скажем, насилие к постороннему человеку – то теперь это допустимо – ради интересов своих людей. Насилие. Террор. Убийства… Если это чужие – то оно как бы не считается… Так вот.
- Значит, то, что он…
- Это опасно, да. Для нас опасно. Как предостережение. Знаешь ли, когда человек так вот понял, что пределов нет, моральных пределов – он до чего угодно дойти может. Это опасно. Для нас. Норма – это отодвигание пределов допустимого, а не полное избавление от них. Следить за ним надо, по возможности окорачивать, сдерживать его вывихи. Но в целом… Это, Крыс, СЕЙЧАС не преступления. Увы. Не преступления. Ну, захотел кого-то убить… или трахнуть…
-Чё ты его оправдываешь???
- Я не его оправдываю. Я время наше объясняю. Оно в оправдании не нуждается. Так сложилось…
Помолчали.
- И это… Ты слышал? «Обоссал их», говорит. Это как? Это – зачем??
Батя потёр лоб, искоса взглянул на меня. Нехотя ответил:
- Животное, вот что. В смысле – животное начало проявилось. Это… Ну… Короче, у зверей так принято – «оставить метку» на убитом враге, отметиться… А у нас тут… Ну, в смысле у Толика в основном… пока… вот это вот «животное начало» и вылазит. Слышал, небось, что животные метят территорию? Да что там – вон, даже наш Граф, уж на что козявка, и то…
Батя отвернулся, допил чай и встал.
А я ещё долго не уходил, пил чай, глядя в темноту и стараясь осмыслить сказанное. Получалось плохо. Пределы… Отодвинуть или убрать. Слова, слова… Перед глазами вставала перекошенная рожа Толика, когда он дубасил летом ту девку, в сквере. Тогда – просто отдубасил. А сейчас просто взял – и убил. «Смена парадигмы», типа… Зверьё? И в то же время – он свой, наш Толик. Наш. «За нас». Как-то это всё было сложно осмыслить…
***
Утром я пошёл следить за работой пеонов. Сегодня планировалось закончить пролом из Башни в здание бывшего Института Физкультуры, чтобы можно было незаметно ходить за водой в бассейн. Он за всё время, пока вода ещё подавалась, благополучно наполнился до самых краёв. Мы пока воду из него не таскали, чтобы не светить источник; обходились обширными запасами в Башне; в бассейн же с батей ходили поздно вечером, чисто для контроля. Всё было пока нетронуто – никто из соседей не просёк нашу фишку. По утрам мы видели, как немногочисленные оставшиеся в городе соседи из ближайших домов топают за водой с вёдрами и тележками с бидонами к набережной.
Собственно, первому любопытному, кто фишку просечёт, можно было не завидовать, - батя заминировал все двери, непосредственно ведущие к воде.
Равшан и Джамшут, сменяя друг друга через каждую сотню ударов, долбили ломом стену, расширяя уже пробитое отверстие; Ибрагим, он же бывший Бруцеллёз, со свежим бланшем в поллица, совком сгребал кирпичные крошки в большой мусорный пакет, которыми мы потом закладывали наружные входы в подвал магазина. Теперь, под грудой строительного мусора и обломков уже и определить нельзя было, где там два бывших входа в подвал, куда в своё время так стремились бомжи, отпугнутые «хлорной бомбардировкой». Казалось, что это было уже годы назад.
Ибрагим третий день был «на лёгких работах», - его здорово избили ночью его подельники.
Батя организовал им клёвую провокацию, после которой мы уже значительно меньше опасались, что они могут сговориться. Он приклеил им в изголовье кровати, на которой они спали, со стороны стены, шпионский радиомикрофон – маленькую, величиной с половину спичечного коробка, коробочку с хвостиком – антенной. И мы пару вечеров слушали их потаённые, вполголоса, беседы. Как и подозревал батя, Ибрагим-Бруцеллёз склонял своих бывших собратьев по «бригаде» удрать из Башни, но они боялись последствий. Причём удрать он предлагал, напав именно на меня; связываться с батей или тем более с Толиком они трусили. Толика они вообще боялись как огня; периодическими экзекуциями за дело и «просто так», для тренировки, он внушил в них дикий ужас перед своей персоной. Каждое его появление для них означало неминуемый мордобой, и увидев его, они чуть не делали от ужаса в штаны. А иногда и делали. Но Толик нечасто был «работодателем» гоблинов, он предпочитал работам в Башне мародёрку или шнырял по базарчикам города, разведывая, слушая слухи и сплетни оставшихся горожан.
План их был прост и незамысловат. Меня Ибрагим предлагал убить, метнув лом в голову или в грудь во время работы; забрать револьвер, освободиться от цепей; и, убивая всех, кто попадётся на пути, пробираться к выходу из Башни. О том, что все выходы из Башни заминированы батиными «сюрпризами», они, конечно, не знали. Пока что их сдерживала только трусость его подельников, Равшана и Джамшута, Анафемы и Валька; Димы и Костика в той, в прошлой жизни.
Сначала я тут же, вечером, хотел взять одну из бейсбольных бит, пойти к ним, и внятно, на понятном им языке, объяснить, как они не правы, планируя такое. Что я лично очень против. Даже пошёл подбирать подходящую биту. Но батя меня отговорил, он придумал провокацию, которая надолго отучила бы их задумывать против нас недоброе. Собственно, я был уверен, что у них и так бы с нападением на меня ничего бы не вышло; но батина идея показалась интересной. Да и не хотелось засвечивать микрофон, - как говорит батя «Бог – он потому и бог, что всё знает».
Короче, батя на следующий день, пока они по-стахановски трудились под моим присмотром, увёл одного из них, Ибрагима. Они не обеспокоились; мы такие вещи делали, когда надо было что-то одновременно делать и на других этажах, - что-нибудь столь же тупое и тяжёлое, как долбёжка стен и перекрытий. Через минут сорок он вернулся и вновь приступил к работе. А батя забрал другого, Джамшута.
- Чё ходил-то? – шёпотом спросил Ибрагима Равшан.
- Да х.й его знает! Чё им надо. Сидели, разговаривали. Всё расспрашивал про Инея, про его команду. И почему у меня кликуха такая – Бруцеллёз. Покурить вот дал… - подлый Бруцеллёз и не заикнулся, что его отчего-то вдруг неплохо накормили, дали и копчёной колбасы кусок, и селёдку, чуть протухшую, но вкусную.
Через час вернулся Джамшут. На вопрос, что делал, сообщил, что долбил перекрытие на этаже – и правда, это было отчётливо слышно. Батя забрал Равшана. Тот тоже вернулся через час, и тоже упражнялся всё это время с ломом и кувалдой, погоняемый батиными затрещинами. В заключение часа батя просто избил его ногами – просто так, без объяснения причины. Всё это время Ибрагим, отрываясь от работы по долбёжке стены, то и дело прикладывался к пятилитровику с водой – после селёдки его мучила жажда. Пообедали из одной большой миски баландой; причём Ибрагим, в отличии от прошлых дней, не вылавливал куски картошки и гущу, а без аппетита похлебал жижу.
Ночью по микрофону мы услышали диалог:
- В натуре, куда тебя сегодня Старый водил?
- Я ж говорю, - разговаривали. В квартиру на девятом этаже.
- Чё, вот так вот, просто разговаривали?..
- Ага. Я не понял, нахрена ему это. Про Инея расспрашивал, про меня.
- А про нас?
- Не.
- Курить, говоришь, дал?
- Ага. Одну сигарету.
- А с х.я ли?
- Да не знаю я!
- Добрый, что ли?
- Старый, он вроде, ничё…
- Ничё, говоришь?.. А меня сегодня ногами отметелил, ни с того ни с сего! А тебя сигаретой, гришь, угостил?
- Да я-то при чём? Ну, угостил. Отказываться, что ли?
- А ещё чем угостил?
- Ничем больше…
- А чё ты, сука, не жрал почти? Не хотел? Аппетита не было??
- Чё вы доеб..ись! Устал я просто, в горло не лезло!
- Устал, нах?? Разговаривая, устал? А чё ты воду пил, как верблюд? И ссал потом на полведра. С чего у тебя сушняк?
- Бля, от него в натуре копчёнкой пахнет!
- Чё вы, гады! Какой нах копчёнкой!
- Такой! Дай руки понюхаю!
- Хер у себя нюхай!
Послышались звуки ударов и звяканье цепей. С интересом слушавший этот «радиоспектакль» по радио же батя довольно улыбнулся, Толик заржал, я же взял биту, готовясь идти разнимать драчунов. Но батя остановил меня, и мы вновь стали слушать. Не то, чтобы мы боялись их сговора, или всерьёз опасались нападения, - нет, достаточно было развести их по разным квартирам и не давать общаться; но вот это «разводилово» вносило элемент интриги в наше довольно скучноватое, если не считать риска на мародёрке, существование. Своего рода заменитель телевизору с дурацкими ток-шоу, по которым, оказывается, не смотря на всю их глупость, мы успели соскучиться.
Впрочем, драка быстро прекратилась; шипя друг на друга матерно и обещая друг другу всякие неприятности, из которых самым безобидным было «кишки вырву, кадык перекушу», гоблины заворочались, устраиваясь спать.
На следующий день батя опять первого забрал Ибрагима и поставил его долбить стенку на десятом этаже первого подъезда, откуда до четвёртого этажа не доносилось ни звука. От предложенной сигареты тот «героически» отказался, как и от перловой каши с селёдкой. Облизываясь, давясь слюной, он так и не притронулся к чашке. Батя не настаивал…
Повкалывав ударно больше часа, он был возвращён «в коллектив». Батя увёл Равшана. Вскоре глухо послышались удары ломом в бетонное перекрытие.
- Чё, опять разговоры разговаривали и курили? – с ненавистью спросил Джамшут.
- Не. Стенку долбил наверху.
- Ага, наверху. Чё мы с Анафемой перекрытия бетонные херачим, а он стенку скребёт где-то, да ещё сигареты получает!
- Пошёл нахер, ничего я не курил, на, дыхну!
- Себе на хер дыхни, падла!
Они готовы были сцепиться, и мне пришлось вмешаться, оторвавшись от «Таинственного острова» Жюль Верна, который я читал, считай, одним глазом, стараясь не упускать из виду и вкалывающих пеонов.
- Э, работнички! Я сейчас встану, и встреча с Толиком покажется вам детским утренником! Быстро закончили трепаться и за работу!
Злобно поглядывая друг на друга, они вновь застучали ломами в стену.
Я вообще всегда имел ввиду возможность «покушения» на меня, тот же брошенный лом, и потому был настороже. Чуть что – я бы всегда успел «выпасть» из комнаты в коридор, где они меня не достали бы из-за цепей, пристёгнутых к батарее. Но и уж потом бы… Если бы они рискнули пойти на такое, то тот перфоманс, что устроил Толик с их дружком в подъезде девятиэтажки посредством топорика, показался бы им детским мультиком рядом с фильмом ужасов.
А вообще я практиковал делать проще, - указывал «фронт работ» и уходил читать в соседнюю комнату. Если вдруг удары в стену становились, на мой взгляд, редкими; или не сильными, - я возвращался. По правилам, установленным батей, это выглядело так: не входя в комнату, я командовал:
- Инструменты на пол, лечь ногами ко входу, руки за голову, время пошло!
Толик так их надрессировал на эту команду, что выполняли они её так же быстро, как выражался батя, «как новобранцы в учебке по команде старшины «Вспышка сзади!». Потом вообще, для краткости, стали командовать «Вспышка сзади» - и понимали, гады! Особенно когда недостаточно быстрое выполнение команды сопровождалось жёсткими звиздюлями.
Я издалека заглядывал в комнату, увидев, что они лежат «по регламенту», входил. Раздавал звиздюли за нерадивую работу и, наметив очередное «от сих до сих, в темпе, время пошло!», уходил опять в другую комнату читать. «Таинственный остров» мне положительно нравился; хотя с объёмом работ, провёрнутым на острове столь
