ли, есть такое чувство, что немногие и доживут… Если сейчас ЭТО помогает выжить, то ПОТОМ… Потом разберёмся как-нибудь.
- Э-э-эээй! В доме! Есть кто-нибудь?.. – Внезапно донесся снизу, от подъезда, одинокий мужской голос.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЭМИГРАНТОВ БАШНИ
- Кто ещё это там? - Толик осторожно, чтобы успеть отпрянуть, если снизу выстрелят, выглянул с балкона.
- Мужик с бабой какие-то… Оборванные, с сумкой. Типа, жильцы прошлые, что ли. Пошлю их сейчас нах.
- Обожди. - Батя тоже выглянул, всмотрелся, - Да это же Володя с Людой! Ну, Васильченки со второго этажа!
- Ну и чё?
- Их надо пустить. Они люди хорошие, и полезны могут быть.
- Кормить их будем, да??
- Не боись, они сами прокормятся. Пошли, откроем.
Это было уже не первое возвращение бывших жильцов Башни. Со дня начала «исхода» нет-нет да кто-нибудь возвращался «домой». Вот только попась в Башню, и тем более, домой, им не удавалось. Оба подъезда были наглухо заперты, а первый ещё и завален всяким хламом, неоднократно горевшим, закоптившим весь подъезд снаружи; так что там наглядно было видно, что этим входом активно не пользуются. На нашем же подъезде, в зарешёченном окошке двери, куда батя вновь вставил стекло, стояла табличка с лаконичной надписью, ещё отпечатанной на принтере: «Вход заминирован. Особая зона. Администрация».
Имелась ввиду «администрация Башни», но без конкретизации, - все и воспринимали, что это какой-то объект Администрации. А с Администрацией никто связываться не желал. И надпись «заминировано» действовала отпугивающее.
Бывало, стучали в двери. Бывало – долго. Мама требовала «пустить соседей по дому, они имеют полное право тут жить, такое же как и мы!», - её слова никто даже не оспаривал. «Выход – бесплатно. Возвращение – задорого!» - как сформулировал концепцию Толик. Мамины возражения просто молча игнорировались.
Несколько раз батя или Толик вступали в краткие переговоры с возвращавшимися. Из окна, или сквозь решётку двери, объясняли, что ситуация кардинально поменялась. Вопрос «прописки» и «законного жилья» больше не стоит, увы. Вам здесь нечего делать. Внутри Башни квартиры разграблены мародёрами и частично сожжены, потому вам лучше поискать жильё где-нибудь в окрестных домах, благо брошенных квартир хватает. Нет, вам нечего забирать из «вашей квартиры», там всё сгорело. Нет, никого не пустим. Однозначно. Да, можете жаловаться.
При этом мы, конечно, кривили душой: в квартирах никакие мародёры не хозяйничали, кроме нас; пожаров в Башне тоже, в общем, не было. Мы даже и вскрыли ещё далеко не все квартиры, даже ещё не половину, - оставляли их «на сладкое», всё равно до них кроме нас некому было добраться, - а у нас пока был обширный «фронт работ» в самом городе.
Возвращавшиеся просили, скандалили, часто плакали, иногда угрожали, - но в «гарнизон Башни» мы больше не пустили никого. Да, жалко было семьи с детьми, - «но мы не собес». «Выход – бесплатно, возвращение – задорого». Никто ещё не показался нам достаточно нужным, полезным для нашего «прайда», или, вернее сказать, «крысиной семейки», хоть это и звучало очень неприятно и двусмысленно, - но у нас были свои правила, свой распорядок, свой «регламент», свои запасы и свои секреты; - и посвящать в это пришлых, которые сегодня тут, а завтра там, мы считали недопустимым. А на «прописку» и прочие тонкости мы, как повелось с началом распада Города, плевали. Как и все, в общем-то. Как сформулировал батя в «новой парадигме»: «Только то твоё, что ты можешь защитить».
Ушли? – ну и ветер в парус…
Практически все обещали пожаловаться в Администрацию, и вернуться с патрулём, «чтобы вас тут всех, негодяев, посадили за решётку или перестреляли!»
На что Толик резонно отвечал, что «как вы заметили, мы и так тут сидим «за решёткой», увы. А приводить для поддержки штанов вы имеете полное право кого угодно, если им решение ваших проблем будет интересно…», и вполголоса, в сторону: «Хорошо бы опять пришли с патрулём… Ещё пара автоматов нам бы не помешала».
«Ещё раз» - потому что один раз «возвращавшаяся» семейка действительно где-то нашла сговорчивый патруль. Не знаю, как и за что они договорились, но пришедшие офицер и двое солдат полчаса стучали в двери, кидали камешки в окна, и даже один раз выстрелили вверх – чтобы привлечь внимание, очевидно. Но Башня не подавала никаких признаков жизни, и они ушли, вместе с понурыми «жильцами». Тогда у нас ещё не было добытых Толиком автоматов, и мы ещё… Ещё не достаточно «впитали» суть новой парадигмы, чтобы… Сейчас мы наверняка бы уже не отпустили так просто патруль с оружием. Да и патрули давно уже не появлялись в этих районах, только бродили всё более и более обраставшие оружием банды.
Пару раз да, угрожали «придти с вооружёнными друзьями» и «разнести тут всё!»
Выслушав угрозы, Толик на полном серьёзе предлагал перестрелять этих угрожавших нам папаш, вместе с их женщинами и детьми. Просто так, «превентивно», ибо «мало ли что». Но не дал батя, - и, поорав и поугрожав, они уходили.
Приходил «Серж» - тот «пухлый кабан», что жил в нашем же подъезде, ещё до «начала» не расставался с ножом и раскладной пружинной дубинкой, и, как рассказывал контачивший с ним батя, декларировавший концепцию «смотаться куда-нибудь и пересидеть в комфорте». Теперь он вернулся – похудевший, весь какой-то потасканный, со свежей ссадиной на щеке, в изрядно уже потёртой, грязной и местами рваной «бойцовской кожаной куртке», которую он считал непременным признаком состоявшегося мужчины. «Отсидеться», «пересидеть» не удалось…
Рассмотрев его в окно, Олег с Толиком посовещались – может, взять его «в стаю»? Боец бы нам не помешал… Олег возразил, дав ему чёткую характеристику: «Он не боец ни разу. Он – строго себе на уме. В «команде» действовать не хочет и не умеет. Трусоват. Подл. Недалёк. То есть имеет или имел все признаки «состоявшегося коммерсанта», включая прикид и амбиции. Ну, сейчас амбиции спали, наверно, прикид поистрепался, - но внутренняя-то основа осталась та же самая, гниловатая. Не, в сад, в сад…» Пришлось и ему Толику «объяснить», что тут ему «не рады». Ушёл.
Однажды за обедом батя задумчиво сказал «А почему, интересно, Васильевна (директор магазина), не приходит и не требует вернуть «свои запасы»?.. Она ж нам «на ответственное хранение» много чего оставила.
Прожёвывая гречку с тушёнкой, с набитым ртом, Толик сообщил:
- Да тут приходил раз кто-то. Какая-то тётка и с ней мужик и парень. Стучали, чего-то хотели. Тебя спрашивали, по имени-отчеству, и Лену. Да, про что-то, «оставленное на ответственное хранение» говорили. Я им сказал, что такие здесь больше не живут, и чтоб катились.
Мама ахнула. Батя поднял бровь, сказал «А, вон оно что…», - и всё.
В общем, нас не очень тревожили «возвращенцы». Но Васильченки, Володя с Людой, - это совсем другое дело! Это были наши ближайшие соседи, с которыми мы не только здоровались, но и ходили друг к другу в гости, общались, помогали друг другу, оставляли друг другу ключи и всё такое. После того, как нагрузив битком свой «Пассат» они уехали «сначала на дачу-огород», а вообще «будем уезжать в Европу, к дочке с мужем и внуком», от них не было ни слуху ни духу. И вот они стояли внизу, оборванные и грязные, с какой-то чужой потрёпанной сумкой, без машины, с испуганными лицами… У Володи на лице наблюдались едва поджившие ссадины, и подклеенная пластырем губа…
Мы с батей сыпанули вниз. Толик хмыкнул, и, подхватив тяжёленький рюкзачок с патронами, направился было «домой», то есть к Элеоноре; но батя сказал ему, чтобы он задержался, что может быть свежая информация. Пробегая мимо нашей квартиры, батя заглянул в дверь и крикнул маме, чтобы ставила греться горячую воду и чай, что вернулись Васильченки.
Через десять минут, после объятий и обмена невнятными приветствиями мы все сидели у нас, и, прихлёбывая сладкий чай с печеньем, слушали про их приключения. Володя и Люда пили чай и уничтожали печенье с еле скрываемой жадностью.
Их приключения были просты и безрадостны. После того, как они уехали «на дачу», у них не было ни дня покоя. «Дача» их представляла собой крепкий, тщательно отделанный Володей одноэтажный домик в 50 километрах от Мувска, среди сотни таких же огородиков. 10 соток земли, полив из центральной трубы, электричество, маленькая печка, небольшой погребок с запасами-консервацией, замаскированный от шарящихся и в мирное время по огородам бомжей, - там легко можно было перекантоваться несколько недель летом. Они и не рассчитывали, что эта свистопляска продлится дольше 2-3 недель. Но всё вышло не так, как ждали.
Воды в садовом товариществе не было сразу. Электричество отключили через неделю. Пришлось с бидонами ходить на родник в неблизкий лес, километра за три. Оттуда же таскали валежник для печки. Собственно, у Володи и так были заготовленные в домике дрова. Питались привезённым из дома и огородными запасами. Постоянно слушали радио, ожидая хороших новостей, но новости становились всё хуже и хуже. В садово-огородном товариществе резко прибавилось людей; вскоре все домики были уже заняты, в том числе и бесхозные, из-за чего периодически возникали ссоры вплоть до драк среди «захватчиков» и припозднившихся с переселением хозяев. Попытка Володи и еще нескольких мужиков организовать некое подобие коммуны, с самоуправлением и дружиной по поддержанию порядка, с треском провалилась, - все предпочитали думать и заботиться только о себе. Вскоре ссоры и драки участились. Не знающие чем себя занять «эффективные менеджеры», составлявшие большинство «товарищества», привыкшие «на природе, на даче» чисто жарить шашлыки и потреблять их под охлаждённую водочку, стали ссориться между собой; особенно когда стали заканчиваться и запасы шашлыков, и водочки. Всё чаще в округе звучала матершина и угрозы. Ясно было, что до пожара нужна только искра.
Копание в земле перестало приносить отдых и забвение, всё чаще стали посещать мысли «а зачем это всё?..» Надежды, что всё вот-вот нормализуется, со временем таяли как дым…
Однажды у него нагло отнял бидон вместе с тележкой, с которой он ходил за водой, какой-то бугай. При этом «дачники» на соседних участках, мимо которых Володя катал свою тележку с водой каждый день, старательно отворачивались, делая вид, что ничего не замечают. Попытка «протестовать» окончилась тяжёлой затрещиной, повергшей Володю в прах; и бугай резво покатил тележку с уже набранной флягой вдоль по улице. Вспыльчивый, как истинный хохол, Володя искал на даче топор, чтобы тут же найти и порешить обидчика; а Люда хватала его за руки и уговаривала наплевать на инцидент. Собственно, сама немедленная попытка вернуть бидон и тележку, вкупе с наказанием бугая, явно была обречена на провал; что сознавал и сам Володя. Теперь он ходил за водой с ведром, пряча заткнутый за пояс топорик под курткой. Его возмущённое чувство собственного достоинства требовало восстановления справедливости. И кто знает, чем бы кончилось дело, встреться он вновь с этим бугаём; но не сложилось, а искать его среди дач или выслеживать его у родника Володя счёл малоперспективным, тем более что родников было в округе
