окружении красноармейцев, озабоченно молчал.
— Вверх идти некуда, — наконец, заговорил военком. — Хвалынск у подполковника Махина, Сызрань и Самара под КОМУЧем. Теперь и Вольск не наш… Надо пробиваться в Саратов. Больше некуда.
Причалив к правому берегу, послали за бойцами, охранявшими пушку. Пушку решили бросить, забрав замок.
Обследовали баржу, нашли много мешков, в которых, судя по запаху, перевозили зерно.
Насыпали мешки землёй, огородили кабинку рулевого. Положили мешки в виде бруствера по правому борту, чтобы укрыться от ружейной стрельбы.
Захаров отдал распоряжение машинисту блюсти пар, чтобы усилить ход в самый опасный момент. Затем поднялся в рубку, вынул револьвер и направил его на рулевого.
— Вот что, гражданин… Я не знаю ваших убеждений. Вольск заняли наши враги, и мы должны прорваться в Саратов. Я тут постою. Если вы сделаете малейший поворот в сторону врага или сбавите ход там, где не надо, я пущу пулю в вашу голову.
Тихо и мерно шлёпали по воде плицы гребного колеса, покрывая рябью гладкую поверхность реки. Красноармейцы залегли по правому борту, изготовились к стрельбе.
Вот уже видны строения Вольска, занятого противником.
Захаров подал команду «усилить ход», и буксир вздрогнул корпусом от неожиданного толчка.
В отдалении хлопнул артиллерийский выстрел. После момента тишины снаряд со свистом разрезал воздух и жахнул перед носом буксира. Масса воды со стоном вырвалась на поверхность, буксир стал на дыбки. Несколько оглушённых осетров всплыли на поверхность. От второго разрыва Волга расступилась, и катер нырнул чуть ли не на дно.
К орудийной стрельбе примешалось стрекотание пулемёта. После очередного взрыва буксир оступился на бок, словно пьяный.
Наконец, катер вышел из-под обстрела. Захаров убрал пистолет, утёр мокрый лоб, похлопал по спине рулевого.
— Извини, если что, друг. Сам видишь, как оно тут…
= 11 =
В Саратове три недели готовились отбить Балаково у повстанцев. Готовились основательно. Батарею из трёх тяжёлых орудий погрузили на железнодорожный паром. Хоть и тихого хода паром, зато стрелять из пушек прямо с него можно, корму отдачей не оторвёт. На паром же погрузили отряд бесшабашных матросов—десантников, к бортам пришвартовали несколько лодок для десантирования.
Четырнадцатого июля странное судно с двумя ажурными арками над палубой стало посреди Волги напротив Балакова.
Орудийный выстрел ударил коротко и гулко, словно огромная кувалда по железной бочке. Воздух пронзил сверлящий свист. Воздух рассверливало все шире. К тяжелому металлическому свисту примешалось низкое жужжание и угрюмое гудение, словно в небе по невидимой железной дороге промчался скоростной состав. И вдруг ахнуло, тряхнуло землю.
Второй удар напоминал треск лопнувшей гигантской холстины. Над мутно золотыми куполами единоверческой церкви, стоявшей на краю площади, вспухло белое облачко разорвавшейся шрапнели. И тут же над Волгой разнесся третий орудийный раскат, и еще один груженый пульман с воем пронесся по невидимым рельсам над рекой.
На пароме строено сверкнуло — и сразу три железных удара рвануло воздух.
Тройной хлесткий удар повторился еще и еще, звуки нагоняли друг друга, пронизываемое снарядами пространство свистело, жужжало и ныло. Белые и розовые облачка разрывов кучно повисли над городом.
Артиллеристы пристрелялись, перешли на беглый огонь, обстрел вели методично, подобно работающему паровому молоту. Одна, другая, третья — выплевывали желтое пламя пушки с точной очередностью. Вспышки голубого и желтого огня над паромом все учащались и стали напоминать искрение динамомашины.
От низкого чёрного борта парома отчалило несколько лодок и одна за другой пошли к берегу. В лодках сидели люди в черных матросских бушлатах, а над ними, как серебряное жнивье, шевелились ножевые штыки «арисак». Из лодок на берег высыпались черные фигурки и густыми цепями пошли к хлебным амбарам, к городку. Ни красные, ни белые не стреляли, и матросы шли не пригибаясь, в полный рост.
«Восстанцы» запаниковали. Густая толпа бегущих залила устье крайней улицы и потекла по ручейкам и рекам—улицам города. А с другой окраины города улицы словно тошнило серо—разномастной толпой. Конники, вырвавшись из толпы пеших, припав к гривам, одичало скакали в степь. За ними мчались полные людей и солдат полуфурки, фурманки, тарантасы...
Отряд Шкарбанова при поддержке красногвардейцев Автонома Кирилловича Геммы и отряда саратовских грузчиков медленно и неуверенно наступали левым берегом.
— Силищи прёт уйма! — восклицал Автоном Кириллович, поражаясь мощью своих объединённых сил.
Но пыл Автонома Кирилловича охлаждал Жерихов.
— Где силища? — усмехался он. — Три раза беляки пульнули, а грузчики наложили в штаны и смазали пятки.
Автоном Кириллович расстроено вздыхал и отмахивался:
— Эт точно! Здоровые… грузчики, а громкого кашля пугаются.
Войдя в город и восстановив советскую власть, комиссары арестовали и заперли в подвалах маминской усадьбы десятка два активных белогвардейцев, не успевших бежать из города, и полсотни подозрительных из привилегированных сословий.
Паром с артиллерией и матросами ушёл в Саратов. Отряд Шкарбанова послали в сторону Уральска, защищать территорию от казаков. Вооружённых сил в городе осталось крайне мало.
— Товарищи… По скудности наших вооружённых сил мы не можем полноценно охранять арестованных. Ежели они взбунтуют, может случиться беда, — доложил о проблеме с арестованными комиссар внутренних дел товарищ Гемма. — Я ставлю вопрос о революционном терроре.
В сумрачном кабинете будто сузились стены, и опустился потускневший потолок.
— Эх, спирту бы! — произнёс один из комиссаров.
— Что?!
Человек вздохнул и промолчал.
Автоном Кириллович вытащил из кармана гимнастёрки листок, свёрнутый в четыре раза, развернул его.
— Я перед заседанием навещал товарища Коломытова.
— Как он там? — живо поинтересовался комиссар Жерихов.
— Слабый ещё очень, ходить не может. Вот он письмо со мной передал.
Гемма поправил очки и близко поднёс к глазам бумагу.
— «В борьбе с контрреволюцией погиб товарищ Михаил Задорнов, заместитель комиссара внутренних дел, спасший меня от смерти, когда нас схватили мятежники в деревне. Его мертвое тело будет похоронено завтра на площади вместе с другими павшими товарищами. Приказываю отправить на лоно Авраамово двадцать пять арестованных беляков и буржуев, как панихиду по павшему бойцу. Начальник уездной милиции Коломытов».
Гемма сложил бумагу, положил её в карман гимнастёрки, сурово помолчал.
— Предлагаю голосовать…
Приказ выполнили в точности. Двадцать пять арестованных посадили связанными в телеги, увезли за город и расстреляли. Мертвых раздели, поделили между собой одежду, трупы кое-как забросали землей. Опасаясь восстания, глухой полночью вывели из подвалов ещё двадцать белогвардейцев. Во дворе, обнесённом высоким каменным забором, объявили приговор. Завели автомобиль, чтобы шумом мотора приглушить выстрелы…
= 12 =
С севера Балаково и Николаевск «сторожили» войска КОМУЧа, по западному берегу Волги гуляли банды подполковника Махина, на востоке и юге красным досаждали белоказаки.
Отряд Шкарбанова в составе Чапаевской дивизии периодически отлучался из города для проведения боевых действий, и тогда советская власть в Балакове висела на волоске. Но, тем не менее, размеренная жизнь в городе потихоньку налаживалась.
Военком Захаров устроил Лизе проверку на «умение жить по—барски». Он пригласил старичка—интеллигента, Петра Аркадьевича, проведшего молодость, как он говорил, на балах и раутах.
В одной из пустых зал военкомата, ранее — усадьбы Мальцева, под аккомпанемент гармошки они танцевали «барские» танцы — и Пётр Аркадьевич остался доволен умением Лизы танцевать. Правда, пошутил, что танцевать вальс под гармошку — всё равно, что в Париже деревянной ложкой есть лягушачьи ножки.
Лиза от такой шутки брезгливо скривилась.
Между делом Пётр Аркадьевич задавал Лизе вопросы на французском, и сказал, что барышня сносно «пытается говорить» на французском. Но для заштатного города, где на французском почти никто не говорит, и этого довольно. Потом они обедали в другой прибранной зале, с единственным небольшим столом, но им прислуживал настоящий, откопанный где-то Захаровым или его людьми, официант — очень строгий дядечка, одетый, правда, совсем не так, как одеваются официанты в ресторанах, но с полотенцем вокруг пояса и другим — на руке. Он сервировал стол множеством предметов, подавал несколько блюд. Лизе блюда были знакомы по жизни в маминской семье, она вполне справилась с множеством разнокалиберных ложек, вилок и ножей, ни разу не спутавшись в их применении.
— Барышня производит впечатление воспитанной в зажиточной семье, в благородной семье, — доложил Захарову результаты экзаменов Пётр Аркадьевич.
Лиза и её экзаменатор сидели в кабинете Захарова. Пётр Аркадьевич чувствовал себя весьма свободно и разговаривал с Захаровым спокойно, не делая поправок на значимое положение военного комиссара.
— Но когда я расспрашивал барышню о жизни в доме Мамина, она настойчиво называла хозяина Иваном Васильевичем. Вы её называете Лизой… Понимаете, сегодня быть Лизой, а завтра стать Лидой весьма трудно. Чтобы не попасть в лапы контрразведки… Думаю, не надо никому напоминать, что это… весьма вредно для здоровья… Чтобы не попасть в лапы контрразведки, нужно быть той, которой вы обязаны быть по легенде. А значит, вы уже сейчас должны быть Лидой Маминой, купец Мамин для вас должен быть не Иваном Васильевичем, а папинькой, и прочее.
— Так. Приказываю, — Захаров требовательно направил указательный палец в сторону девушки. — С сего момента ты — Лида Мамина. Ты была, есть и будешь только Лидой Маминой. Думай, как Лида Мамина, вспоминай только жизнь Лиды Маминой, поступай, как Лида Мамина.
— Хорошо, — согласилась девушка.
— И я отныне называю тебя только Лидой… Только Лидой… — повторил задумчиво Захаров.
Он отпустил Петра Аркадьевича и прошёлся по комнате, заложив руки за спину.
— Итак, Ли…да, — Захаров слегка запнулся и заставил себя назвать девушку чужим именем. — Лида, только Лида. Первое для тебя настоящее боевое задание в тылу врага, Лида.
Девушка испуганно посмотрела на военкома.
— Не пугайся, ничего сложного. Нужно пройтись по территории в районе Хвалынска, посмотреть что и как, в общем, привыкнуть к новой работе.
— А я справлюсь? — боязливо спросила девушка.
— С тобой пойдёт наш товарищ. Он, правда, тоже не разведчик, но старый коммунист, о конспирации представление имеет, так что позаботится о тебе, если что…
***
— Ну вот, теперь ты официально Лидия Ивановна Мамина, урождённая села Балаково, — бодро проговорил военком Захаров и подал девушке паспорт. — Ты, наверное, знаешь, что до одиннадцатого года Балаково считали селом, и только с одиннадцатого, благодаря усилиям твоего папиньки, Ивана Васильевича Мамина, село стало заштатным городом. За что папеньку и выбрали старостой города.
— Паспорт как настоящий, — удивилась девушка. — Потёртый даже, с пятнышками вот…
— Это настоящий паспорт Лиды Маминой,
