История китайского летчика. Часть 2

пенсионера!
- Привел Бог, свиделись-таки, дружище!
- Карма благоприятна, друг Ко-ля!
Они направились в дом. Джао Да шел твердо в своих новеньких французских летных ботинках. Николай Лисицын едва передвигал искалеченные во Вьетнаме ноги в каких-то бесформенных чунях. Однако поддерживать русского друга под руку китайский летчик не стал: понял, что тот сочтет это обидой.
Николай Фомич быстро собрал на стол угощение, как человек, который всю жизнь привык вести свое хозяйство сам. Залез в холодильник (Джао Да отметил: это все тот же «ЗИЛ-Москва», что был и в шестидесятых, дизайном напоминающий ретро-автомобиль), вытащил огромную миску с холодцом.
- Соседи хряка забили, - пояснил он. – Мясо хряка в еду не очень, но из мослов, если долго варить, первосортный студень выходит!
  Джао Да с улыбкой наблюдал, как генерал в отставке вытащил из шкафа пару граненых рюмок и бутылку «Московской» - он хорошо усвоил обычай товарища Лисицына.
Они уселись за стол и принялись «гулять». Джао Да слишком хорошо знал русский язык и русских людей, чтобы понимать, что в России этот глагол чаще означает отнюдь не променад на свежем воздухе. За прошедшие годы Николай Лисицын сильно одряхлел, оплешивел, но водку пил по-молодецки, а его квашеная капуста и соленые огурцы стали еще вкуснее.
- Ну расскажи, Да-Нет, как жил все эти годы, где летал? – слегка захмелев, спросил товарищ Ли Си-Цин, и грустно подперев брыластую щеку ладонью, стал рассказывать сам: – Я то уже не летал со Вьетнама… И мог еще летать, но не пускали, даже в ДОСААФ. Так меня пропесочили за нашу с тобой вьетнамскую экспедицию, что – поверишь? – несколько лет дальше райцентра носа не совал, чтоб топтунов не кормить… Это дело прошлое, я все равно ни о чем не жалею. Разве только о том, что ребятишки из экипажа нашего тогда погибли! Часто их вспоминаю. Пигалицу эту маленькую, Нгон, кажется, и бортстрелка, полу-француза этого; вот такие были ребята!! Сколько летал, воевал, скольких боевых друзей-товарищей потерял, а этих двоих почему-то чаще других жалею… Почему бы, а, Да-Нет?
- Я тоже очень часто вспоминаю наших юных вьетнамских друзей, - признался Джао Да. – Наверное, потому что они были последними в череде боевых братьев, которых нам довелось потерять. Последняя потеря на войне всегда самая горькая, говорил мудрый…
- …китайский летчик Джао Да! – захохотал Николай Лисицын, легко, как в юности, перейдя от печали к веселью. – Я тебя давно раскусил, все твои цитаты из китайской философии ты сам придумываешь!
- Не все, - улыбнулся Джао Да.
- Так рассказывай, как жил-был, как там твой сын, как Софи? – Николай Фомич выжидающе захрустел огурцом.
- Сложно поверить, друг мой, но большую часть прошедших лет я жил, как все, - Джао Да с мудрым смирением положил себе в тарелку изрядный кусок холодца и зацепил на конец ножа хрена. – Просто вернулся к семье во Францию, в сонный городок Тюль, и у нас была обычная жизнь, год за годом. Каждое утро я говорил Софи и Бернару: «Bonjour, bien-aim;s!» , а они отвечали: «Bonjour, Papa!» . Бывало, и ссорились, не без этого. У меня сначала было небольшое предприятие срочной авиаперевозки грузов. Освоил вертолет, перспективнейшая машина, кстати. Потом дела пошли, появилась своя авиашкола; сейчас я оставил ее на Софи, она лучший управляющий моими делами все эти годы. Случалось, я рисковал, летал с гуманитарными грузами в Африку, в высокогорные районы, пару раз терпел бедствие… Но, в целом, это была самая обычная жизнь, хорошая и простая. Мы с Софи состарились вместе, хотя она и сейчас очень хороша, и вместе увидели, как наш сын отправился в самостоятельный полет.
- А что, твой Бернар пошел по нашим стопам? – просиял Николай Фомич. – Ты воспитал в нем летчика?
- Нет, я предоставил ему сделать собственный выбор, - ответил Джао Да. – Он выбрал иное искусство, кулинарию. Во Франции это действительно высокое искусство, и очень национальное. Он окончил Высшую школу кулинарного искусства в Париже, и сейчас работает у моего друга Поля Бокюза … Это тоже прославленный ас, только не в небе, а в высокой кухне. В прошлом он солдат «большой войны», как и мы, но воевал на земле, разведчиком во французской пехоте. Мы очень хорошо сотрудничали с ним много лет, я развозил блюда от шефа Поля Бокюза богатым французским гурманам по воздуху, однажды даже в Елисейский дворец . Поль говорит, мой Бернар сам непременно станет известным шефом.
Николай Лисицын не сдержал несколько насмешливой улыбки, но разлил водку по рюмкам и поднял тост:
- Выпьем за твоего сына Бернара, в будущем - аса среди кастрюль и мастера высшего пилотажа на поварешках!
- Спасибо, Ко-ля, я тронут! Когда-нибудь он обязательно приедет в Москву и обязательно пригласит тебя на презентацию своих блюд…
- А что, на французскую кухню я схожу с радостью, генеральский мундир обновлю, - захорохорился Николай Фомич. – Париж вспомню, заезжал я туда с товарищами в 36-м году по пути в Испанию, прекрасный город! А то совсем закис здесь в деревне. Ну, за Париж!.. Ну, за авиацию!.. Ну, за авиашколу Урумчи!.. Ну, за прикрывавших нам спину!..
Из ниоткуда, словно атакующий истребитель на хвосте, на столе выросла вторая «Московская». Джао Да, едва успевая за зачастившим генерал-лейтенантом авиации в отставке, отчаянно соображал, что ему надо бы расспросить старого друга, как тому живется в его глуши, не одиноко ли, и чем утешается его душа. Быть может, им нужно что-нибудь придумать снова… Но потом понял, что в этот вечер они будут слишком заняты, и решил отложить беседу до утра, за чаем. Старый китайский летчик отчаянно спикировал в русский загул, как когда-то молодой лейтенант 4-ой истребительной авиагруппы с советскими военлетами, приехавшими в Китай сражаться против самураев…
***
Джао Да проснулся от того, что русский друг Ко-ля Ли Си-Цин, теперь Николай Фомич Лисицын, генерал-лейтенант авиации в отставке, громко шаркал по дощатым полам своими чунями, раскочегаривал самовар. Несмотря на то, что электричество пришло в советское село лет пятьдесят назад, он оставался верен старому пузатому медному «туляку», унаследованному от бабки и топившемуся шишками.
Скинув с себя летную куртку, под которой спал на обшарпанном диване, Джао Да сосредоточенно поискал на полу ботинки, выгнал из одного из них маленькую черную мышку. Удивительно, но зверек не юркнул от него куда-нибудь в темное место, а потешно уселся на задние лапки, с любопытством разглядывая крошечными бусинками глаз. В доме у Николая Лисицына даже мыши не боялись людей.
- Марш на крыльцо, я там вашему брату крупы насыпал, – прикрикнул на мышь товарищ Лисицын, и она послушно убралась.
– Кормлю их понемножку, мышье, хомячье разное, чтоб не шуровали мне по грядкам, как ночные бомбардировщики, - пояснил Николай Фомич, подмигнув Джао Да. – Типа договор у нас с ними, мелкие тварюшки, а понимают! Чтоб люди всегда так… Ну, садись, Да-Нет, чаевничать будем, а то башка со вчерашнего трещит.
Генерал, хлебосольный хозяин, выставил на стол вазочки с домашним вареньем нескольких видов. Вероятно, с похмелья он сделался говорлив, сам спешил рассказать старому другу о своей тоскливой, но благородной старости. Дружба длиною в жизнь все же существует, подумал Джао Да, особенно если друзья встречаются раз в десятилетие или в два, а не надоедают друг другу каждый день. Но выдавать эту мысль за философское речение кого-то из древних и мудрых он, вопреки обыкновению, не стал. Во-первых, не был уверен, что мыслители старого времени одобрили бы такую мысль, а во-вторых, Николай Лисицын не дал бы вставить слова.
- Извини, Да-Нет, конфет я не покупаю, - говорил он, подкладывая в чай китайскому летчику малинового варенья. – Не то, чтобы экономлю, военной пенсии хватает, не жалуюсь. Но я сам превосходное варенье варю, бабкины секреты помню. И ягодное, и даже яблочный конфитюр! Твой Бернар бы одобрил. А вообще, я здесь как человек средневековья живу, на натуральном хозяйстве, ха-ха! Сад-огород все с избытком дает, мясо, молочку у соседей меняю. В автолавку не хожу, о чем мне с местными мужиками говорить, о водке и о тяжелой жизни? Сижу у себя, как бирюк в логове. Раньше хоть сослуживцы, боевые спутники мои, как в песне поется, пару раз в год собирались, я ездил… Сейчас перестали – у всех болячки, дачки, внучата. В райцентр езжу раз в месяц, за пенсией, в Калинин-город того реже. Что мне там надо? Бакалейки купить, сигарет, удобрений, того-сего, только и всего… К пионерам-комсомольцам, в ДОСААФ меня не приглашают, там другие ветераны нужны, которые по-другому рассказывать будут. В совете ветеранов числюсь, но мне там неинтересно. Всех разговоров про то, какая молодежь скверная пошла. А я так скажу, молодежь нынешняя не хуже и не лучше нас! Дело в воспитании, а какое сейчас воспитание? Все о своем кармане думают, о том, как урвать побольше, залезть повыше… Тоскливо мне видеть такое, Да-Нет…
Николай Лисицын повесил лобастую голову и шумно вздохнул. Джао Да стало до слез жалко этого мощного человека, сохранившего недюжинные силы души и разума, но быстро дряхлеющего телом и выброшенного черной кармой с огненного неба на деревенскую околицу. Но впервые у китайского летчика не было слов утешения, ни своих, ни заимствованных… От огорчения Джао Да не нашел ничего лучшего, чем тоже вздохнуть, еще горестнее, чем генерал.
Однако, несмотря на преклонные годы и отшельническую жизнь, Николай Лисицын сохранил счастливую привычку своей молодости – он не умел унывать долго.
- Весь огородный сезон мне скучать не приходится, однако! – мужественно усмехнулся отставной генерал авиации. – Бабка, все чаще ее сейчас вспоминаю, говаривала: безделье есть худший враг землероба. Потому у соседей ни хрена не растет, что работать ленятся, пьют. У меня на огороде не за генеральские погоны все из земли лезет, а за крестьянские мозоли - нажил их к закату жизни, поверх других, от ручки управления. Зимой скучновато, правда. Телевизор я мало смотрю, врут там… Разве что если фильм хороший, или концерт душевный. Сижу, книжки читаю… Столько всего еще прочитать надо! Жалко, библиотека в райцентре бедная. В Калинин езжу, в книжные магазины, заказываю по почте.
Книг у Николая Лисицын действительно было очень много. Они занимали целую стену, стоя на сработанном умелыми руками хозяина стеллаже плотно, словно хорошие солдаты в строю. На первый взгляд Джао Да опознал по корешкам техническую и научную литературу, полные собрания прозы и поэзии классиков, сочинения теоретиков марксизма-ленинизма, яркие издания фантастической и приключенческой литературы. Только военные мемуары о Второй мировой войне занимали самую маленькую полочку, и в большинстве были иностранных авторов, изданные советским Воениздатом крошечными тиражами «для своих» – британец Роскилл, немец Типпельскирх… Из советских мемуаристов нашлось место только для прижизненного издания «Воспоминаний и размышлений» маршала Жукова, «50 лет в строю» «советского графа» Игнатьева и еще нескольких уважаемых военачальников.
Джао Да вдруг осенила блестящая идея, которая могла бы наполнить крестьянскую и отшельническую жизнь русского друга прежним высоким смыслом – служением авиации.
- Ко-ля, а что если тебе начать писать мемуары? –