другого корифея ядерной физики серия статей-наставлений по борьбе с любителями науки, которые более известны под именем дилетанты?
Теперь-то мы знаем, что даже состоявшиеся космонавты не могли себе позволить официально сообщить о случаях встречи с неведомым, о самопроизвольном подключении к какому-то информационному источнику, не рискуя быть заподозренными в психическом заболевании.
Тем более, простителен и мой грех тридцатилетнего молчания о случае, происшедшем со мной летом 1971 года.
К тому времени девятилетнее самообразование в вопросах теоретической ядерной физики начало приносить кое-какие плоды. Количество накопленных сведений начало переходить в качество.
Появились контуры собственной гипотезы нуклонной структуры атомного ядра. Нет, она не претендовала на радикальный пересмотр накопленных другими исследователями знаний. Гипотеза опиралась и использовала подтвержденные экспериментально основные положения многочисленных теорий атомного ядра. Принципы и методы, заложенные при построении собственной гипотезы, тоже использовались до меня неоднократно на протяжении десятилетий большим числом ученых-физиков. И все же гипотеза имела черты оригинальности. Для окончательного ее оформления не хватало каких-то деталей, но, без сомнения, ключевых, фундаментальных. Вот они-то и не поддавались осмыслению на протяжении последних двух лет.
В моем мозгу образовалась мощная доминанта, работавшая на подсознательном уровне над поиском этих недостающих звеньев гипотезы.
Важное замечание: самозабвенно занимаясь теоретической ядерной физикой, делал это исключительно «для души», не питая никаких иллюзий. Не все нравы, которые господствовали тогда в официальной науке, соответствовали складу моего характера. У меня были образование, профессия, работа, с которыми, вполне логично, связывал свое будущее.
Однажды, когда детей развезли на летнее оздоровление бабушки, а жена уехала в краткосрочную командировку, сам я, с повышенной температурой вернувшись вечером с работы, решив отложить все дела на потом, необычно для себя рано отправился спать.
Среди ночи был разбужен звонком в дверь.
Как мне показалось, (в результате позднейшей реконструкции событий) не совсем освободившись от сна, не открывая глаз и не задав традиционного в этой ситуации «кто там?», открыл входную дверь.
Яркая, зеленовато-фосфорического цвета вспышка перед глазами – это все, что «увидел» тогда...
И никаких отрицательных эмоций.
Далее описываю то, что мне дано было воспринимать. И если иногда буду употреблять привычные слова «увидел», «услышал», то они совершенно не отразят тот общепринятый в нашей земной практике физический смысл, который вкладывают в него здоровые люди, наделенные слухом и зрением. Не обойтись, вероятно, и без попытки объяснить читателю, казалось бы, самое обыденное в нашей жизни выражение: «я воспринимал». В том – условно назовем это Зазеркальем – так вот, в том Зазеркалье, в котором я оказался, «Я» сразу же разделилось на две части. Одна, - явно бестелесная, находилась вне моего физического тела. Но совсем где-то рядом и чуть выше. Она как бы следила за ситуацией извне, каким-то телепатическим способом понимая содержание той информации, которая была предназначена для моего физического тела. Лишь изредка от нее доходили некоторые замечания, предназначенные для другой части моего «Я».
Главная сложность в общении с читателем сейчас для меня состоит в том, чтобы в доступной форме передать восприятия тех виртуальных частей моего «Я». Ведь сделать это должен такой же как вы, дорогой читатель, реальный человек из плоти и крови. Вполне отдаю себе отчет, что весь этот «бред» легче могут понять пациенты специализированного лечебного учреждения, чем здравомыслящие читатели. Но коль мы так уж жаждем заглянуть в Неведомое Зазеркалье, то стоит, наверное, заранее подготовить в нашем материалистическом мышлении хотя бы небольшую нишу (на первый случай) для восприятия паранормального и отказаться от привычного «этого не может быть никогда!».
Та часть моего «Я», которая оставалась в теле, восприняла себя (или тело?) на каком-то возвышении в закрытом (без окон и дверей) помещении, стены и потолок которого имели однотонный серовато-бежевый цвет.
Помещение было хорошо освещено: ровный, неяркий зеленоватый свет исходил как бы из верхней части стен. Применяя привычные нам сравнения, можно сказать, что этот свет напоминал свет фосфора в темноте, но на несколько порядков интенсивнее. Свет воспринимался каким-то непонятным способом, но явно не органом зрения.
Было ощущение, что рядом со мной идет беседа профессионалов, единственная цель которых состояла в том, чтобы передать мне информацию. Этих «профессионалов» было несколько. Но ни лиц, ни их тел мое «Я» не «видело». Хотя каким-то образом я «понимал», что они общаются между собой, не применяя слов. Самое удивительное состояло в том, что доходившая до меня информация, относилась к той части разрабатываемой мной в реальной жизни гипотезы, которая так упорно и долго не поддавалась осмыслению. Очень четко, в откорректированном виде были сформулированы два постулата, которые я уже использовал при построении гипотезы. «Прозвучал» и один совершенно новый постулат, без которого гипотеза никогда бы не приобрела законченный вид.
Было ясное осознание, что смысл «беседы» передается мне каким-то неведомым способом.
Реально воспринимался (или доходил до моего явно измененного сознания?) только один мужской голос: ровный (но не машинный), приятного тембра.
С некоторой долей допущения, происходящее можно сравнить с телепатической беседой каких-то «совершенномудрых» (термин взят из китайской книги «Перемен») с синхронным переводом для непосвященных.
Но что было еще более поразительным, так – это язык и терминология, с помощью которых я получал информацию. Язык был мой родной – русский. А терминология – та, которой пользовался в реальной жизни при построении собственной гипотезы. В науке часто ученому, создающему новую теорию, приходится самому придумывать некоторые новые термины для условного обозначения ранее неизвестного явления. Затем, в результате публикации научных трудов, дискуссии, полемических споров и т.д. некоторые из этих терминов закрепляются и становятся достоянием общественности, другие заменяются более подходящими.
При разработке собственной гипотезы мне тоже пришлось придумать несколько терминов, смысл которых стал бы понятен другим только после разъяснений. Мои «информаторы» (или «собеседники») использовали известную только мне одному терминологию, без всяких пояснений с моей стороны. Мое «Я» вообще никакого участия в этой странной «беседе» не принимало.
Теоретическая ядерная физика насыщена математикой. Многие ее открытия были получены математическими методами и лишь потом подтверждены экспериментально. В описываемом случае информация мне «поставлялась» практически без сложных формул, как–будто было известно, что я высшую математику никогда не изучал. Зато было много графического материала, который воспринимался объемно и в движении. Примерно, как это происходит на мониторе компьютера, хотя «живой» ПК увидел десятки лет спустя. В конце «беседы» появилась таблица, над конструированием которой я давно трудился в часы досуга и которая, несмотря на все усилия, к тому времени еще не была завершена.
С этого момента и до конца «сеанса» я стал получать всю предназначенную мне информацию непосредственно каким-то способом (у нас он называется телепатическим), без участия синхронного «переводчика». Думаю (в реальном мире), что моим «собеседникам» наконец-то удалось включить в моем мозгу какое-то устройство, заблокированное еще до рождения.
К большому моему сожалению, на следующее утро все возвратилось в прежнее («заблокированное») состояние, и способность к телепатическому восприятию понизилась до уровня нормального человека.
А тогда я не переставал восторгаться завершенностью, гармонией и красотой таблицы. И удивлялся, почему не смог додуматься до такого сам? Как бы мимоходом пришла чья-то мысль, что структура ядер, увиденная на таблице, - это один из возможных вариантов существования ядра. В подтверждение на экране моего мозга начали появляться другие варианты модели, наглядно показывающие, как изменение структуры ядра некоторых элементов связано с изменением валентности элемента. Стало понятно, что строение атомных электронных оболочек находится в прямой зависимости от нейтронно-протонной структуры ядра.
На этом тема структуры атомного ядра была исчерпана. Исчезло изображение таблицы.
И сразу же в каком-то «боковом зрении» появилась другая таблица. И та частица моего «Я», которая «наблюдала» за происходящим со стороны, тут же не преминула чуть иронически заметить: «в реальной жизни под таким углом зрения видеть нельзя, тем более так отчетливо!»
Но ведь другая часть моего «Я» «видела». И «видела» то, во что поверить было невозможно:
передо мною была... периодическая таблица элементарных частиц, не только открытых к тому времени в разных лабораториях мира, но и даже не предсказанных еще. И хотя я был знаком (в реальной жизни) с основными положениями тех теорий элементарных частиц, которые к тому времени пользовались в среде профессионалов наибольшим признанием, и даже на страницах доступной мне печати встречал высказанную кем-то эвристическую идею о возможности распространения Периодического закона на уровень элементарных частиц, сам же не приближался никогда к конструированию такой таблицы. Уровень моих знаний здесь был ничтожно мал.
Наверняка зная об этом, мои телепатические «наставники» были предельно краткими, ограничившись минимальным количеством пояснений к таблице; а в пояснениях использовались в основном трехмерные схемы.
От меня как бы требовалось лишь запомнить таблицу.
Вскоре и она исчезла
Наступила тишина, которую я назвал бы телепатической. В этой тишине, физически ощущал каким-то чувством сомнения и колебания моих «информаторов» (какой нехороший смысл это слово имеет в нашей земной жизни!). «Стоит ли мне предоставлять ключ к пониманию таблицы?»
Вероятно, части моего раздвоенного «Я» показались обаятельными и достойными доверия.
На экране моего мозга засветилась фраза: «Заряд электрона в состоянии покоя равен нулю».
И тут же было дано толкование понятия «электрон в состоянии покоя»...
Проснулся я утром следующего дня. Часы показывали, как всегда, годами выработанное для подъема время. Состояние постели и всего прочего указывало на спокойный сон того, кто ложился в нее несколько часов назад. Наружная дверь была закрыта, но... не заперта на замок.
Тот, кто знает меня в жизни, никогда не поверит, что я мог допустить (даже при повышенной температуре) такую оплошность.
В тот день на работу я не пошел под благовидным предлогом недомогания.
Весь день писал. Как–будто бы с уже написанного черновика воспроизводил «виденные» схемы и таблицы.
Кто хоть раз в жизни пытался записать свой сон, тот знает, что казавшиеся во сне неотразимыми остроты,
