платформу впереди; раздался ужасный грохот и звук раскалывающегося дерева, когда двадцать пять грузовых вагонов сошли с рельсов. Люди повыскакивали из своих домов, и я тоже, но не с пустыми руками. Я бежала по полю с ведрами воды в каждой руке. «Ни один пассажир не сгорит в одном из этих товарных вагонов, если я успею». Тогда думала я.
Став намного старше, я должна была следить за двумя младшими детьми. К счастью, с ними было легко справиться, и они редко проказничали.
ДеДе действительно нагрузила меня тяжелыми обязанностями, но, что еще важнее, она доверяла мне принимать правильные решения. Мое детство было сложным, но не изнурительным. ДеДе ставила задачи, и я в значительной степени справлялась с ними и становилась сильнее.
Люди со счастливым детством никогда не переусердствуют; они не стараются и не напрягаются. Они умеренны, приятны, любимы и являются хорошими гражданами. Они нужны обществу.
Но огромное стремление и самоотверженность, необходимые для успеха в любой области — не только в шоу-бизнесе — часто, кажется, уходят корнями в трудное детство. Я не была нелюбимым или нежеланным ребенком, но меня много кто воспитывал, а затем смерть и жестокие обстоятельства принесли много болезненных разлук.
Мое отрочество было таким же бурным, как вы можете себе представить. В те дни у меня был рыжеволосый характер (но не рыжие волосы). Клео помнит меня как творческого, волевого подростка, крутящегося как вертушка. Я помню, как пиналась, падала, кусалась во время драк на территории школы; были некоторые девушки, с которыми я, конечно, дралась, и несколько парней тоже. Была итальянская учительница машинописи, от которой была без ума, но однажды она так меня разозлила, что я кинула в нее пишущую машинку.
Мне нужно много времени, чтобы разозлиться, но, когда я это делаю, это такой набор вещей за долгий период, что никто не может понять, что в итоге вызвало это... даже я сама.
Между темпераментом и темпераментом есть большая разница. Хотя темперамент — это то, что вы приветствуете творчески, потому что он основан на чувствительности, эмпатии, осознанности... но плохой характер отнимает у вас слишком много сил и вы ничего не достигаете.

                                             ВТОРАЯ
Когда мне исполнилось тринадцать, многое из жизненного опыта, что копилось годами, внезапно нашло свое выражение. Большинство моих трюков были теми глупыми выходками, которые совершают подростки, чтобы привлечь к себе внимание. На спор я каталась на роликах на только что вымытом полу школьного спортзала... в Селороне, Много раз прогуливала школу. Выходила из класса чтобы попить воды и больше не возвращалась на урок.
Оглядываясь назад, думаю, что моей главной потребностью был кто-то, с кем можно поговорить, кому можно довериться, какой-то мудрый и отзывчивый старший человек. Таким человеком стал мой школьный директор Бернард Дрейк.
Мистер Дрейк был первым, кто назвал мои бурные чувства талантом и призвал меня выйти на сцену. В восьмом классе у меня было много долгих, приятных разговоров с ним. Затем он ушел из Селорона, чтобы работать в государственной обычной школе. Я так сильно скучала по нему, что однажды взяла маленькую Клео за руку, и мы проехали автостопом пятьдесят миль до его нового дома. Он позвонил ДеДе, и на следующее утро мы сели в автобус.
Летом, когда мне было четырнадцать, меня охватило огромное беспокойство.  Дома дела шли не очень хорошо. ДеДе и Эд развелись пять или шесть лет назад, но первые настоящие ссоры и споры начались примерно в это же время. Лицо моей матери становилось напряженным от беспокойства, и часто такси привозило ее домой из магазина посреди дня, когда она страдала от одной из своих мигреней. Она лежала в темной комнате с опущенными шторами, не в силах двигаться или говорить, пока приступ не проходил.
Я беспокоилась о ней и о ее тяжелой жизни.
Дедушка Хант тоже не был счастлив, работая на своем токарном станке в Crescent Tool. С тех пор, как умерла бабушка Флора Белль, он, казалось, был оторван от своих уз. Его бесило, что рабочие фабрики мало разделяли великое процветание, охватившее тогда страну. Конечно, это было задолго до времен социального обеспечения или пособий по безработице; когда человек терял работу, его семья могла голодать, а серьезная болезнь могла разорить его на всю жизнь.
Все местные дети работали летом в парке развлечений; меня наняли поваром быстрого приготовления в киоске с гамбургерами. Я относилась к своей работе серьезно и любила зарабатывать деньги. «Берегись! Берегись! Не наступай туда!» Кричала я проходящим мимо людям, и когда они останавливались, испуганно зависнув одной ногой в воздухе и обеспокоенно глядя на землю, я продолжала: «Подойди сюда и купи себе восхитительный гамбургер!» Это завораживало многих людей, и они покупали, и, между прочим, это были чертовски хорошие гамбургеры.
ДеДе строго следила за мной, и я должна была быть дома в определенное время каждый вечер. Мне не разрешалось выходить на каноэ. Однажды решила рискнуть и пошла кататься на каноэ с парнем, и мне пришлось перевернуть его, чтобы вернуться. Я промокла, но все равно была добродетельной!
ДеДе пришлось заставить меня пойти на мой первый танец в бальный зал Celoron Pier. Там все еще выступали все известные группы, такие как Harry James, Glenn Miller и Benny Goodman.
ДеДе разрешила мне накрасить губы и сшила совершенно красивое платье из тафты из вербы с полосой настоящего меха по низу. Девушка на танцах, одетая в какие-то лохмотья, охала и ахала по нему, а затем спросила: «Могу ли я его взять?»
На следующий день я отдала ей платье.
ДеДе была в ярости, и я ее не виню. Но эта