Передозняк

видов, это шоу, которое каждое утро устраивается у отделения милиции, находящегося в его доме, с торца здания. Он живет на третьем этаже, а ментовка расположена на первом, одно из его окон как раз выходит на их подъезд. С начала от туда выпускают всяких бедолаг, которые были по каким-то причинам задержаны и провели там ночь. Аркан утверждает, что девять из десяти этих самых бедолаг поступают следующим образом; не останавливаясь у порога, они выпуливаются из ментовки и только отойдя на какое-то расстояние, согласно Аркановской статистике это тридцать-тридцать пять метров, останавливаются, осторожно озираются по сторонам, поворачиваются лицом к зданию и начинают крыть ментов и всех их ближайших родственников, отборным матом - начиная с полушепота                                  и заканчивая довольно громко. Затем, исчерпав хоть как-то свои эмоции, они опять осторожно оглядываются по сторонам и быстрым шагом удаляются. Не знаю, может Аркаша и гонит, он, как всякий артист, любит обставить дело красочными прибамбасами - творческая натура, что делать. Но это первый акт, самое интересное происходит во втором, тут уж Аркан наслаждается по полной. Короче подъезжает на машине ментовское начальство, все местное ментовство высыпает на улицу и строится. Главный, как положено, с хмурой и недовольной мордой чего-то им там выговаривает, все больше и больше распыляясь, затем исчерпав скудный запас обычных слов, он переходит на более привычные и удобные в таких случаях нецензурные, громкость врубается на максимум. Аркан, к тому времени уже порядком обдолбанный, просто млеет от удовольствия, впрочем, как и всякий ценитель крепкого слова и стройной фразы на его бы месте. Шоу продолжается минут двадцать, затем все расходятся, вполне удовлетворенные друг другом. Главный прыгает в машину и уезжает, менты, доведенные до должного градуса злости, разбегаются в поисках жертв, на которых можно оторваться - слить весь геморрой. Ну а Аркан, сытый и хлебом, в виде косяка с правильной дурью, и зрелищем, счастливый идет на работу. Вот такие вот маленькие радости у моего друга Аркана.
Я планировал на ночь нагрянуть к Вике, предварительно позвонив, да что-то расхотелось. Интересный у нас сегодня разговор получился с Федей, я, если честно, не во все въехал, до конца не пережевал информацию и поэтому как-то не хочется с кем-либо общаться, тем более с Викой, которая живет как будто бы в совершенно другом мире. Мне хочется тщательно обдумать все услышанное сегодня, да и вообще - о многом надо подумать.
Мы с Федей выходим вместе из цирка, закуриваем и некоторое время стоим, наслаждаясь свежим, прохладным вечерним воздухом. Договариваемся, что я зайду к нему на днях, посмотреть два новых фильма, которые у него появились. Обещает не смотреть их без меня. Мы оба большие любители хорошего кино и поэтому, время от времени, встречаемся для совместного просмотра, который, как положено, сопровождается выкуриванием трубки мира, для более полного погружения в произведение - трава этому очень способствует, значительно обостряя восприятие.
Наконец мы прощаемся и каждый идет в свою сторону. Ехать в автобусе мне в облом, а на тачку жалко денег, да и торопится некуда, и я решаю идти пешком. Идти конечно далековато, но вечер замечательный - сумерки, вот-вот стемнеет, ветерок, приятно обдувающий утомленное дневной жарой тело, все это очень радует. Медленно, не спеша, плетусь по городу, выбирая улицы попустынней, что не так уж просто - такое впечатление, что чуть ли не все городское население повылезало на улицу, побалдеть на прохладе, отдохнуть от уже всем надоевшей жары.
На душе приятно и спокойно, хотя и чуть грустно, но грусть тоже бывает приятной, это я уже давно понял. Так что иду себе и с удовольствием грущу. А грустно мне от того, что я вспомнил сегодняшние Федины слова по поводу детства. Многие люди, когда у них спрашивают про самую счастливую пору в жизни, без базара называют детство. У меня же не так, я не очень люблю его вспоминать, да и вспоминать то особенно нечего, так, несколько счастливых моментов и все. В целом же детство для меня - самый геморройный период в жизни, в особенности школьные годы. Дело не в том, что у меня плохие родители, нет, они по-своему любили меня, добра желали, растили, кормили-одевали. Дело во мне. Я, после Фединых слов это становится понятным, всегда очень чувствителен был к попыткам навязать мне какие-то правила, сделать из меня послушного, хорошего мальчика. И поэтому детство вспоминается как сплошной, большой наезд на мою индивидуальность, постоянные попытки превратить меня в мягкого, пушистого барана. И причем ладно бы родители, у них хоть какие никакие права на меня были, так нет же, любой тупорылый мудила, только потому, что он взрослый, считал себя вправе настырно лезть в мою жизнь, парить мне мозги. Учителя школьные - это вообще отдельная тема. До сих пор говно кипит, как про них вспоминаю. Не даром мне один чувак говорил, он у какого-то мудрого дядьки вычитал, что мол в учителя идут, как правило, люди с садистскими наклонностями - для меня это очевидно, надо только присмотреться повнимательней. Бывают конечно исключения, но очень редко. И как итог всего моего десятилетнего обучения, это, помимо всего прочего, стойкое отвращение ко всякой учебе и ко всем предметам, которые там изучались. Кроме, конечно, литературы и то, это не благодаря, а вопреки школьному обучению. Просто я люблю читать.
В своих нежных чувствах к педагогам, я даже дошел до того, что практически все женщины, с которыми я когда-либо имел отношения, были учительницами. Вика вон тоже, в прошлом учительница. Для меня это даже стало каким-то священным актом, под названием "возвращение долгов" - десять лет они меня имели во все щели, также теперь и я поступаю с ними.
Я иду по ночному городу, наслаждаюсь самим процессом ходьбы и мало помалу во мне зарождается план. Плюну-ка я на все эти рынки-базары, на друганов своих, да на ширево с прочими радостями жизни, возьму свою старую добрую палатку, продуктов, да рвану завтра по утру в лес недельки на три, пока тепло. Забурюсь в самую глухомань, благо мест таких у нас вокруг города немало. Очко немного вибрирует правда, без ширева мне там придется пострадать, недельку как минимум меня поколбасит, буду кумарить как пидор последний, но думаю выдержу, как не крути, а спрыгивать то все равно кагда-нибудь надо начинать. Иначе сдохну как  пес приблудный. Буду сидеть в лесу и практиковать ту самую штуку, про которую Федя кричал - Випассану. Окрыленный возникшей перспективой, я прибавляю ходу.                                                              
5.      
Прошло три с лишнем недели с тех пор как я свалил в лес. И вот, с рюкзаком на спине, загорелый и весь насквозь провонявший дымом, я возвращаюсь домой. С удовольствием остался бы еще на недельку в лесу, но кончились продукты, да и холодновато стало по ночам. Как я жил все это время? Откровенно говоря все оказалось намного тяжелее, чем я предполагал. Первые две недели, в особенности первую, я думал что не выдержу, сдохну. Много раз порывался плюнуть на все и сбежать оттуда в город, к ширеву. Так бы и сделал наверняка, да только сил на это никаких не было, уж больно далеко было топать до ближайшей трассы - часа полтора по сплошному, местами трудно проходимому, лесу. Поэтому пришлось терпеть, хотя, если честно, так хреново мне еще никогда в жизни не было.
Место, где я тормознулся, было мне знакомо. Много лет назад, еще до армии, мы как-то его проходили, будучи в походе со своими одноклассниками. Мне еще тогда оно очень понравилось, помню было чувство, что я здесь еще побываю, так и получилось.  Для моих целей все здесь было просто идеально - гора, заросшая густым, труднопроходимым лесом с трех сторон и крутым обрывом, нависшем над протекающей в низу рекой, с четвертой. Водой я был обеспечен, хотя для того, чтобы ее набрать, каждый раз приходилось минут сорок, подчас с риском для жизни, карабкаться вниз вверх по обрыву. Чтобы делать это пореже, я предусмотрительно взял с собой большую пластмассовую канистру, набрав ее водой сразу же по прибытию на место, зная что потом, в ближайшие дни, на это не будет сил. С продуктами тоже был полный порядок - рис, гречка, различные супы в пакетиках, сухари. Ночи стояли теплые, поэтому палатки и спального мешка было вполне достаточно. Единственное о чем я совсем забыл подумать - это комары. Ох и доставали же они меня! Целые тучи злобных тварей, неистово сосущих мою, капитально разбавленную опием кровь. Наверное не одну тысячу комаров я раскумарил своей кровушкой! Приходилось целыми днями окуривать себя дымом, тратя последние силы на собирание дров. Жрачку готовить уже не было никакой физической возможности - по крайней мере первые четыре-пять дней грыз сухари. Да вобщем-то жрать и не хотелось по началу. Меня постоянно тошнило, голова раскалывалась от боли, тело ломало так, что приходилось туго перетягивать руки и ноги полотенцем и рубашками. Первую неделю практически не спал, не было никакой возможности заснуть, а если и выключался на короткое время, то снился один и тот же сон, в разных вариациях - как я ввожу в вену иглу и медленно прогоняю раствор. Вобщем хапнул горя по полной. С самого начало пытался практиковать то, о чем говорил Федя - Випассану. Старался наблюдать за дыханием, но по началу толку никакого от этого не было, мысли постоянно уносили меня далеко далеко от места где я находился, но боль всегда грубо возвращала в настоящий момент. Так меня и колбасило, от фантазий к реальности. Временами накрывало ощущение, что я схожу с ума или вообще, вот вот сдохну, о том, чтобы наблюдать дыхание я просто забывал на долгие периоды времени. Потом, мало помалу, я начал врубаться в такую вещь, что раз уж Випассана, как кричал Федя, это наблюдение реальности такой, какая она есть, а в моем случае самая реальная реальность - это боль во всем теле, то нефиг дергаться, пытаясь хоть как-то от нее избавится, все равно никаких шансов нет. Я расслабился и начал внимательно наблюдать свою боль, в особенности в тех местах, где она сильнее всего проявлялась. По началу от этого боль стала просто не выносимой, но через некоторое время, не сразу конечно, начал замечать прикольную штуку - боль, как какое-то живое, заподляцкое существо, вдруг исчезала из наблюдаемого места и проявлялась где-нибудь в другом, не наблюдаемом. Я тут же ломился за ней, перемещая внимание. В таких догонялках у меня прошли несколько дней. Боль становилась все слабее и слабее, а затем и совсем исчезла. Я начал наблюдать дыхание, уносясь время от времени всякими мыслями, и снова возвращаясь к дыханию.  На исходе второй недели состояние мое значительно улучшилось, мне даже стало там нравится. Последние же дни я откровенно наслаждался жизнью. Конечно, время от времени меня посещали всякие геморройные штуки вроде скуки, мыслей о ханке, воспоминаний из прошлого и прочей шняги, но теперь я был сильней, я понял секрет - чего они боятся. В итоге радостный, в прекрасном самочувствии, я снялся с места.
        И  вот я, немного уставший от длинного пути, чешу по городу, распространяю вокруг себя стойкий духан смеси пота и дыма, от которого шарахаются встречные