загорелый. Небось и маникюршу, и солярий с тренажёркой он юзал регулярно.
– Барбара? Помню, помню, добрый день. Сразу прослушаем вас или, может быть, сначала побеседуем?
– Побеседуем, если можно, а то я что-то так нервничаю, для меня это так волнительно, первый раз в такой шикарной студии… – приторно улыбаясь, замурлыкала Жучка, мрачно думая о том, как бы не проблеваться прямо на роскошный ковёр в холле. – Я так боюсь, так переживаю, но очень хочется сделать приятный сюрприз своему Муратику, пусть он и его друзья увидят меня по телевизору… Муратик и сам может купить мне студию, но все говорят, что вы такой крутой продюсер…
«Всё-таки дорогая шлюшка», – подумала Жучка, мельком рассмотрев себя в огромном зеркале: прикид, раскраска, манеры, мур-Муратик, срань Господня…
– Да, первый раз – это всегда нелегко, – сочувственно покивал Орлов, галантно распахивая перед ней дверь своего кабинета. – Пожалуйста, прошу вас. Кофе?
– Да, конечно.
Улыбка его была обаятельной и белозубой, наверняка сделанной у хорошего дантиста, а вот глаза… Глаза всё портили. Были они какие-то мутно-зеленоватые, как бутылочное стекло, и продюсер часто их прищуривал, видимо, чтоб к вискам разбегались весёлые лучики морщинок. На его месте Жучка купила бы себе цветные контактные линзы. Синие, например, чтобы эффект милого обаяшки был полным.
О чём она ему и сообщила, едва секретарша внесла на стол поднос с кофе и рогаликами и деликатно прикрыла за собой массивную дверь кабинета. Можно было бы, конечно, и ещё повыёживаться, но Жучке это уже надоело:
– Вы бы линзы себе цветные поставили, что ли, Фёдор Батькович. А то вы как барон Треч в книжке про проданный смех – глазки вас подводят.
Чуть приоткрыв рот, продюсер ошеломлённо заморгал этими самыми глазками.
– Не диоптриями подводят, – любезно пояснила ему Жучка. – Цветом и общим… сучьим выражением.
Стоило отдать Орлову должное – соображал он быстро, и реакция у него была неплохая. Но не лучше, чем у неё, поэтому Жучка одним движением упредила его бросок – не к двери, а к шикарному письменному столу. Чёрт знает, что у него там было, небось «тревожная кнопка» какая-нибудь, мало ли в шоу-бизе психов… Вторым движением она швырнула его на кожаный диван у стены и встала над ним, сунув левую руку в карман куртки. В кармане болтался только мобильник, но Орлову знать об этом было необязательно.
– Чего вы хотите? – прохрипел он, лихорадочно озираясь.
– Да уж не записываться на твоей вонючей студии, дешёвка, – отрезала Жучка. Кровь кипела, но мозг работал ясно и абсолютно холодно. – Я хочу точно знать, что ты сделал с Серёгой Королёвым и почему. Вернее, я уже догадываюсь, что ты сделал, а вот почему… Си-деть! – Она подхватила со стола трубку мелодично запиликавшего радиотелефона и сунула её Орлову. – Ты занят, понял, козёл? Только без фокусов. – И, видя, что Орлов колеблется, добавила безжалостно и уверенно: – Чувак, я не соска брендовая, я КМС по боксу, и терять мне нечего. Совсем нечего. Если что не так, я тебя по этому дивану, как горсть соплей, размажу. Кровь-кишки… и всё такое. Делай, что говорю. Ну?!
Жучка блефовала и отлично знала это, как и то, что ни один нормальный мужик сразу не испугается угроз какой-то девчонки, а обязательно полезет на рожон. Таковых она видела предостаточно, неоднократно умывала их кровавыми соплями и сейчас приготовилась к тому же. Но, взглянув на Орлова повнимательнее, она еле удержалась, чтобы не присвистнуть от изумления – продюсер плыл, плыл на глазах, как будто она уже врезала ему хуком по челюсти, буквально расползался жидкой лужей под строгим деловым костюмом от Версаче.
Не сводя с Жучки зачарованного и какого-то больного взгляда, он просто кивнул и пробормотал в трубку:
– Прошу меня не беспокоить… двадцать минут.
– Двадцать минут? Да ты оптими-ист, чувак, – издевательски протянула Жучка, глядя прямо в его расширившиеся зрачки. – Хотя… если всё скажешь сразу, без выгибонов, может, и уложимся.
– Я… я не понимаю, о чём вы говорите! – тихо взвизгнул продюсер, вжимаясь в угол дивана.
– Так я тебе помогу вспомнить, я сегодня добрая, – отчеканила Жучка, подходя вплотную к Орлову и нависая над ним. – Добрая, как… фея, ты не смотри, что с топором.
– С… топором? – промямлил тот, судорожно проводя языком по губам.
– Ты что-то регулярно подсыпал Серёге. Что, когда и зачем? Ну?!
– Я… нет… я не хотел… погодите! Я… честное слово… я не знал, что всё так получится… неудачно… я только хотел его контролировать… для его же пользы!
– Контролировать, значит? – Жучка стиснула зубы.
– Да… это просто такие таблетки, совсем безобидные… даже полезные… мне их врач выписал, мой доктор, очень хороший, Иван Леонидович Псарёв, его вся Москва знает, вы не слышали, нет? У меня просто депрессия, бессонница такая бывает, знаете, я так нервничаю…
– Ах ты, бедняжка, я щас прям обрыдаюсь вся… – У Жучки стучало в висках, но она сдерживалась изо всех сил, цедя слова как можно спокойнее. – Поподробнее давай, мне интересно всё услышать, только не о твоей тяжёлой жизни, а про то, как ты Серёгу травил.
– Я не травил! – снова оскорблено вскинулся продюсер. – Я же говорю – я просто хотел, чтобы он стал… покладистее, не был таким… глупым. Таким дерзким. И всего-то пару таблеток в его бутылку с водой, здесь, в студии… ну или в кофе…
– Пару?
– Ну может быть, и больше… – забормотал Орлов, – иногда... они же такие маленькие… так быстро растворяются… только не бейте!
– Если я начну бить, то уже не остановлюсь, – честно призналась Жучка посеревшему под модным загаром продюсеру. – Поэтому говори давай, не останавливайся, не отвлекайся… Фе-едя. И сколько же это всё продолжалось?
– Н-не помню. Нет, правда! Месяц, наверное… или полтора…
– С начала октября, так? А что произошло в сентябре?
– Н-ничего особенного… мы… я… – он со всхлипом втянул в себя воздух.
– Для чего тебе понадобилось, чтоб Серёга стал покладистым? Альбом?.. Нет, погоди! – Она вскинула руку, и Орлов опять шарахнулся в угол дивана, откуда было привстал. – Ах ты ж, гнида…
В её голове наконец всё встало на свои места, и она даже вздохнула с облегчением.
– И как я раньше не догадалась, Хивря простодырая, сельпо неотёсанное… Ты ж его трахнуть захотел, Элтон Джон недоделанный!
– Не смейте меня оскорблять! – У продюсера дрожали губы и руки. – Я человек творческий, я…
– Это был комплимент, – пояснила Жучка почти ласково, сжав кулаки так, что ногти врезались в ладони. – Ты человек творческий, ты захотел Серёгу, а он что? Не понял своего счастья?
– Да! – вызывающе бросил Орлов. – Он посмел меня ударить… неблагодарный маленький паршивец! Весь этот мир против нас… я думал, он тоже творческая натура, он же такой талантливый мальчик, он всё правильно поймёт…
– И радостно подставит тебе задницу?.. Ну чего ты морщишься, я-то совсем не тонкая натура… – Жучка тяжело усмехнулась, хотя в глазах темнело от бешенства. – Знаешь что, Федя… я не гомофоб и вообще никакой не фоб, и всё про этот грёбаный мир знаю. Но сволочей надо учить. Всех я научить не могу, но тебя вот точно выучу. Может, что и усвоишь.
– Не надо! – проскулил продюсер, уставившись на неё, как суслик на кобру.
– Надо, Федя, надо, – отозвалась она хладнокровно. – Хотя не хочется мне об тебя руки марать.
Только не прибить.
Не покалечить.
И не испортить диктофон, если этот козёл всё-таки станет отбиваться.
Но Орлов даже не пытался отбиваться, и наконец, сплюнув на ковёр, Жучка гадливо пихнула его, тихо скулившего, в сторону небольшой двери в углу кабинета:
– Там же небось санузел у тебя, так? Иди, подмойся и умойся… чмо. И вот ещё что…
Орлов смотрел на неё так затравленно и покорно, что она опять сплюнула, всерьёз опасаясь, что её сейчас всё-таки вывернет от омерзения.
– Узнаю, что ты про меня протрепался, ну или, не дай тебе Бог, заяву в ментовку наваял – приду и оторву всё, что выступает больше, чем на пять сантиметров. А у тебя больше и не выступает. Уяснил, Фе-едя? А врач этот твой… Псарёв Иван Леонидович… пусть тебя получше лечит, ты же на всю голову больной…
Продюсер лишь часто-часто закивал.
* * *
Из студии Жучка вышла беспрепятственно – значит, Орлов действительно всё уяснил. «Хонда» вывернула со стоянки ей навстречу – у Ольги Васильевны, видимо, тоже не хватало терпения ждать, и Жучка прыгнула в машину чуть ли не на ходу.
– Что? – тревожно спросила Ольга Васильевна.
– Всё, – устало выдохнула Жучка. Её начало знобить, да и чувствовала она себя так мерзопакостно, будто это её саму сейчас избили. Тоже хотелось немедленно встать под горячий душ и долго-долго стоять, запрокинув голову. – Стопорните где-нибудь подальше, послушаем, как записалось.
Диктофон не подвёл, слышимость была идеальной – вплоть до вздоха.
– Прямо как в студии… – через силу усмехнулась Жучка, нажимая на кнопку «Стоп». – Не надо вам дальше слушать.
Ольга Васильевна была бледнее полотна, и даже губы у неё стали до синевы белыми.
– Этот… хоть жив? – еле выговорила она, глядя на Жучку очень тёмными глазами.
– Что ему станется? – скривилась Жучка презрительно. – Ему, кажется, даже понравилось, извращуге. Не демон зла, а просто куча навоза. Шоу-биз грёбаный, только дерьмо и всплывает… Ольга Васильевна, вы чего?!
Женщина откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза.
– Ольга Васильевна!! – Жучку затрясло от страха. – Что?! Сердце?.
– Подожди, Варя… Со мной всё в порядке… – прошептала та, не открывая глаз. – Вернее, всё не в порядке. Что же я за мать, если не увидела… если не поверила, не помогла… Молчи, Варя. Пожалуйста. Я знаю всё, что ты мне можешь сказать.
Они молчали долго. Мимо летело скоростное шоссе, из чебуречной рядом с «карманом», где стояла их машина, неслись залихватские восточные напевы, завывала зурна, били барабаны.
– Ладно, – будто очнувшись, решительно произнесла Ольга Васильевна. – Рвать на себе волосы и вопить, что я преступная мать… – она горько усмехнулась, – это пошло и глупо. И поздно. Надо дело делать. Илью подставил кто-то из тех, кому он доверял. Серёжа пришёл к этому мерзавцу Орлову, потому что кто-то нам его посоветовал. Всё решают связи, но иногда это слишком грязные связи… Ты сказала, что Орлов получил свой урок… и это справедливо. Ну, а я получила свой. Едем к Серёже.
Жучка так и подскочила.
– Пусть Максим Максимович сам прослушает эту запись и что-нибудь посоветует, – продолжала женщина, включая зажигание. – Но, вне зависимости от его советов, Серёжа сегодня же должен быть дома.
– Если он захочет, – тихо промолвила Жучка, и Ольга Васильевна вздрогнула.
– Да. Если он захочет. – Она взяла мобильник с подставки и набрала номер: – Андрей? Я должна тебе кое-что рассказать…
Жучка тоже откинулась на сиденье, закрыв глаза. Ей не хотелось слышать этот разговор, но она слышала. И сделала для себя пометку в том уголке мозга, который она мысленно называла ежедневником – самой всё обсудить с Королём, и как можно быстрее. Страусы – вон, в зоопарке.
– Варя… – сказала Ольга Васильевна, пряча мобильник и выводя машину из «кармана» на шоссе. – У тебя же есть Серёжины песни в плейере? Включи, пожалуйста.
И всю долгую дорогу до клиники они слушали Серёгин хрипловатый звенящий голос:
Чувства, недостойные стихов.
Тлеет
