автомобиль катился по извилистому, полупустому шоссе, с иерусалимских высот, вниз к морю.
Сергей вел машину плавно и уверенно, и только глянув на спидометр можно было обнаружить, что движутся они весь-ма стремительно. Временами, стрелка заваливала за 150 км/ч. Сидеть на дорогой мерсовской коже было удобно и противоестественно. Андрей чувствовал несоответствие себя этому автомобилю. Он был сделан не для него. А для кого? Он смутно представлял себе этого человека, но тот, гипотетический, «правильный» пассажир такой машины, должен был быть антиподом Андрея. Ему виделся солидный немец, лет пятидесяти, в дорогом костюме, расчетливый, сухой бизнесмен, весь состоящий из сплошных деловых качеств.
Они проехали поселок Мевасерет – Цион, и дорога пошла по ущелью. Крутые, поросшие хвойным лесом склоны с обоих сторон, смутно напоминали что-то знакомое, что-то уже виденное где-то, совсем не здесь…
Андрею было легко. Тогда он еще не заметил, что легко становилось каждый раз, когда ему случалось отъехать подальше от Иерусалима. Позднее он заметил это и понял в чем дело.
Все было просто. Иерусалим, он же Ерушалаим шель заhав (золотой Иерусалим), город необычный. Разбросанные по верхушкам холмов, переферийные районы, между которыми не было ничего, кроме дорог – связок. Сумбурный центр, где бетонные пальцы Хилтонов, устремленные в небо, соседствовали с россыпью маленьких, частных домиков, еще арабской постройки, а тихий и чопорный Мэа шаарим, с рынком Мохане Игуда, где специально нанятые «крикуны», голосили наперебой с утра до вечера: «Давай! Давай, господа! Подходи! Хозяин сошел с ума! Все отдает даром!».
Если идти вниз по улице Яффо, то, в конце концов, вы упретесь в каменную стену старого города, и тут вы вольны либо повернув на- лево, спуститься в восточную, арабскую часть города, о которой рассказ отдельный, либо двинуться на право, и вот там, в те времена, о которых я веду речь, открывалась, зрителю, неожиданная картина.
Пройдя немного вдоль стены, до угла можно было увидеть, слева, великолепную, отображенную на бесчисленных фотографиях, панораму старого города с главными, обрамленными мощными башнями, воротами и цитаделью, а вот справа, неожиданно, в самом центре города, обнаруживались руины. Огромная площадь была покрыта фундаментами разрушенных зданий. То были следы войны, напоминавшие, о том, что город, некогда, был разгорожен бетонной стеной, и стена эта являлась границей с королевством Иордания. Со стены постреливали королевские солдаты. Так рассказывали старожилы.
В 92 году стены давно уже не было, но руины еще оставались руинами. Сегодня, все изменилось. Надолго ли?
Так вот, миновав странное это место, и пройдя сквозь древние ворота, можно было оказаться в самом Старом Городе. Старый город состоял из четырех очень разных частей. В нем имелись Христианский, Арабский, Еврейский и, почему то, Армянский кварталы. Все они были очень не похожи, и я, пожалуй, не стану пытаться их описывать, мне никогда не справиться. Это надо просто видеть, да и не в этом дело, а дело в том, что весь Старый город, насквозь пропитан энергиями. Энергии эти разные, и мощные настолько, что каждый умеющий чувствовать, ощутит их физически, уж во всяком случае, у Храма гроба господня, и около Стены плача.
Поля этих энергий покрывают весь город, подобно тому, как радиация вокруг эпицентра пропитывает все, слабея по мере удаления. Эту особенность Иерусалима не замечают туристы, приезжающие на несколько дней, возможно, не замечают те, кто родились в этом городе, но невозможно не заметить этого человеку, однажды поселившемуся в столице Израиля! Наверное, слишком много взглядов исполненных веры устремлено к этому городу со всех концов земли. Так есть и так было на протяжении веков. Подзарядили!
Андрей, как-то раз, от души посмеялся, читая статью популярного в те годы в Израиле журналиста, а на самом деле, поэта Генделева. Кроме всего прочего, в статье этой, Генделев рассказывал о том, как, закутанная в черное, женщина, на улице Палермо, спросила, где он живет. Услышав, что в Иерусалиме, она всплеснула руками, и сказала: «О боже! Какое святотатство!».
… Они приехали в Кейсарию. Море здесь было кристально прозрачным, а высокие пальмы, которые росли прямо на пляже, среди светлого песка, вызвали у Андрея ассоциации с коралловыми океанскими атоллами, фрегатами, и мечтами о новых, еще не открытых землях.
Они искупались. Больших волн не было и Ваньку впервые удалось заманить в воду. К соленому морю, он отнесся, по началу, с подозрением, но потом ему, естественно, понравилось.
Под камнями у берега оказалось полно мелких крабов. Сергей с Андреем принялись их ловить, что бы показать Ваньке. Поймали парочку, показали. Ванька сказал, что это пауки. «Пауков» отпустили в родную им стихию.
Они прогулялись, осмотрели остатки римских сооружений, амфитеатр. Некогда, здесь находилась резиденция римских прокуратов, одним из ее обитателей был знаменитый Понтий Пилат.
Камни не впечатлили Андрея. Это были мертвые камни. Ни что в них не говорило о былом величии Рима, ни что не напоминало о тяжелом шаге легионов и ритмичном колыхании бесчисленных грив над золотыми шлемами. Просто остатки стен. Просто амфитеатр. Не все развалины имеют душу.
Они прокатились в Хайфу. Навестили живших там знакомых. Побеседовали с этими бывшими ленинградцами, пошутили о том, что те и здесь выбрали северный портовый город. Получили в ответ, что москвичам и здесь обязательно надо жить в столице. В целом, это был разговор не о чем. Он ни чуть не был похож, на те замечательные беседы, что велись когда-то, долгими летними вечерами, на отдыхе в Даугавпилсе, где они некогда и познакомились. В Хайфу можно было смело не ездить.
На обратном пути Андрею взгрустнулось. Тихо сидел он на заднем сидении, рядом с задремавшим Ванькой и думал обо всем и не о чем. Это состояние, приключавшееся с ним периодически, он называл морщеньем лобика. Это было достаточно верное определение, т.к. ни разу никаких ценных мыслей в этом состоянии к нему не приходило. То была такая возвышенно-декаденская грусть…
Прекрасно осознавая, полную бесплодность, и некоторую театральность этого морщенья лобика, Андрей, тем не менее, получал некое болезненное удовольствие от этой «великой грусти не о чем», но в тот вечер, покачиваясь на диване комфортабельного автомобиля, он и не заметил, как его настроение изменилось, и отстраненная, космическая грусть, вдруг стала печалью острой, как боль, и совершенно конкретной, его, Андрея, печалью.
Он вглядывался в ночь за окном, словно пытаясь понять, увидеть там, в темноте, что именно его вдруг расстроило, ничего не увидел, и с той же тоской стал смотреть вперед, на бегущее в свете мощных фар шоссе…
- Сейчас будем Кейсарию проезжать. Может, остановимся искупаться? – предложил Сергей.
- Что? – переспросил Андрей, будто очнувшись, и осознав смысл сказанного, ответил – Да, давай искупаемся.
Они вышли из машины. С моря дул теплый ветер, шевелил черные ветви пальм, гнал к берегу волны. Вода была теплой, они качались на волнах, глотали соленые брызги, перекрикивались.
Ванька не проснулся, спал, себе, в машине. Лена стояла, опираясь бедром о переднее крыло Мерседеса, курила, смотрела то ли на них, то ли на ночное море вообще. Изящный ее силуэт отчетливо вырисовывался в лунном свете.
Андрей лег на спину, раскинул руки по поверхности воды, и увидел над собой звезды. Маленькие, невообразимо дале-кие, холодные, прекрасные. Он все думал, откуда взялась вдруг эта щемящая грусть? Что не так?
В следующее мгновение его накрыло волной, понесло и завертело. Пришлось побороться, что бы снова обрести ориентацию в пространстве и возможность дышать. Высунув, наконец, голову из бурлящих вод, он жадно вдохнул глоток тропического теплого воздуха, рассмеялся и поплыл к берегу.
- Я выхожу! – крикнул он Сергею.
Сергей выждал паузу и поплыл следом.
Ветер был настолько теплым, что надобности в полотенце не было. Они стояли, подставив тела ветру, обсыхали.
Андрей закурил и огонек его сигареты, стал еще одной звездочкой среди мириадов звезд вселенной. Так он подумал…
- Возможно, все эти звезды, просто огоньки чьих-то сигарет – сказал он вслух.
- Что, что? – заинтересовался Сергей – Что ты сказал?
- Ерунда. Грустно почему-то…
- Почему? Вроде неплохо покатались?
- Не знаю. Да ладно, ерунда. Поехали, наверное, уже?
Они оделись и сели в машину. Сергей вырулил на шоссе.
Андрей уже понимал, что именно его гложет. Он успел привязаться к Сергею за этот год. Как к старшему товарищу, более опытному, более уверенному. Ему очень хотелось бы, что бы Сергей был рядом. Это было почти детское чувство. Последнее подобное чувство в жизни Андрея. Откуда-то он знал, что больше никто и никогда не будет относиться к нему так, как это делал Сергей, дружески – снисходительно.
Между тем, время таяло. Сергей уже продал одну машину. Ему оставалось продать вторую, и после этого он улетит в Москву. Было совершенно ясно, что в обозримом будущем он не вернется.
Виктор, Царица Томара, Вера, теперь Сергей. У Андрея возникало чувство, что все уезжают, а он один стоит на темном пустом перроне, и машет рукой, вслед уходящему поезду…
Но почему - же один? С ним Лена. Какая она была сейчас красивая, когда стояла в лунном свете, прислонившись к машине, и ночной ветер шевелил ее длинные волосы! И Ван-ка, который мирно сопит сейчас рядом…
Андрей протянул руку, и легко погладил мальчика по жестким от морской соли волосам. Ванька улыбнулся во сне, пробормотал что-то и повернулся на бок.
Андрей поглядел вперед, увидел летящие стремительным потоком под колеса белые линии разметки, увидел, что стрелка на светящемся спидометре лежит на отметке 170, услышал рев воздушного потока обтекающего кузов машины, и вдруг понял, что теперь он, и только он в ответе за Лену, сидящую на переднем сидении, и спящего рядом с ним Ваньку. Попросить совета и поддержки теперь будет не у кого.
Так вот откуда эта вцепившаяся в сердце печаль! – понял он, и улыбнулся сам себе в темноте…
В этот момент, последняя тень беззаботного детства, снялась с плеча Андрея, и подхваченная ветром, полетела назад от мчащегося сквозь ночь автомобиля, закружилась в воздухе и темнота навсегда поглотила ее.
Политика.
Тем летом, произошло некое событие, на которое, занятый повседневными заботами, Андрей, по началу, не обратил никакого внимания. В стране случились выборы.
Накануне, вся русскоязычная пресса наполнилась политической рекламой партии труда, тогда эта партия была оппозиционной.
Как-то раз, в глаза Андрею бросился плакат, размещенный на первой странице газеты. Под большой фотографией красивого дома, значилось: «Эта вилла, в Самарии, построена за ТВОЙ счет!».
Надо же! – подумал Андрей ни без иронии – Неужели за мой?! Никогда бы не подумал!
Далее следовали пояснения. Дескать, нехорошее, правое правительство, получая из США транши на абсорбцию новых репатриантов, расходует их не целевым образом! Вместо того, что бы создавать новые рабочие места, оплачивать курсы переквалификации, давать беспроцентные ссуды и т.д. Они, негодяи, расходуют деньги на строительство поселений на штахим, содержат
