даже о том, о чем не знает никто. – И что вы на это скажете?
-На что?
-Я по поводу статеек.
-Поговорим об этом при встрече, - сказал Отто. – Вам еще надо успеть сварить к приходу фрау Пампкин кофе, она прийдет через пятнадцать минут. И она очень любит после долгой дороги выпить чашечку свежесваренного кофе.
-Боюсь, у меня в доме нет кофе, - сказал Герман. – И в магазин сбегать я уже не успею. Может, я заварю чай?
-Никакого чая – это во-первых .
-А во-вторых?
-А во-вторых, кофе у вас находится в кухне, в навесном буфете, на второй полке сверху, за красной металлической банкой с надписью «Сахар». Посмотрите и найдете. Все, мне пора. До встречи, герр Стоковский.
-До... – Герман тоже хотел сказать «до встречи», но из трубки уже шли короткие гудки.
Герман прошел на кухню, и там, в навесном буфете, и действительно на второй полке сверху, за красной банкой с надписью «Сахар» нашел черную нераспечатанную коробку кофе с металлической пластиной на крышке и красиво выгравированной на ней надписью «Kopi Luwak».
«В жизни не слыхал о таком», - подумал Герман, распечатывая пачку.
На вид кофе оказался, мягко сказать, странноватым. Хоть упаковка его и показалась Герману новой и дорогой, сами зерна выглядели совершенно неаппетитными (впрочем, на записке, приклееной изнутри к крышке коробки, этот вид кофе назывался «оригинальным»). Вдобавок к их виду, зерна были слипшимися в какие-то - легко и известно с чем сравнимые - катышки.
«И как это варить?» - задумался Герман, с некоторой брезгливостью глядя на зерна. Впрочем, решил он, если бы этот кофе требовал какой-то особой варки, Отто непременно сказал бы ему об этом.
Тут Герман вспомнил, что турки для варки кофе у него тоже нет, и он не подумал спросить о ней Отто. Но, заглянув более глубоко на полку, где он нашел кофе, Герман увидел изящную, инкрустированную теми же словами «Kopi Luwak» турку. Там же он нашел и механическую мельницу для помола кофейных зерен.
Перед тем, как помолоть кофе, Герман поднес к носу зерна, и оказалось, что запах их был на удивление приятным. Он немного отдавал запахом земли и еще чем-то сладковатым.
Герман не был ни тонким ценителем кофе, ни великим умельцем его варить. Потому, просто помолол зерна, насыпал в турку четыре чайных ложки получившегося кофейного порошка, залил все это водой и поставил на газ. Едва кофе поднялся пенистой шапкой над туркой, как в дверь позвонили.
Герман снял турку с плиты и (с вдруг сильно забившимся сердцем) пошел открывать дверь.
Сара выглядела восхитительно. Распущенные, слегка кудрявящиеся - так бывает после «мокрой химии» - волосы; очки в изящной, по форме напоминающей кошачьи глаза, оправе; черная, чуть выше колен, обтягивающая юбка; в чем-то строгий, но и в чем-то неуловимо фривольный, с глубоким вырезом декольте, надетый, казалось, прямо на голое тело пиджак (Герман, поневоле стараясь отводить глаза, не мог не увидеть, как хорошо угадывались под пиджаком притягательные округлости груди); черные туфли на высокой шпильке; черные тонкие чулки... Одним словом, восхитительна!
Герман стоял перед Сарой, пораженный ее появлением, и не знал, что ему делать. Поцеловать ее? Ему, конечно, очень хотелось этого, но - тем более, после столь долгой разлуки - он не смел.
Сара сама пришла ему на помощь. Она легко и естественно обвила его шею рукой, притянула к себе его голову, и нежно, хоть и совсем недолгим поцелуем, поцеловала Германа в небритую щеку.
-Слышу запах чудесного кофе, - с благодарной улыбкой произнесла она, входя в дверь. – И не просто чудесного, а моего любимого «Копи Лювак». Как это мило с твоей стороны, встретить меня только что сваренным кофе.
Герман проводил Сару в комнату, посадил в одно, из двух имеющихся в квартирке, кресел перед невысоким журнальным столиком, и принес кофе.
-Ты давно вернулся из Индонезии? – спросила Сара, пока Герман разливал кофе по чашкам.
-Из Индонезии? – удивился Герман. – Я там и не был никогда. По каким таким признакам ты могла подумать, что я прибыл из Индонезии?
-По виду кофе, - сказала Сара. - И по его вкусу, - добавила она, сделав маленький глоток. - Он, явно, только сегодня доставлен прямо с Суматры. Вот я и решила, что ты был там, и недавно вернулся.
-Честно сказать, о том, что у меня есть этот кофе, я сам узнал меньше получаса тому назад от Отто, - признался Герман.
-К слову об Отто! - вспомнила Сара, и, достав из сумочки авиабилет, протянула его Герману. - Он просил передать тебе этот билет на самолет, на восемнадцатое число.
-До Мехико? – спросил Герман.
-До Канкуна, - сказала Сара.
-До Канкуна? – не понял Герман. – Мы ведь должны встретиться в Мексике, чтобы двадцать второго сентября быть с ним у пирамиды Кукулькана.
-Правильно, - подтвердила Сара. – В Канкуне находится ближайший от Чичен-Ица аэропорт.
-Вон в чем дело, – понял свою ошибку Герман. – Я почему-то думал, что лететь надо непременно до Мехико. А твой билет где? Наши места в самолете будут рядом?
-Нет, - сказала Сара. – Наши места будут в самолетах, улетающих в разных направлениях. Мне надо выполнить некоторые поручения Отто.
-Поручения здесь, в России?
Сара улыбнулась.
-Нет, не в России. В другом месте.
-Понятно, - не в силах скрыть своего расстройства произнес Герман. – Но я могу хотя бы надеяться, что ты будешь со мной в мой... – он не окончил фразу, так как не знал, как она должна кончаться.
Сара посмотрела ему в глаза и, улыбнувшись одними кончиками губ, ничего не ответила.
Какое-то время они молчали. Герман смотрел в свою чашку, Сара мотрела на него.
-Послушай, - первым нарушил молчание Герман. – Что за странный вкус у этого кофе?
-Тебе не нравится?
-Напротив, очень нравится. Просто вкус непривычный. Немножко горчит... - Герман задумался, подыскивая аналогию вкусу кофе. – Хотя, горчит, наверное, любой кофе... Отчётливый вкус... сливочного масла, что ли?... и еще мёда... Сюда что, добавляют масло и мед?
-Нет, - сказала Сара. – Все чуточку сложней. Сначала зерна этого кофе проходят через желудок небольшого зверька, похожего на куницу, называемого лювак, или, как называют его индонезийцы, мусанга. Мусанги поедают спелые плоды кофейных деревьев, переваривают мякоть, а непереваренные зёрна кофе местные жители затем собирают, моют и сушат на солнце.
-Так вот, что это за кофе, - сказал Герман. – Я слышал о нем, но не думал, что когда-нибудь прийдется попробовать. В общем, вкусный. А если бы еще ты не рассказала, как он приготовляется этими мусангами, был бы, наверное, еще вкуснее.
-А, может быть, нет? – улыбнувшись ему одними глазами, сказала Сара. - Может, вкуснее именно так, потому что необычнее?
-Ты останешься сегодня? – неожиданно спросил Герман, не отрывая глаз от чашки кофе..
-Ты хочешь, чтобы я осталась? – спросила Сара, протянув через столик руку к его волосам и поерошив все более седеющий чуб.
-Ты же знаешь, что хочу, - хрипло еле выдавил из себя Герман. – Я так соскучился по тебе. И тебя так долго не было... Я все надеялся, что смогу забыть тебя... Но ничего не получается. Я думаю о тебе даже больше – намного больше - чем о приближении дня встречи с Отто у этой пирамиды.
-Ты боишься этого дня?
-Да нет, - сказал Герман. – В общем, не боюсь. Просто не жду от него ничего хорошего.
-Почему? Ведь там, у пирамиды, в этот день можно пожелать все, что только захочешь.
-А мне нечего желать, кроме...
-Кроме?...
-Кроме тебя... И...
-И?..
-Пожалуй, и все. Но тебя мне желать бессмыленно. С тем, кому ты принадлежишь, смертному тягаться не по силам.
-В таком случае, стань бессмертным, - просто сказала Сара.
-Это невозможно.
-Это возможно – твердо сказала она. – Тебе в жизни выпала редкая удача - Отто купил у тебя право на твою душу. Но до конца она ему еще не принадлежит. До тех пор, пока в твоем теле есть еще хотя бы одна капля жизни, ты принадлежишь не ему. Но если и эту каплю ты отдашь ему, и в свой последний миг окончательно захочешь остаться... остатья в числе его друзей...
-Здесь привычнее слышать в его свите, - сказал Герман.
-Где здесь?
-Здесь, на Земле.
-... если в свой последний миг ты окончательно захочешь остаться в его свите - тогда ты станешь бессмертным, - закончила Сара.
-Но я...
-Подожди! – оборвала его Сара. – Ничего не говори. Не делай поспешных решений. Еще есть время подумать.
Сара встала, подошла к Герману и села возле него.
Герман смотрел на Сару широко открытыми глазами, а она начала медленно, очень медленно – одну пуговицу за другой - расстегивать ворот его рубашки...
-Но даже если я захочу... в этот последний момент... – Герман с трудом выговаривал слова. Сара, сняв с него рубашку, так же медленно стала растегивать свой пиджак. - ... остаться на веки служить ему... Разве он отдаст тебя мне?
-Не отдаст, - тихо говорила Сара, сняв пиджак и начиная спускать с плеча бретельку черного ажурного лифтчика. – Конечно не отдаст... Но он может делить меня с тобой.
-Делить? Тебя?!
-Но ведь делит он меня с тобой сейчас? - сказала Сара, окончательно избавляясь от лифтчика и доводя Германа до полного безумия обнажившейся, совершенной в своих изгибах, грудью. – Или ты думаешь, что он ничего не знает? Так уже бывало... И не раз.
-Не раз? – от волнения и от близости ее дыхания голос Германа едва звучал.
-Не раз, - повторила Сара, начиная все так же медленно растегивать ремень его брюк. – Во Франции был король, звали его Людовик ХI. У него в фаворитах был некий Оливер Неккер. Король и Оливер были настолько близки друг другу по духу, что с годами король стал ощущать себя единым организмом со своим фаворитом. Всю жизнь они делили между собой жену Оливера, одинаково любя ее и не скрывая свою любовь друг от друга.
-Этой женщиной была ты? – спросил Герман, влекомый обнаженной Сарой к дивану.
-Нет, другая. Та Бланш, которой в этой жизни была я, - ложась своим телом на тело Германа и накрывая своими волосами его лицо, сказал Сара, - тогда еще не родилась. Ту женщину звали Анна. Она была вдвое моложе и Оливера и короля. Оливер вылепил ее для себя. И однажды, когда король спросил: «любишь ли ты ее ?», Оливер ответил: «я люблю ее как отец, ибо она мое создание, но я люблю ее также и как любовник; это дважды великая любовь». Знаешь, кем был этот Оливер?
-Тем, кто сейчас пришел в мою жизнь под именем Отто?
-Правильно, - едва касаясь языком его шеи, произнесла Сара, - Отто. Он умеет по достоинству оценить, когда ему служат преданно. Подумай над всем этим, когда будешь у пирамиды. Вспомни в ту минуту еще раз мои глаза, вспомни мои волосы, вспомни всю меня, какой ты меня знаешь. И подумай о том, как много во мне ты еще не знаешь. И о том, что тебе дается шанс – один-единственный на миллиарды живущих – с каждым днем, с каждым столетием узнавать меня все больше...
Этот вечер перешел в совершенно безумную ночь, а безумная ночь, пронесшись, как миг, перешла в тусклый дождливый рассвет. В голове Германа зазвучали, неведомо как и через какие ассоциации возникшие, слова давно услышанной песни: «Вставай, красивая моя, уже рассвет нам в окна машет».
За всю ночь они так и не сомкнули глаз, и теперь лежали, совсем обессиленные, но все еще разгоряченные.
Герман смотрел на лежащую рядом и смотрящую в окно на дождь Сару, потом перевел взгляд на разбросанные по полу ее юбку, пиджак, чулки, туфли, и чувствовал, как новая волна желания мощно поднимается в нем. Он провел рукой по ее
