мужчин Башни, не расстававшихся, как они видели, с оружием ни во время еды, ни во сне.
- Вы просто не представляете, что мы сейчас чувствуем!.. Мы просто счастливы сейчас!.. Вы не представляете, что мы пережили! – заговорили они, перебивая друг друга.
- Да ладно-ладно, Володь, чё ты. Люда, успокойся, всё кончилось.
Люда разрыдалась. Володя ухватился за руку Олега, казалось, ноги его от волнения подкашиваются, по его морщинистым щекам текли слёзы. Обняв Люду, Лена увела её на кухню.
- Я ещё что хотел сказать… Я ещё извиниться хотел, что тогда осуждал вас… Ну, за это. За ваши набеги на магазины. За запасы. Я был не прав. Я признаю…
- Да ладно, Володь, чё ты, я и забыл давно.
- Нет. Я должен сказать, иначе меня это будет мучить. Вы правильно делали. Вы имели право. Так нужно. Нужно выживать любой ценой. Я теперь понимаю – вы имели право. Вы не подумайте. Мы постараемся быть полезными, обязательно…
Он заплакал.
Олег гладил его по согнувшейся худой старческой вздрагивающей спине, и не знал, что сказать.
- Олег… Я сегодня впервые за это время вновь… Ну… Я снова надеюсь, что ещё смогу увидеть… Увидеть дочку и внука…
- Ну перестань, перестань… Увидишь, конечно увидешь, что ты…
Олег вдруг вспомнил Ницше «Тот, у кого есть для чего жить, выдержит почти любое «как».
- Ты не представляешь, что мы пережили на обратном пути… Что мы видели. Такое только в книгах, давно… В исторических. Ты не представляешь. Такие люди. Такие бывают люди… Мы будем полезными, поверьте…
Плечи его тряслись, старческие слёзы капали на пол.
Глядя на него, у Олега от жалости остро клешнило сердце.
КРЫСИНЫЙ БЫТ
Теперь, по вечерам, когда «кончился» интернет, практически не работал телевизор, для меня перед сном осталось единственное развлечение: слушать маленький транзисторный приёмник на двух АА батарейках, в числе прочего оказавшийся запасённым у бати, который он мне и вручил в своё время с поручением «мониторить ситуацию». Я лежал в постели и крутил настройки, через наушники (батя сказал, что так меньше электропотребление, несмотря на солидный запас батареек, их было велено экономить…) вслушиваясь в стоны и хрипы эфира на коротких волнах. Старенький приёмник «Сони», когда-то кем-то подаренный бате ещё в его молодости, потасканный и давно не используемый, но вполне рабочий и не выброшенный при всех переездах с квартиры на квартиру, стал сейчас для нас «окном в большой мир». Я лежал и вслушивался. Это был кайф почище интернета. Потому что это было не как раньше, это было завершение трудного и теперь часто опасного дня. Можно было отдохнуть и расслабиться…
Как ни странно, в эфире по-прежнему было много музыки. Как-то казалось странным, что сейчас, когда многие из тех кого я знал, умерли или влачили совершенно дикое по прежним понятиям существование, когда всё в жизни так разительно изменилось – где-то ПО-ПРЕЖНЕМУ играет музыка, танцуют люди… Но я отгонял эти мысли, нас больше интересовала информация в эфире.
А информация была… так сказать, странная и безрадостная:
- что государство непременно справилось бы «с возникшими экономическими трудностями в связи с финансовым коллапсом, обрывом финансово-хозяйственных связей», но «… на это наложились совершенно непрогнозируемые последствия аномальной активности Солнца, бомбардирующего Землю электромагнитными ударами того спектра, который возбуждающе действует на нервную систему гомо сапиенса; что и приводит к повышенной агрессивности предрасположенных к этому субъектов; что, в свою очередь, привело «к изменению социальной адаптивности больших масс населения», в просторечии называемое «движением гопничества»…
Вот сволочи,- подумал я, - Уже и под эту отморозь теорию подвели! Что-то ни у меня, ни у Устоса не случилось этого «изменения социальной адаптивности». Ур-роды, им бы только умное словцо для «объяснения явления» придумать! Сволочи!
***
Как только стало холодать и пошли дожди, мы озаботились заделать все выбитые окна. Как-то их оказалось неожиданно много… Откуда бы? Вроде бы нас не бомбили, боевых действий мы не так чтобы и вели, - тем не менее выбитых окон в Башне было более чем достаточно. Откуда? По окнам палил картечью из обреза тот отмороженный тип, что убил Устоса, а потом так «удачно» дал Башне имя. Со стороны проспекта повылетало много стёкол во время «маленькой ограниченной войны, связанной со становлением Новой Администрации», - и, хотя тогда в Башне ещё было много жильцов и что-то тогда ещё стеклили, но всё же следы тех событий остались. И даже бомжики с автоматом, перед тем, как мы их шуганули «дезинфекционной бомбой», успели стрельнуть нам в окна. Впрочем, в соседних пятиэтажках было ещё хуже – почему-то там вообще мало целых окон осталось. Стёкла там побили – кто, зачем? Как понимаю – чисто из хулиганских побуждений. И людей там живущих, осталось всего ничего – несколько семей, может пять, может семь, не больше. Это на все четыре дома. Что они ждали, на что надеялись – непонятно. Но к Башне подходить хулиганить опасались. Никто не бил стёкла. Никто не пытался взломать подъезд и поживиться в брошенных квартирах. Вернее – больше никто не пытался, - мы отбили охоту. Наверное, среди городского хулиганья прошёл слух, что к Крысиной Башне лучше не соваться, - там сначала стреляют, а потом уже вопросы задают. Если останется кому задавать.
Не то, чтобы мы озабачивались особо тем, что «вздуется паркет» или «будут на потолке протечки»; но нам совсем не улыбалась, чтобы Башня стала насквозь промокшей халупой, сырой, плесневелой, холодной. Пока внутрь не попадает дождь и снег, мы всё же надеялись держать температуру в ней вообще хоть на пару градусов выше улицы, - и без осадков, без осадков… Главное, чтобы внутрь Башни не попадала сырость, чтобы было сухо. Ну а создать себе уже внутри более-менее комфортное обиталище на зиму – это дело техники, как заверил батя.
Начали с остекления. Стеклить выбитые окна, то есть вставлять новые стёкла мы решили далеко не везде – зачем возиться? Недалеко от Башни, на проспекте, ещё «до-того-как-всё-началось» проводили реконструкцию большого магазина, и чтобы строительных работ не было видно, со стороны проспекта поставили большие стойки, а на них в два ряда, до третьего этажа высотой – эти… ну, плакаты, что ли… биллборды, или как их, - большие полотнища, на которых написана всякая агитационная хрень, типа «я люблю свой город», да «я люблю свою страну». За время прошедших потрясений в городе они, конечно, пострадали – были и простреленные, и обгоревшие, и порванные взрывами, когда Новая Администрация делила власть с прежней. Но их было много, и мы без труда нарезали много целых, здоровенных полотнищ. Я нарезал: батя с Толиком с автоматами в руках пасли окрестности, а я залазил и орудовал остро отточенным мачете «от Трамонтины», которое тоже нашлось в батиных закромах.
Батя одобрил ткань – закатанный в пластик брезент, жёсткий и прочный, самое то для заделки окон. Мы нарезали ткань кусками и прибивали на гвозди прямо к рамам, - надо только подворачивать края, чтобы было прочнее. Башня за эти месяцы уже столько перенесла и настолько уже наш быт отличался от быта «мирного времени», что вгонять гвозди в дорогие рамы было уже вполне нормально… Вот тут и оценили преимущества дерева перед пластиком; вернее – деревянных рам перед пластиковыми стеклопакетами: если в деревянные рамы гвозди входили только в путь, то в пластиковых они совсем не держались, и приходилось крепить ткань шурупами, а это возня. Словом, заделали все разбитые окна. Батя, кстати, по своей привычке «стараться всё предвидеть» и на этот счёт побурчал: типа, теперь все будут видеть, что Башня – обитаема. Но что делать – не зимовать же в насквозь продуваемой мокрой промёрзшей бетонной коробке. Всё одно, теперь, когда в городе и округе по слухам начала гулять эпидемия гриппа, когда людей в городе осталось совсем немного, основной упор у нас был не на скрытность, а на простые соображения: отбиться от всякой шелупони и мелких банд гопников мы вполне в силах, а «серьёзные люди» с нам связываться не станут – овчинка не стоит выделки. Башня – это всё же не продсклад и не элеватор, не овощебаза и не склад госрезерва, из-за которых сейчас, судя по всему, и шли настоящие сражения между группировками: мы слышали почти каждый день бухание взрывов в окрестностях города и отдалённое стрекотание пулемётов. Пытаться «взять Башню» - кому бы и зачем это было нужно? Ведь о наших запасах никому не было ведомо. Гораздо интересней для расплодившихся группировок были пригородные особняки всяких «новых», - от бизнесменов до высокопоставленного чиновничества. Каждый особняк – как маленькая крепость, с соответствующим «призом»: запасами жратвы, бухла, топлива, чистыми женщинами, генератором и скважиной. И оборонять такое жильё было намного сложнее; да и народа, способного носить оружие, и имеющего оружие там было совсем немного. Ходили слухи, что такие коттеджные посёлки создавали свои отряды самообороны – но против «серьёзных пацанов» с армейской стрелковкой они не тянули – и защищаемая площадь слишком велика, и навыки у бывших хозяев жизни были совсем не те. Пытались, говорят, нанимать типа «частные охранные армии», по примеру нескольких «баронов», плотно сидевших на важных ресурсах – жратве, нефтянке, переработке, - но у них слабо получалось; мешала их разобщённость и эгоизм. А для вояк – зачем что-то охранять за пайку, когда можно это взять даром?
А сам город – как вымер. И в прямом, и в переносном смысле.
На выпотрошенной бомжами и собаками мусорке расплодились крысы – и это было совсем не айс! Серые заразы, наши тотемные животные, шныряли даже днём, пробирались в подвал. Но на этажи пока не лезли. Батя сказал, что «с этим надо что-то делать», - но пока не доходили руки. Жечь мусорку было уже поздно – она была уже вся разворочена, выпотрошена… Яд?
Толику было глубоко противно возиться «по хозяйству», и он занялся тем, что вскрывал оставшиеся нетронутыми квартиры, - их ещё много таких оставалось в Башне. При этом проявлял недюженную изобретательность: и ковырялся в замках отмычками, сверлил, выламывал сердцевину замков; а иногда – залазил в квартиры через окна, через балконы – и открывал замки изнутри. Это вообще было предпочтительнее – вдруг придётся в них почему-либо запираться. Пеоны получили новый фронт работ – «прокладывать норы» в только что вскрытых квартирах, благо что нам удалось наконец купить на рыночке бензорез. С ним работа пошла невпример легче.
В одной из квартир нас ждал неожиданный сюрприз. Когда нас позвал Толик и мы увидели, чем заставлена целая комната – мы были в лёгком трансе: там были десятки картонных ящиков со спиртными напитками. И не с какими-нибудь, а исключительно с самыми дорогими, в основном – импортными: виски, текила, джин, коньяк. Дорогая качественная водка. Было и несколько коробок с винами.
- Вот тебе подфартило, братуха, ты же забухать любишь?.. – не преминул подколоть Толик.
Когда батя
