теория относительности

отцов народа.
- Ты хочешь сказать, что влюбился в неё? - Валентин с искренним удивлением посмотрел на друга.
- Ну, зачем ты вот так, категорично?.. - замялся Жора.
- Вообще-то, о вкусах не спорят…
- Это твоё «о вкусах не спорят» меня убивает.
- Ладно, давай дальше.
Жора встрепенулся.
- Дальше, я подобрал несколько предлогов и зашёл к ней в гости. Ну, там... ли...
- …Линейку попросить.
- Да, – удивился Жора. - Откуда ты знаешь?
- Сам был молодым, - Валентин нетерпеливо заёрзал.
- Ну, так вот… пришел пару раз. Посидели. Побазарили о том, о сём. Радио я им починил... Но дальше так продолжаться не могло. Чтобы вспых-нуло ЧУВСТВО, необходима экстремальная ситуация… Ну, типа того, как ты на третьем курсе Светку спасал от пьяного пятакурсника. После того слу-чая тебя все женщины нашей общаги целый месяц готовы были на руках тас-кать, - восхищённо глядя на друга, говорил Жора.
- Заметь: всего лишь месяц, - обратил внимание Валентин. – И ты ре-шил?..
- И я решил: я тоже спасу её от хулигана! И наши отношения выйдут на качественно новый виток.
- Рисковый ты парень, - удовлетворённо оценил Валентин.
По лицу Мацкевича было видно, что такое замечание ему очень понра-вилось, но он вынужден был сказать правду и неохотно произнёс:
- Я решил инсценировать хулиганство…
- Рисковый ты парень, - к его удивлению повторил Валентин.
Жора приободрился и продолжил:
- Не буду же я ждать с моря погоды… Вдруг этого самого хулиганства вовсе не произойдёт, это раз. Во-вторых, настоящий хулиган мог бы оказать-ся сильнее меня. Что тогда? А я в таком важном деле не могу полагаться на случайности.
- Разумно.
- Ну, дык, я же, всё-таки,  - без пяти минут инженер, с высшим, прошу заметить, образованием.
- Ну и… - нетерпеливо заёрзал Валентин.
- На роль хулигана я выбрал Кузю…
- Почему уж не Ваську Хватова или Шурика?
Жора махнул рукой:
- Васька с Шуриком  - слишком известные личности, это раз. Всё бы выглядело слишком уж ненатурально. Сам посуди, попробуй от Васьки и Шурика кого-нибудь спасти…
- Да, согласен, - Валентин закивал головой, – практически невозможно.
- Всё-таки хорошо, что Васька и Шурик, когда под градусом, не при-стают к девчонкам…
- Ладно. Не отвлекайся.
- Так вот. Во-вторых, даже если бы я привлёк к этому делу Ваську или Шурика, мне потом пришлось бы поить их целый месяц, компенсировать, так сказать, моральный вред за то, что я выставил их идиотами перед обществом.
- Думаю, месяцем ты бы не отделался, - задумчиво произнёс Валентин. – Так почему же Кузьменков?
- Он в общежитии не слишком известен, а если известен, то не с самой лучшей стороны… Всё-таки хобби накладывает отпечаток на человека. Не-скончаемые походы по лесам и болотам в поисках сомнительных приключе-ний и дичи сделали своё дело. Иногда мне кажется, что наш Кузя гораздо охотнее изъясняется с животными и птицами, чем с людями.
Он сначала упирался, не хотел. Строил из себя чистоплюя, но я напом-нил о том бесчисленном количестве бесплатных ужинов, которые ему уда-лось поглотить в моём жилище, и пригрозил, что в случае отказа «халява» кончится. После этого он вынужден был согласиться на этот «чудовищный», как он выразился, обман (прикинь, оказывается, он слова такие знает).
- Ну и?
- Ну и… «Всё пгапало!» - как говорит наш уважаемый господин Пет-ровский. Ё-па-ма, - Жора был вне себя от возмущения. - Кузя явно перебрал. Дорвал¬ся до бесплатного… Он ввалился в комнату и сразу начал буянить. Навалился на Сотикову (подружку Пеночкиной), на что мне было наплевать. Но потом он с разбегу за¬прыгнул на кровать Наташи, несмотря на то, что та уже там лежала. А он заорал: «Моя пастелька! Моя пастелька!»
- То есть, он свалился на Пеночкину?
- Да.
- А она?
Жора озадаченно уставился.
- Она, ты знаешь, ничего… - проговорил он. - Может быть, она была в шоке?
- Может быть, может быть… - скептически пробормотал Валентин.
- Неужели ты думаешь, что она была не против?
Валентин пожал плечами.
- Ну, не знаю, может быть, это, действительно, был шок…
Жора сосредоточенно начал тереть пальцем свой длинный нос.
- Ну, ладно. Что потом? – Валентин уже был не рад, что заострил на этом моменте внимание и попытался исправить ситуацию.
- А потом, - Жора взялся за голову, - он сорвал со стены портрет Аллы Пугачевой. И это уже было слишком!
- А ты чё делал всё это время? - задал Валентин вполне резонный во-прос.
- Я... я выпроваживал его.
- Интересно, как же ты его выпроваживал, если он успел столько дел натворить?
- Ну, не бить же мне его! Пока он зажимал Сотикову, я решил подож-дать, чтобы девчонки яснее ощутили всю ужасность их положения. Тогда, естественно, возрастет моя роль как спасителя. Но он так резко прыгнул на кровать, что я не успел среагировать. А когда он сорвал портрет Пугачёвой, я просто рас¬терялся. Но всё бы ничего... Когда я его уносил, он высказался в том смысле, что девчонки, если говорить мягко, не совсем, то есть, совсем не идеальны в своём поведении. Представляешь? Ё-па-ма.
- Шлюхами обозвал, что ли?
- Он употребил другое слово, - замявшись, пробормотал Мацкевич.
Валентин с сочувствующим видом покачал головой:
- Это очень плохо. Я бы даже сказал, что это не хорошо. Если бы он хотя бы назвал их проститутками, а то… Нет, это нехорошо.
- А какая разница? – не понял Жора.
- Видишь ли… - начал Валентин: - Проститутка – это профессия. А по-скольку у нас любой труд в почёте, то это не может быть оскорблением. А вот то другое слово, которое ты, интеллигентный человек, даже не можешь в слух произнести, но которое мы оба прекрасно знаем, так вот это слово озна-чает состояние души. Хотя, ты знаешь…
- Что? – насторожился Мацкевич.
- Я думаю, что поскольку нынче мы – свободные люди и живём в сво-бодной, независимой стране, от которой теперь ничего не зависит, то каждый из нас имеет право на то состояние души, в котором он чувствует себя «сухо и комфортно», как говорится в известной рекламе, в любой день. Поэтому даже это ужасное слово тоже может не восприниматься как оскорбление.
Жора остолбенело уставился на друга и раздражённо сказал:
- Да пошёл ты…
- Ладно, ладно, - успокоил его Валентин: - Забудь, что я сказал. Раз ме-ня не понял ты – уже прахтически инженер, человек с неплохими задатками философского, я бы даже сказал, аналитического ума, то где уж понять мою точку зрения этим курицам с третьего курса.
- Ты хочешь сказать, что я – дурак?
- С чего ты взял?
- С того, что раз мне понравилась «курица», значит, я…
Валентин протестующее замахал рукой:
- Что ты! Вовсе это ничего не значит. Половое влечение и любовь – субстанции неизученные и закономерностям не поддающиеся, поэтому для их объяснения логические измышления не пригодны… Но это всё – ерунда, ты расскажи, что потом было?
Мацкевич немного успокоился и продолжил:
- Потом мне пришлось выслушивать кучу упрёков в том, что, мол, если у ме¬ня такие друзья (оказывается, они нас хорошо знают), то и я такой же самый козёл, как Кузя.
- Да. Делай после этого женщинам добро. Ты их, можно сказать, изба-вил от мониака, а они тебя обложили, - Валентин по-отечески положил руку на плечо друга. - Надо было меня пригласить на такую ответственную роль. Я бы их шлюхами не называл. Правда, за сохранность портрета Пугачёвой тоже не отвечаю. Надо, всё-таки, чтобы всё выглядело натурально.
- Ты бы не подошёл. Ты слишком известен в общаге своей интелли-гентностью. Они бы поняли, что это подстава.
- Неужели? Не подозревал об этом. Что думаешь делать теперь?
Жора сосредоточенно почесал затылок.
- Не знаю. В таких случаях обычно покупают шампанское и цветы…
- … и идут делать предложение, - вставил Валентин.
- Думаешь? – серьёзно спросил Жора.
Валентин пристально посмотрел на друга:
- О-о, как у нас всё запущено… тяжёлый случай. Это я тебе как врач говорю.
- Ты о чём? – не понял Жора.
Валентин махнул рукой и отвернулся.
На пороге аудитории появился  Горкин Андрей. Невысокого роста, полный, с круглым лицом, в очках с круглыми стеклами.
Родом Горкин был из Ижевска. На вопрос о том, какой чёрт занёс его в Брест, он ничего вразумительного ответить не мог, но, по-видимому, не жа-лел об этом повороте собственной судьбы.
По характеру он был до ужаса простым в общении и очень любил по-рассуждать. Всё равно о чём. Будь то секс, политика или другие мелкие жи-тейские проблемы. При чем, делал он это с неизменным значительным ви-дом, что, однако, не производило впечатления заносчивости или желания превосходства над окружающими.
А к политике Горкин имел особую страсть. Как он сам говорил, роди-тели у него были простыми рабочими людьми, а сына желали вывести на бо-лее высокую орбиту, резонно полагая, что если не всё, то многое в этой жиз-ни зависит от положения в обществе. Конечно, с больших высот падать больно, и хоть пролетариат считался гегемоном нового общества, отделиться от среды обитания этого «гегемона» будет очень правильным шагом хотя бы с точки зрения устройства более-менее нормального быта. Тем более, что по-строение того общества, где пролетариат числится гегемоном, затянулось на долгие семьдесят лет. И стройка эта, как и многие другие в большой и неко-гда могучей стране превратилась в обыкновенный долгострой, конца-края которому не видать. Сначала говорили, что вот к этому году мы построим, потом – к той пятилетке, потом как-то затихли, потом «законсервировали» строительство, а теперь так и вовсе уже построенное здание разбирается по кирпичикам. При чём наибольшее усердие в этом проявляют именно недав-ние прорабы.  
Но когда Андрюха Горкин в своей жизни переместился из младенчест-ва в отрочество, ничего подобного ещё никто и предвидеть не мог. Поэтому, чтобы достичь каких-либо результатов в этом направлении, следовало быть или отпрыском партийных работников, что в случае с Горкиным отпадало, или с детства принимать активное участие в работе всех общественных орга-низаций, постепенно внедряясь в систему.
И Андрюха старался везде, где только можно, проявлять свою актив-ную жизненную позицию. Надо сказать, у него неплохо получалось. В «ок-тябрятские» годы он был старостой класса, в «пионерские» - сначала бара-банщиком, а затем - председателем совета отряда.
Кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы на его комсомольские годы не выпала перестройка. Не сразу, но он понял, что скоро в жизни от-кроются другие пути, чтобы занять в ней достойное место. И чувство затаён-ного презрения к партийной элите, вошедшее в него с молоком матери, про-стой формовщицы, вылезло наружу. С этих пор он оставил общественную работу, но активную жизненную позицию сохранил.
Как говорил сам Андрей, он «уловил конъюнктуру» и вплотную занял-ся «челночным» бизнесом. А именно, на Родину возил продукты. В Ижевске брал за полцены электробытовые товары, которые к его приезду уже заготав-ливали родители, помогая и здесь сыну в его устремлениях. Это было не-сложно, так как к тому времени зарплату на заводах уже начали выдавать продукцией, за которую, как известно, хлеба не купишь. Поэтому проблем с товаром никогда не было. Андрей возвращался с товаром обратно и сбывал в соседней Польше.
Это занятие приносило определённые дивиденды не только в плане ма-териального обеспечения, но и в плане возрастания собственного авторитета среди сокурсников, потому как наступало время, когда достоинства