СТРАСТИ ПО "ПАДИШАХУ"

захлёбывается ими, а до спасительного берега почему-то далеко, и никого рядом, все барахтаются на узкой полоске, почти у прибоя.
– Не случилось бы. Я бы не полез купаться в таком состоянии.
– А как бы ты определил – то это состояние или не то?
– Леночка, ну что я, совсем без головы? Просто в последние дни обстоятельства сложились не в мою пользу.
– Какие обстоятельства? – допытывалась она.
– Слушай, ну нельзя же так приставать. – рассердился Тимофей.
– Что-то было ещё, кроме Валеры? А говоришь, что ты не обманщик.
– О-о-о! – еле слышно застонал он от досады. – Конечно, не обманщик! Просто вегетарианская диета хороша в определённых пределах, я как-то не... кролик. И потом... – он замолчал.
– Что потом? – мгновенно переспросила Лена.
– Ничего. – В сердцах прошептал он, досадуя на своё неумение вести разговор так, как ему самому хочется, и на её чрезмерное любопытство, неиссякаемое стремление выпытать из него всю подноготную.
– Тим, что потом?
– Потом появилась ты, и я потерял дегустаторский шарм базарного вора.
– Как это? – в её шёпоте появилось тревожное любопытство.
– Никак! – окончательно рассердился и расстроился Тимофей. – А вечером гроза и эта дурацкая бессонная ночь. Утром уже вообще ничего не хотелось, плохо соображал, понимаешь? Голова просто отваливалась, и я поплёлся на пляж. Всё! Ты удовлетворена?
– Тим! Тимофей! – просительно зашептала она, чувствуя, что он задышал как-то по-другому. – Тим, что с тобой?
– Ничего. Всё хорошо. Немного заломило виски. Это от вина и недосыпа. Сейчас всё пройдёт.
Лена высвободила руки – Тимофей уже не сжимал их так крепко, как до этого, а она уже странным образом перестроилась, внутренняя дрожь её улеглась, душу затопила небывало сладкая нежность.  Прошло всего четыре дня, а этот человек вдруг оказался самым родным и желанным, будто всю жизнь только им она и жила – жила ожиданием его появления; она знает его, не знает только обстоятельств его жизни, не знает, а что же она сама для него, и потому он, такой близкий, в то же время недостижимо далёк, так ускользающе далёк, что она боится сделать что-нибудь не так, словно при этом спугнет что-то самое главное в своей судьбе... Медленно проведя ладонями по его плечам, она зарылась пальцами в его волосы и замерла, ощутив их пьянящую тяжесть. Её пальцы принялись мягко массировать его голову, зарываясь в его волосы, словно ртуть заструившиеся между её пальцев. Сердце опять застучало не положено громко и часто, но поцеловать Тимофея она не посмела.
Кто-то из девушек закашлялся. Тимофей и Лена замерли, вслушиваясь, пытаясь определить, проснулись там за перегородкой или нет, больше слыша в этот момент дыхание друг друга и стук своих сердец, чем что-либо ещё. Она толкнула его.
– Перебирайся на свой матрац. – Прошелестела она.
– Не хочу.
– Ты так без коленок останешься. – В её шёпоте послышался смех.
Очень медленно он покачал отрицательно головой, глубоко втягивая в себя воздух, и, взяв её руку в свою, стал целовать её во внутреннюю часть ладони.
– Нет-нет! Тим! Иди к себе!
Кашель повторился, заскрипели пружины – кто-то энергично повернулся с боку на бок. Лена выдернула свою руку из его и настойчиво толкнула Тимофея. Он бесшумно сполз вниз и растянулся на своей постели. Рука его напоследок приподнялась над краем раскладушки, изогнулась и почти беззвучно шлёпнула Лену по плечу. Лена в ответ поймала его пальцы и, нежно сжав, столкнула его руку вниз.

8.
Солнце взошло уже довольно высоко, но в домике, прятавшемся в зелени, оно не могло своими лучами крепко припечь или резко ослепить его обитателей. Они сладко спали, вольно разметавшись или уютно свернувшись. Первой проснулась Мила, с чувством потянулась и счастливо заулыбалась. Она поглядела на девчонок – все спали, было очень тихо; она закинула руки за голову и прикрыла глаза, замерев с мечтательным видом на улыбающемся лице. За перегородкой чуть слышно скрипнула раскладушка. Это проснулась, или вернее почти проснулась, Лена. Не открывая глаз, она села на раскладушке, посидела так с закрытыми глазами, потом, сонно моргая, развернулась, перебросила ноги через край и ... её нога наступила не на твёрдый пол, а на что-то мягкое, шевельнувшееся под её подошвой. Лена застыла в ужасе, боясь глянуть вниз, сердце пугливо стукнуло, щиколотку вдруг что-то охватило и стиснуло, приподнимая вверх.
Ещё мгновение немого ужаса, и домик потряс короткий пронзительный вопль. Вслед за этим раздались скрип и щёлканье раскладушки, и приглушенный хохот. Во дворе оглушительно залаял Джек.
Девушек как смерчем снесло с их кроватей. Потрясённые криком, с бьющимися сердцами, какое-то время они стояли, столпившись в проходе, ничего не понимая. Мила, как проснувшаяся до этого вопля и потому быстрее сориентировавшаяся, первой ринулась к закутку, едва не свалив с ног Ирочку Киселёву. Это послужило неким гонгом, сигналом к атаке. Охваченные жгучим любопытством, они ринулись все одновременно к перегородке, сталкиваясь и издавая разного рода восклицания.
Завернувшись с головой в одеяло, скрючившись под ним, Тимофей сотрясался от хохота. Лена сидела на раскладушке, поджав ноги, вдавившись спиной в перегородку, вся красная, взъерошенная, с чуть ли не квадратными глазами, и со всхлипом дышала – момент чем-то похожий на промежуточное состояние между слезами и смехом, когда организм ещё не выбрал, как ему отреагировать.
– Что? Что такое?
– Что случилось?
В узкий проход заглядывали пять горящих любопытством лиц, ревниво оглядывая место действия. Всё тело Лены вдруг сотрясла крупная дрожь; закрыв лицо руками, она уткнулась ими в колени и засмеялась, тихо и сдавленно.
– Эй, вы, в конце концов, что случилось? – изогнувшись, Ира Щукина достала до Лены и дёрнула её за руку, заставляя раскрыться. Прерывисто дыша от невозможности прекратить этот удушающий смех, Лена махнула рукой вниз на Тимофея, потом ткнула в себя и отмахнулась рукой, что, мол, с меня взять!
– Да успокойся ты. Мы чуть не умерли со страху от такого, извините, дикого крика. Будто на тебя напала стая крыс! – возмутилась Алёна.
Лена согласно закивала головой и, наконец, судорожно вздохнув, сообщила, что да, именно о чём-то подобном, но, правда, не конкретно о крысе, а вообще об ужасном, и была её первая, ещё сонная мысль, когда она стала вставать с раскладушки и наступила, слава богу не полностью, на Тимофея. Только коснулась его подошвой и всё!
Тимофей стащил с головы одеяло и сел, тяжело дыша, тоже весь покрасневший и взъерошенный с мокрыми ресницами и лицом после столь всепоглощающего смеха. Девушки смотрели на них, оценивая ситуацию. Оценив, тоже разразились хохотом. Катя не упустила случая вслух порадоваться за Тимофея, что на раскладушке спала Лена, а не она, Катя, или Мила. Корчился бы он тогда от заворота кишок! Мила незамедлительно заявила, что с ней такого не произошло бы, она ни за что не забыла бы, так всю ночь и держала бы в уме, что рядом с ней, с её кроватью, спит... Она покраснела и после заминки – все с любопытством смотрели на неё – всё же сказала: спит такой парень!
– Ой! – у Щукиной хитро заблестели глаза, видимо, от внезапно осенившей её мысли, хотя, первой эта мысль пришла в голову Кате, ещё накануне вечером. – Это дело надо завершить. Нам надо произвести рекогносцировку. Мы же знаем Ленку, она его затопчет! Не своим весом, так количеством топтаний! Она же не Милка, она за ночь будет забывать, что возле её раскладушки кто-то там обитает; и каждое утро мы будем вскакивать от истошного крика! Она нас до инфаркта доведёт! А Мила, – Ирочка обняла Милу за талию и игриво прижалась к ней. Мила попыталась отцепить её от себя, но безуспешно. – а Мила будет ежесекундно помнить и... – Щукина торжествующе оглядела устремлённые на неё лица, – и наш единственный мужчина будет цел и невредим, и мы будем спать сколько влезет, потому что никто не будет рвать наши нежные слуховые нервные окончания!
– Блестящая мысль! – восхитилась Катя.
– Ну... уж не знаю! – пожала плечами Алёна.
– Блестящая, блестящая. – Уверила её Катя. И девушки, за исключением Милы и Лены, принялись детально обсуждать данное предложение, прорабатывая тонкости рекогносцировки; Алёна сводила все выступления к разрешению вопроса, почему именно Мила является кандидатом на рекогносцировку?
– Э! Э! Девушки! – забеспокоился Тимофей, увидев, что дело разворачивается всерьёз, что тут включились какие-то ещё, неведомые ему, подводные течения. Он уже встал и натягивал на себя брюки, стоя босиком посреди своей постели.
– Девушки! – воззвал он к ним. – К чему весь этот сыр-бор! Оставляйте всё как есть. Вы ещё перессоритесь! – Он примирительно улыбался им.
– Мы?! – удивилась Щукина. – Никогда!
– Ладно, потом решим. Одеваемся, умываемся и завтракаем! – скомандовала Катя.
Девушки вдруг опомнились, увидев, что все они в ночных сорочках. О-о-о! Так же, как рванули к закутку, они теперь рванули обратно. Смешливо пофыркивая, они поторопили Тимофея с застёгиванием пуговиц на рубашке и выставили его за дверь.
***
А во дворе уже ждали их выхода. Леночкин замечательный крик взбудоражил всех обитателей дома. И теперь они совершенно непроизвольно с интересом прислушивались к невнятным голосам, доносящимся из летнего домика, бросая в ту сторону пристальные взгляды. Валентина возилась у колодца, рядом с ней сидел Джек, настороженно поглядывая туда же, куда и люди, сорванцы залегли метрах в двух с половиной от двери в домик с луками и стрелами, двое других детей, мальчик и девочка, сидели за ними; все три семейные пары маячили во дворе, кто под навесом, кто в летней кухне, и как по команде все повернули головы в сторону Тимофея, лишь только он появился в дверях, на ходу пытаясь пальцами рук, если не причесать, хотя бы привести в порядок волосы. Увидев устремлённые на него со всех сторон взоры, он замер, остановившись на ступеньке, не опуская руки от головы. Взгляд его серых глаз стал недоверчиво-удивлённым.
– Ну! – шёпотом скомандовал один из сорванцов. И два юных злодея натянули луки; раздался глухой сдвоенный шлепок, и две стрелы, одна пластмассовая, другая деревянная, самодельная, остро отточенная, вылетели по направлению к Тимофею. На таком расстоянии, да в такую крупную мишень и промазать?! Пластмассовая стрела угодила Тимофею в ямку под ключицей задранной к голове руки, вторая, деревянная, направленная более твёрдой рукой, вонзилась прямиком в грудину.
– А-а, чёрт! – заорал Тимофей, отскакивая в сторону. Хорошо, что мини–крылечко не было огорожено перилами, иначе он снёс бы их! Пёс вскочил и залаял, рванувшись к Тимофею. Валентина ухватила его за ошейник.
– Мишка, Гришка! Вы что, совсем сдурели! – мама сорванцов стремглав кинулась к ним. Братья с завидной прытью рванули от неё, но выбрали неправильное направление и попали прямо в руки к отцу. Он ловко ухватил их за уши и потащил к покрасневшей от гнева матери. Братья, умудрённые опытом, не сопротивлялись, бежали со скоростью передвижения отца. Из домика одна за другой вышли встревоженные девушки.
– Что прикажете делать с этими оболтусами? – злилась мама и, повернувшись к Тимофею, стала извиняться.
– Ничего, ничего. – Утешал её Тимофей. Он стоял и щурился, поглаживая место,