на то, чтобы икнуть после него, и вряд ли на что-то большее.
Вылив содержимое бутылочки в слишком большой для ее количества стакан, Герман одним глотком опрокинул в себя виски и снова отвернулся к иллюминатору.
Как ни странно, но он действительно вскоре уснул. Видимо, в том, что касалось ее профессии, стюардесса все же что-то понимала.
Когда Герман проснулся и посмотрел в иллюминатор вниз, на землю, там скучно, обыденно и как-то очень серо, хоть и на зеленом фоне, были расчерчены аккуратные полоски и квадратики. Точка, высвеченная на экране в центре салона, указывающая местонахождение самолета по маршруту их следования, показала, что они пролетают над Финляндией. Герман немного посмотрел на Финляндию с высоты своего положения, и, не найдя ни в этом положении, ни в Финляндии никакого для себя удовольствия, снова задремал. Открыл глаза он уже над Швецией – такой же сверху невзрачной и неинтересной, как и оставшаяся позади Финляндия.
Спутник Германа, которым обеспечил его Отто, несмотря на свое латиноамериканское происхождение, ни навязчивостью, ни разговорчивостью, к счастью, не отличался. Когда Герман время от времени бросал на него взгляд, тот или читал газету, или пил текилу, тоже принесенную стюардессой в такой же мини-бутылочке (видимо, все спиртное на борту было упаковано в эти, безопасные во всех отношениях, размеры), или спал.
В норвежском море Германа встретили пейзажи вечной мерзлоты и какие-то сплошь исцарапанные – но в этой исцарапанности наблюдалась некоторая своя система - скалы. Рисунок царапин был такой, что создавалось впечатление, будто по всем скалам кто-то прошелся одной огромной фрезой.
Над Исландией небо было сплошь затянуто мощной непроницаемой облачностью, и потому, все, что Герман узнал об Исландии, это то, что он над ней пролетал.
Над Исландией Герман снова заснул.
В следующий раз он проснулся, когда внизу, сквозь разрывы облаков, время от времени показывались куски Гренландии. Видя ее заснеженную поверхность, Герман невольно задавался вопросом – неужели где-то на ней есть жизнь?
Постепенно Германа захватил этот полет. Как ни странно, но он оказывался не таким уж и скучным, как ожидал того Герман. Более того, во время этого рейса в душе пропало то вялое безразличие, которое, за редкими исключениями, теперь почти не покидало его. Напротив, он смотрел вниз, на эти невиданные им ранее пейзажи, и словно знал, что увидеть их ему больше не будет суждено, и оттого они становились ему как-то по-дружески ближе и теплее.
Стюардессы время от времени проносили бортпитание или развозили напитки, и это тоже помогало как-то развлечься и скоротать время. А вот телевизор, вмонтированный в спинку впереди расположенного кресла, почему-то только раздражал. Свой Герман и включать не стал, и раздражение доставлял включенный телевизор его латиноамериканского соседа справа. Впрочем, вполне возможно, что это раздражение доставлял Герману сам сосед, а вовсе не его телевизор.
В иллюминаторе заканчивался долгий день. Долгим он получился потому, что самолет летел по ходу вращения Земли, и ему поневоле приходилось все время догонять этот уходящий день. Но день уходил все же быстрее, чем летел за ним самолет. Небо в плавной растяжке цветов продолжало оставаться все еще синим вверху, но к средине оно все больше желтело, затем розовело, и к месту своего соприкосновения с серо-зеленовато-насыщенно-голубыми облаками, полностью скрывшими за собой землю, переходило в красный, и потом в фиолетовый цвета.
«Как красиво,- подумал Герман, глядя в иллюминатор. – Почему я замечаю все это только теперь?... Может, потому, что редко летал на самолетах? А, может, потому, что редко смотрел вокруг себя?»
Негромко и совершенно немешающе, просто создавая своим звуком какой-то общий фон уюта, гудели турбины. Совсем как в каком-нибудь поезде дальнего следования, салон самолета был наполнен разноязыкими голосами. Люди успевали сблизиться за это - и на это - короткое в масштабах их долгих жизней, время. До сегодняшнего дня совершенно незнакомые между собой люди, которые уже завтра навсегда забудут друг о друге, рассказывали временным соседям по креслам, порой, свои самые нерассказываемые секреты.
Далеко-далеко слева, и в то же время как-то до интимности близко, неестественно долго заходил, постепенно исчезая в облаках, скатившийся со своей точки в зените оранжевый диск солнца. И вместе с его заходом все больше уходил из облаков, в которых скрывалось солнце, синий цвет, и превращался почти в черный, но все ярче разгорался красный ореол, обрамляющий диск.
В облаках появился долгий разрыв, в котором высветилось огромное пространство воды, прорезанное там и тут растянутыми грядами засыпающих после долгого дня островов. И все это живописное великолепие внизу – океан и острова - отражали в себе истинно-золотые цвета захода.
Герман больше не мог смотреть на всю грандиозность этой невысказываемой красоты земли, неба и океана. Ощущение какого-то бесконечного счастья переполнило его, заволокло глаза горячими, живыми человеческими слезами.
Потом и сами облака раздробились и превратились в тысячи небесных островов, и под каждым из них на поверхности океана была, казавшаяся теперь совсем недалекой, своя собственная маленькая тень.
День окончательно ушел, и самолет влетел в ночь.
Герман укрылся пледом и незаметно для себя заснул теперь уже крепким ночным сном.
Но и ночь, как и все в этом полете, оказалась не своего - настоящего, а другого – укороченного – размера. Ведь она, как и предшествующий ей день, тоже летела быстрее самолета. И потому проснулся Герман, судя по времени на часах, очень рано, хотя в иллюминаторе было уже совершенно светло.
Двигатели самолета гудели теперь уже в другой тональности, более натужной, и видно было, что их борт идет на снижение. Теперь он все ближе опускался к облакам, снова ставшим более плотными, и, в то же время, довольно тонкими при этом. Самолет преодолел их быстро, и как-то сразу в одно мгновение они все вдруг оказались уже над самолетом. Земля вывалилась из облаков гораздо ближе, чем ожидал увидеть ее Герман. Островов по мере приближения к материку становилось все больше, и постепенно начинало создаваться впечатление, что это не острова на поверхности океана, а большие озера на поверхности сероватой холмистой местности.
Самолет совершил глубокий вираж, отчего поверхность океана вдруг показалась чрезмерно близкой и сразу занявшей все пространство иллюминатора. Когда самолет выровнялся и снова вошел в горизонтальный полет, впереди четко прорисовалась зеленая ровная линия берега материка. Вода перед побережьем теперь приобрела яркий цвет купороса, перемежающийся более темными полосами – в тех местах проходили глубины.
Вдоль побережья, слева по борту, вплотную приближаясь к океану, были ровно выстроены невысокие сооружения, по виду очень старые и напоминающие наши российские бараки – длинные, малоэтажные и скучные. Между этими строениями и самолетом, и тоже как-то слишком близко к воде, Герман увидел что-то похожее на заштатный аэродром.
«А может, он никакой и не заштатный, - подумал Герман, когда этот аэродром проходил по траверзу. - Может, нам на него и надо?»
«Нет, наверное, все же не на него», - решил Герман, потому что самолет, продолжая снижаться, летел дальше.
Местность внизу была равнинная, болотистая, желтовато-зеленого цвета. Или это не болотистая местность, а просто остатки прошедшх дождей?
Самолет пролетел над ровной, как начерченная линия, дорогой с довольно крупной развякой пути посредине, что было странно в месте, которое Герман ожидал увидеть заброшенным и диким. За дорогой местность перестала быть равнинной и перешла в покрытое невысокими лесами пространство, с белесыми проплешинами в тех местах, где не было деревьев.
Самолет почти вплотную приблизился к земле. Скорость его теперь стала казаться Герману просто очень быстрой. Еще через пол минуты машина достигла мокрой от идущего дождя взлетной полосы, пролетела несколько десятков метров над ней, и, наконец, коснулась земли. Самолет побежал по полосе, всем корпусом отдавая внутрь мелкую тряску, происходившую от накатывания колес шасси на сочленения плит ВПП.
В момент посадки весь салон дружно зааплодировал мастерству пилотов, и Герман, поддавшись общему порыву, зааплодировал тоже.
И в это время все то возвышенное состояние, которое наполняло Германа в течение почти всего полета и заставило даже заплакать от счастья, вдруг покинуло его.
Герман смотрел на покрытый каплями дождя иллюминатор, на мокрую черную полосу, и думал о том, что надо было обогнуть пол-Земли, чтобы из дождя снова прилететь в дождь.
Паспортный контроль, проверку багажа и заполнение таможенных документов он прошел быстро, во всех графах ставя бездумно одно и то же слово «No». В конце всех процедур перед ним загорелась зеленая кнопка с надписью «PUSH». Ничто так и не задержало его, ничто не помешало идти дальше, на встречу с тем неизбежным, что давно ждало его.
29.
Хосе - латиноамериканец, присланный Отто для сопровождения Германа до Мексики - все время оставался рядом и чуть сзади. Все таможенные действия он производил буквально в унисон с теми же действиями Германа. Он также, как и Герман, не задержался ни у одного из таможенно-пограничных окошек, и также никто из служащих зоны прилета не выразил какого-либо интереса к его персоне. Он нисколько не мешал Герману своим постоянным присутствием. Он, действительно, был, как тень, которая постоянно находится рядом, и на которую никогда не обращаешь внимания. Только когда Герман вышел из здания аэропорта и вознамерился взять такси, чтобы оно доставило его в какой-нибудь отель, Хосе подошел к нему и молча указал глазами на стоящий чуть поодаль темно-зеленый «Ниссан». Герман, поняв, что латиноамериканец приглашает его сесть в эту машину, прошел к автомобилю. Хосе последовал за ним – как и прежде рядом и чуть сзади.
Не доходя до автомобиля двадцати шагов, Хосе нажал кнопку на ключе, и слышно было, как в «Ниссане», приветливо мигнув два раза фарами, разблокировались замки дверей.
Оба сели в машину - Хосе на водительское сидение, Герман рядом с ним. Хосе запустил двигатель и они поехали в отель.
Хосе привез Германа в очень красивый и удобный пятизвездочный отель Moon Palace. Только здесь, впервые после вылета из Москвы, Герман снова услышал голос латиноамериканца. На чистейшем русском языке он пояснил Герману, что отель расположен в спокойной и престижной зоне на юге Канкуна, в самом начале курорта Ривьера Майя, что в отеле есть свой собственный полуторакилометровый песчаный пляж, что отель славится высочайшим уровнем сервиса, и что на протяжении всего дня клиенты отеля могут переезжать в другие отели системы Palace Resort, в которую входил и Moon Palace.
Навстречу им, сияя улыбкой во все тридцать два зуба, появился собственной персоной управляющий отелем, с которым Хосе обменялся несколькими фразами на испанском.
После этих фраз управляющий умудрился расплыться в еще более широкой улыбке, чем была на его лице до этого, и сказал выученную назубок фразу:
-Не
