напротив крытой железом скобяной лавки Колчина разворочена широкая воронкой. Около воронки бродил привязанный длинной верёвкой к забору телёнок. В пыли купались куры, бегали босоногие ребятишки. Откуда-то доносился вкусный запах жареного мяса.
Подождав достаточное время, Лида решила навестить Кобзарей. Может удастся поговорить с Ольгой Николаевной. Она ведь несколько раз встречалась с ней, приходила вместе с дочкой Мамина.
Вжившись в роль дочери Мамина, девушка не подумала, что Ольга Николаевна прекрасно знает Лиду, и наверняка не спутает дочь Мамина с прислугой Лизой.
У двери комнаты, в которой держали Кобзаря, стоял часовой.
— Не ходила бы туда, барынька, — стал он на пути Лизы.
Лиза насторожилась. Она услышала странные стоны из-за двери…
Оттолкнув часового, Лида рванула ручку двери…
Кобзарь с окровавленным лицом безвольно полулежал на кровати, привалившись головой к стене.
Спиной к двери, у стола стоял Культяпый. Руками он держал задранные кверху голые женские ноги…
Лида шарахнулась из комнаты. Наткнулась на часового. Вцепилась в винтовку, которую тот держал на изготовку.
— Ты чего… Ты чего, дура! — оторопел часовой.
Лида прямо в руках часового дёрнула за шишку затвора винтовки… Нажала на курок… Раздался оглушительный в коридоре выстрел.
От неожиданности часовой выпустил винтовку.
— Животное! — зарычала Лида. — Уничтожать таких! Животное!
Она ещё раз передёрнула затвор.
Примчался Захаров, выдернул из её рук винтовку, швырнул часовому:
— С ума сошла?
— Убью! — билась в истерике Лида, пытаясь прорваться в комнату.
Захаров открыл дверь и моментально всё понял. Схватив Культяпого за шиворот, выкинул его в коридор.
— Ты чего, комиссар? Совсем, что-ли… — обиделся Культяпый, поправляя штаны.
— Чего творишь? Свихнулся? Края не знаешь? — орал на него Захаров, удерживая в охапке бьющуюся в истерике Лиду.
— Да ладно, комиссар… Тебе можно с купеческой дочкой, а мне нельзя? — презрительно скривился Культяпый.
— Я пальцем её не тронул! — захлебнулся от возмущения Захаров.
— Все знают, комиссар, что ты с этой… буржуйкой… — Культяпый ткнул пальцем в Лиду.
Оттолкнув Лиду, Захаров врезал Культяпому в челюсть. Культяпый, ударившись о стену, сполз на пол.
— Уведи её в комнату и запри там. И стереги… — приказал Захаров красногвардейцу.
Красногвардеец, держа в одной руке тяжёлую винтовку, другой рукой уцепил вырывающуюся девушку.
— Дай сюда! — выхватил винтовку Захаров. — Не нужна она тебе!
Красногвардеец схватил девушку в охапку и поволок на второй этаж.
— А вот этого я тебе, Захаров, не прощу, — угрожающе пообещал Культяпый, поднимаясь с пола.
— Ты насильничаешь чужих жен прямо в военном комиссариате, и угрожаешь мне? — поразился Захаров.
— Не надо, Захаров! Я по закону. Вот… — Культяпый вытащил из нагрудного кармана и любовно развернул сложенный в несколько раз обрывок газеты. — Декрет Саратовского губернского Совета народных комиссаров об отмене частного владения женщинами. Документ! — сделав ударение на «у», Ванька назидательно поднял указательный палец над головой. — Саратовского губернского Совета народных комиссаров.
— У нас Самарская губерния, — вяло запротестовал Захаров.
— Ничего! И Самарский Совет такой же декрет примет. Дай срок!
Культяпый вгляделся в нечёткий газетный текст:
— Законный брак постановили признать продуктом социального неравенства. Потому как собственностью буржуазии и империалистов всегда были лучшие экземпляры женского пола. Вот… Постановили отменить право постоянного пользования женщинами, достигшими семнадцати лет… Все женщины, которые подходят под настоящий декрет, изымаются из частного владения и объявляются достоянием всего трудового класса. Я трудовой класс? Ещё какой трудовой! Всю жизнь горбатился… Тут вот написано, что каждый мужчина, желающий воспользоваться экземпляром народного достояния, должен представить от рабоче—заводского комитета или профессионального союза удостоверение о своей принадлежности к трудовому классу. Ну, что я трудовой элемент, все знают. Без удостоверения. Я по закону! Вот тут, в пункте третьем, сказано, что за бывшими владельцами, то есть мужьями, сохраняется право на внеочередное пользование своей женой. Я его и спросил: «Ты женой сегодня пользоваться будешь?». Он сказал, не будет. Он, правда, возражал против моего законного воспользования экземпляром народного достояния. Пришлось его убедить в законности моих действий пролетарским методом, — Культяпый ласково посмотрел на сжатый кулак. — Ну а потом законно попользоваться. Не до конца, правда.
Культяпый ухмыльнулся.
— Неправильно это… — буркнул Захаров.
— Ну как же — неправильно? Декрет, прописан в губернской газете. Совет народных комиссаров постановил. Это доку—умент!
— Перегиб это, — упрямствовал Захаров. — В Москве буду, обязательно подниму вопрос о перегибах на местах. От них вред один.
***
Военком подошёл к комнате Лиды. Вопросительно посмотрел на часового, маявшегося у двери без винтовки и оттого чувствовавшего себя не только безоружным, но и бесполезным. Часовой шевельнул непривычно свободными руками, пожал плечами, сделал скорбное выражение лица, спрятал руки за спину, но тут же повесил их большими пальцами на ремне впереди.
Захаров протянул руку к двери, увидел задвинутый засов.
— А это зачем?
— Ну—у… — часовой пожал плечами, развёл руками, вздохнул. — Дерётся барынька…
— Открой! Дерётся… Солдат, чёрт возьми…
Красногвардеец громыхнул засовом.
Захаров поморщился. Осторожно приоткрыл дверь, заглянул внутрь. Девушка лежала на кровати, отвернувшись к стене, свернувшись калачиком и закрыв голову руками.
Захаров вошёл, осторожно прикрыл дверь, извинительно кашлянул.
Девушка не шевельнулась.
Захаров подошёл к кровати, присел на краешек. Он видел, как Лида напряглась и затаила дыхание.
Захаров тяжело вздохнул.
Он молчал, и ему было тошно. Но Лиде было тошнее, он понимал.
Захаров поставил локти на колени, обхватил голову руками.
Какая мерзость! Этот ублюдок Культяпый…
Краем глаза он наблюдал за Лидой.
— Звери! Тупые животные! — с ненавистью процедила Лида.
— Есть и тупые. Есть и животные, — согласился Захаров.
— До такой степени оскотиниться…
— Всякие есть среди народа. Но скотиной сделали их господа. Не давая возможности учиться, эксплуатируя, как тягловую скотину.
— Кобзарь, которого вы держите здесь, училище для народа построил. Детей бедняцких бесплатно учил… Он всё своё отдал народу! А вы его…
— С Кобзарём ошибка вышла. Ни его самого, ни его родственников больше пальцем никто не тронет. Я сегодня же поставлю вопрос на Совете… Но и ты пойми, идёт классовая борьба. Когда все — на всех. Такая борьба не бывает без ошибок. Иногда — трагичных. А ты знаешь, что творил в Балакове штабс-капитан Меньков во время бунта пару недель назад? Щёголь—офицер. Конник, спортсмен и прочее. Когда белые захватили город, ночью на Самолетской пристани Меньков собст¬венноручно расстреливал пленных красногвардейцев. Их ставили на край пристани, и он из нагана, в заты¬лок, как в тире… И человек летит в воду. И всплески тел в чёрной воде. Пулю за пулей в затылок связанным. А потом, выбивая гильзы из револьвера, холёный штабс-капитан хвастал: «В Саратов с рапор¬том к товарищу Захарову поплыли».
Захаров устало вздохнул.
— Мы звери? Мы животные? А ты думаешь, те — добренькие? Не дай боже попасть нашим в их лапы. Казаки из пленных красных делали «гидру революции» — связанных по двое—трое кидали в прорубь. Белочехи красногвардейцами «смазывали рельсы»: связанных спина к спине раскладывали по рельсам на протяжении двухсот—трёхсот метров, и пускали паровоз.
Захаров нервно встал, сделал два шага, и снова сел на край кровати.
— Идёт гражданская война. Война пробуждает зверя в человеке, сдирает с людей даже зачатки культуры. Война приучает человека к запаху крови. Война обесценивает человеческую жизнь — свою и чужую. Притупляет нервы и не даёт ужасаться количеству жертв. Опьянённые кровью, люди забывают о совести. Право лить кровь и отнимать жизнь перестаёт быть трагической проблемой.
В гражданской войне воюет расколовшийся надвое народ. Брат поднимает руку на брата, сын — на отца. Одни воюют за новую идеологию, за новую веру. Другие воюют за старый мир, за старые устои, за нажитое.
Ты же сама в штабе Михайлова печатала донесения. Там десятки расстреляли, там — сотни, там — тысячу с лишним. Тысячу человек! На станции, где жителей всего-то, небось, две или три тысячи.
Захаров осторожно коснулся руки девушки.
— Неужели ты думаешь, что моя задача — убивать? Да я бы всё отдал, чтобы наступил мир, чтобы мужики не пороли друг другу вилами животы, чтобы крестьяне сеяли, а рабочие ходили на заводы. И чтобы никто никого не убивал. Я бы от всего отказался и стоял на страже того мира. Как цепной пёс. Чтобы оградить мир от жестокости. Тебя защитить…
Он погладил девушку.
Лида встрепенулась, резко повернулась, приподнялась, и наткнулась лицом на грудь военкома. Обхватила его за шею и зарыдала.
Захаров обнял девушку, прижал к груди, и стал тихонько укачивать, как укачивают ребёнка. Скоро он почувствовал, что гимнастёрка на груди промокла от девичьих слёз. И улыбнулся. Пусть плачет, подумал он. Это слёзы очищения.
— Мой товарищ, — рассказывал он негромко, — весной участвовал в походе на станицу Илецкая, против уральских казаков. В общем, разгромили их казаки. Всех пленных утопили в прорубях на реке.
— Ужас, — шмыгнула носом Лида и поудобнее устроила голову на груди военкома. — А кто рассказал про это?
— Товарищ мой рассказал. Он раненый был. И когда понял, что разгром полный, спрятался на краю станицы в хлеву местного киргиза. А киргизы и казаки всё время враждовали, хоть и жили вместе. Тот киргиз помог ему спастись.
Захаров устал держать девушку, согнул ногу, поставил каблук на край кровати, опёрся рукой на колено и обнял Лиду поудобнее.
Лида успокоилась, и тоже легла поудобнее, обхватив Захарова за пояс. Повернув заплаканное лицо кверху и шмыгнув носом ещё пару раз, спросила:
— А почему они, эти казаки, воюют против нас?
— Потому что они за старую власть, не хотят перемен. Они служили царю. Деды их служили царю. Прадеды их служили царю.
Захаров не удержался и тихонько поцеловал мокрый глаз Лиды. Лида улыбнулась и поёжилась, как ребёнок.
— Всё мужское население казаков, по сути, солдаты, — продолжил Захаров, легонько прижимая к груди драгоценность, лежавшую у него на коленях. — Во время войны они служат в армии, воюют. Нет войны — занимаются хлебопашеством или рыбной ловлей, как уральские, например.
— А что, казаки разные бывают? — удивилась Лида.
— Разные. Оренбургские, уральские, донские… В каждой области — своё казачье войско. Да это, в общем-то, военное деление. Народ везде один. Во главе войска стоит войсковое правительство и войсковой съезд, Круг, по—ихнему…
= 17 =
До восемнадцатого года казаками Уральской области правили Войсковой съезд выборных Уральского казачьего войска и Войсковое правительство.
Кроме казаков в Уральской области жили «иногородние» — пришлые рабочие, крестьяне—переселенцы,
